Клодин Эрне не улыбалась уже около семи лет. Нет, в этом не было бы ничего удивительного, ровно как и осуждающего, если бы не тот маленький факт, что Клодин Эрне было всего четырнадцать лет и она бы с удовольствием улыбалась, да вот только улыбаться было нечему.
Нет, когда-то, когда было ещё неосознанное детство, когда была колыбель, и когда отступал вечный спутник её семьи голод, тогда на детском личике и появлялась улыбка, но только давно это было, так давно, что и вспоминать уже неприлично.
Семья Клодин жила примерно так как и все семейства по соседству. Питались от того, что даст земля и леса. Если гневались высшие силы – что ж, ничего не сделаешь. Если налетали пожары и забеливали поля…
Что ж, и на то воля!
Да, все семьи в этой деревне жили примерно одинаково. Клодин даже в чём-то везло – у неё оба родителя могли трудиться, а старшие сёстры уже ходили в невестах. Ходили, впрочем, без успеха – дать за ними приданое семья Эрне не могла. А без приданого красота в голодный год не так уж и нужна.
В год разлуки с семьёй Клодин слышала мельком разговоры о том, что голод лютует по всем землям – неурожай страшный, всё пожирает жучок и засуха. Но мало ей была дела до других, заботила её только родная семья. Ей было в тот год всего пять, и кое-что в этой жизни Клодин понимала. И если мало поняла она о других землях, то чётко сообразила: лично им будет худо.
Бросилась к матери. Та в мрачности отодвинула дочь изломанной трудом и вечной усталостью рукой…
Не от досады отодвинула, не от нелюбви, а от тоски и от того, что витало уже в воздухе принятое их семейством решение, и хоть грозило оно разлукой с Клодин всему семейству, это всё же был выход!
Витало в воздухе два дня, жило в переглядках отца и матери, оживало тенью в их быстрых разговорах, и, наконец, прорвалось.
Клодин Эрне узнала, что отставляют её от семьи и передают на обучение в кружевницы аж в город.
Клодин Эрне знала уже за свою недолгую жизнь, что берут иной раз на обучение кого-то в город, но за это надо было платить родителям. Откуда же деньги у её семьи?
Это позже Клодин Эрне узнает, что это её родителям заплатили, чтобы забрать её без всяких препятствий и обещали, что Клодин станет настоящим мастером по плетению кружев. Какая-то дама, которую Клодин никогда толком и не помнила, говорила им о том, что у девочки необыкновенно тонкие и ловкие пальцы и именно это поможет Клодин сделаться быстро лучшей…
Это потом Клодин узнает и то, что тут не было обмана. Она действительно стала одной из лучших уже к двенадцати годам. Правда – теперь ослепла. Как и некоторые также подобранные и взятые в кружевницы на обучение девочки. Кому-то везло, кому-то не очень – не угадаешь! Но кружева были в моде, они захватили дворы и даже люди незнатные хотели соответствовать. Как тут без риска? Тем более, кому нужны эти девочки?
Узнает она и то, что дама, приходившая беседовать с родителями и заплатившая им, отдала лишь малую часть из того, что выручала за продажу одного только кружева. И это казалось и Клодин, и её родителям большой суммой, и женщину эту провожали до ворот, кланялись, называли благодетельницей…
А потом Клодин плохо помнила. Какие-то сборы, какие-то вздохи, наконец, измученное лицо матери и её слова:
–Выучишься, быстро станешь зарабатывать, и вернёшься. Это шанс, дочка. Будь прилежной.
Уезжать не хотелось. Но пришлось. Клодин сама в тот момент поверила в какое-то грядущее и тёплое счастье и пообещала себе, что будет очень-очень стараться и уже скоро, да-да, скоро…
Теперь Клодин Эрне четырнадцать лет и она слепая. Её жизнь отдана холоду и забытью. Она не ест досыта и живёт среди таких же как она несчастных и юных душ, которые просто не могут уже плести кружева, да и вообще ничего не могут.
И каждый день Клодин Эрне просыпается, сама не зная зачем, с робкой надеждой, что всё это сон. Но нет. Каждый раз это кошмар наяву и ожог – от давно сгоревшего, но оставившего шрамы тёплого близкого счастья.
Счастья, которого не было ей дано и капли.
***
Главная кружевница по первому впечатлению строга, но справедлива. Она сразу называет маленькой Клодин Эрне своё имя – госпожа Клер Пажо, и сообщает, что в её мастерской царит железная дисциплина.
Клодин Эрне это и сама уже чувствует. Она и сама может увидеть множество девочек и юных девушек, склоняющихся на иголками и дивными ажурными узорами, что расширяются и удлиняются на глазах. Это чудо, и это может завораживать…
На новенькую девушки не поднимают глаз. Они ловко переставляют пальцы с иголками и деревянными катушками, и поглощены одинаковым тихим раздумьем. Их лица сосредоточены и поражают этой сосредоточенностью, стук спиц и крючков складывает какую-то никогда неспетую песню.
Здесь светло, но на мгновение в глазах Клодин темнеет от духоты.
–Мы никогда не открываем здесь окон, – объясняет госпожа Пажо. – Наши кружева не любят воздуха, солнечного света и воды. Во всяком случае, пока мы их не продадим. Иди сюда.
Клодин Эрне подходит, покорная этой несыгранной на главной площади, но от того не менее значимой музыке, к кружевнице. Та показывает ей узоры. Они тонкие – один краше другого и поражают лёгкостью Клодин. Она видит на одном круги и квадратики, на другом же орнамент из листьев, а на третьем – о чудо, чудо! – Мадонну с младенцем.
–Не трожь, – предостерегает госпожа Клер Пажо, заметив, как загораются глаза у девочки. – Это дорого. Здесь настоящие серебряные нити.
Клодин видит. Они напоминают ей о снежинках. Ей хочется тронуть, а ещё лучше – взять его в руки. Но нельзя, нельзя…
–Будешь покорна и трудолюбива, сможешь также, – на этот раз госпожа Пажо почти что ласкова. Пройдут годы, прежде чем Клодин, вспоминая это от нечего делать, поймёт – ласка та была от предвкушения заработка, а не от радости за Клодин. В конце концов, сколько их, Клодин, там побывало?..
Но Клодин Эрне спрашивает:
–А это дорого?
–Что? – госпожа Пажо с удивлением взирает на ребёнка.
–Продаётся, – смущается Клодин. – Мои родители…
–Станешь богата, если станешь известна, – объясняет госпожа Пажо.
Это позже, задыхаясь в безысходной слепоте, в непрожитой и загубленной окончательно юности, Клодин поймёт – кружевница такого рода как она ничего не стоит. Это там, где собираются знатные дамы, где собираются богатые красавицы и куда приглашаются лучшие и известные кружевницы совсем иное отношение. А здесь нет. Эта светлая мастерская единственный выход.
На завтрак горячая каша на воде. Это ничего – в голоде Клодин была. Затем урок. Госпожа Пажо или учит сама, или передаёт на обучение старшей девочке – Мари Тассе. Мари неохотно разговаривает, но от неё Клодин учиться проще – Мари не берёт её руку в свою и не водит её как надо, создавая узор, а наблюдает за каждым движением девочки.
–а ты богата? – спрашивает Клодин.
–Иглу не сбей, – отвечает Мари. Всё её внимание сосредоточено на учении.
До обеда, который случается в полдень, от завтрака шесть часов. И все эти шесть часов непрерывная работа, а в случае Клодин – учёба.
Разрешается только выход в уборную или в коридор – размять ноги, но не больше, чем три раза за всё время. Иначе – как успеть со всеми заказами?
У Клодин уже от первого дня ломит руки и спину. Глаза почему-то сушит. Она ещё крепится – может после обеда будет лучше?..
На обед суп с кусочком курицы и хлебом. Для Клодин это отдых. Она с трудом разминает затекшие пальцы, чтобы взять деревянную ложку. Ей даже есть не хочется. Ей хочется лечь. А кругом кружевницы – её возраста и возраста старше – всего около дюжины, с тихим только разговором меж собой, спешно обедают.
Затем госпожа Пажо позволяет им четверть часа передохнуть. И все они, не сговариваясь, и Клодин, чувствуя это единение, ложатся где придётся по мастерской на пол. Иные, впрочем, лежат недолго и торопятся встать, чтобы ещё походить и снова лечь.
Перерыв кончен. Госпожа Пажо объявляет работу. У кружевниц есть ещё около четверти часа, прежде, чем она проверит кто и чем занимался и кто как творил узор до обеда, подскажет и поправит, если придётся.
Затем работа. Ещё шесть часов до ужина. Три дозволенных перерыва. Затёкшие руки и почему-то пересохший полностью рот.
–Хорошая девочка, – хвалит госпожа Пажо Клодин Эрне, но Клодин уже наплевать. Ей хочется закрыть глаза и не видеть кружев и прыгающих иголок. – небрежно, но ты понимаешь принцип. Завтра ты попробуешь сделать салфетку.
Закончена смена, но госпожа Пажо объявляет:
–Мари, Одетт и Каролина!
Клодин видит как вздрагивает уже знакомая ей Мари, и настораживаются ещё две девушки постарше.
–Вам нужно закончить наряд для графини Шантье. После ужина я вас жду.
Клодин передёргивает от ужаса. Она понимает отчётливо в этот момент, что быть лучшей здесь, похоже, совсем невыгодно.
На ужин хлеб и каша. Мари, Одетт и Каролине выдают ещё по ржаному пирожку. Мари неожиданно протягивает свой Клодин:
–Возьми, кроха.
После ужина – спать. И только три юные девушки идут доделывать какой-то наряд.
Сейчас ослепшая Клодин Эрне вспоминает не только первый день. Она вспоминает и судьбы кружевниц, которых успела увидеть. Все они были одинаковы по судьбе – взятые, выкупленные, подобранные в приютах девочки, привезённые сюда, начавшие трудиться. Здесь их содержит госпожа Пажо. Она не бьёт работниц. Она прилежно их учит, она направляет их руки на правильную перестановку иголок и крючков, на нужное натяжение нити, но напоминает тем, кто по случайности оказывается в мятежности:
–Ты живёшь под крышей моей мастерской и ешь мой хлеб. Ты можешь идти отсюда, но не возвращайся тогда совсем.
Идти…куда? Домой? Там они все, у кого есть ещё дом – лишний рот. И потом, чтобы добраться, да не пострадать, не пропасть совсем, не сгинуть страшно – нужны и деньги, и силы, и смекалка. А ничего из этого нет. Есть только эти кружева, да ещё, пожалуй, нескончаемое желание лечь.
И потом привыкают руки. И сами уже вроде бы ведут крючки и иголки, и чувствуют уже нити, и крепко вшивают жемчужинки, и госпожа Пажо как будто бы довольна, и даже обещает:
–Будешь у меня главной помощницей!
И видится будущее словно бы… и приходит госпожа Пажо иной раз и говорит, что работу той или иной кружевницы, хвалила очень та или иная баронесса-графиня-просто знатная или богатая дама.
Не просто хвалила, а уж очень хочет как-нибудь познакомиться!
Это всё обман. Редки такие знакомства, зато кружевница ждёт чуда, перелома в судьбе. Ха-ха. Наивной надеждой живёт человек.
Такой надеждой жила и Мари. Сейчас не живёт вообще никак. Ещё в зрячести Клодин увидела её тело – почерневшее и ссохшееся, страшно лежавшее на кровати. Мари удавилась. Но тут госпожа Пажо сама дала маху – так говорили другие кружевницы – привлекала Мари к каждому срочному заказу, оставляла её на ночь, Мари и не выдержала.
Бедная. Клодин Эрне навсегда запомнила эту робкую тонкую девушку.
Кому-то и везёт иной раз – вон, Каролина. Её посылали до лавки зеленщика как старшую. Там она познакомилась с каким-то торговцем, и, не думая, бежала. А талантлива была! Сокрушалась госпожа Пажо, кричала о неблагодарности Каролины и хоть вторили её крику кружевницы, а сами поглядывали меж собой – молодец, девка, нашла куда вырваться.
А Лапьер и вовсе сбежала себе на
