СНОВА БЕДНЫЙ КРАЕВСКИЙ
...Градский развалился на заднем сиденье «Волги», черной и блестящей как генеральский сапог, и от нечего делать ел все подряд из разных кульков и пакетов – Машка насобирала в дорогу деликатесов Краевскому и окончательно растерявшейся Анжелике, растерявшейся до такой степени, что в последний момент она не успела сходить в парикмахерскую и теперь сидела под колпаком, тогда как Краевский, чертыхаясь, рассовывал по карманам бутылки и пачки сигарет у загаженных ступеней привокзального гастронома.
Машка шипела на Градского, Градская на переднем сиденье сооружала из нескольких букетов нечто вроде похоронного венка, а Градский ел все, что попадет под руку, и ворчал, потому что он доцент и не любит, когда что-либо делается не согласно с его, Градского, правилами. – Пусть себе едет, – сказал Градский, – никуда он не денется и пить, надеюсь, не перестанет...
Краевский отправлялся в Германию вместе с растерявшейся Анжеликой спасаться от пьянства. Он сделал ей предложение весьма замысловатым способом, и она это предложение приняла. Так что теперь – это не просто два оболтуса, начавшие свою совместную биографию с ничем не примечательного знакомства, едва не осложнившегося острым респираторным заболеванием, после того, как бедный Краевский свалился в светлые воды Лебяжьей канавки... Впрочем, вода была теплая. Теперь – это не просто два ненормальных, а ко всему прочему супружеская чета. Вот так мы и развлекаемся...
Машка, давно смирившаяся с положением генеральши и усвоившая ряд полезных навыков, думала о предстоящей разлуке, думала как бы в прошедшем времени, как бы вспоминая – ей становилось грустно. Она почему-то не подумала, что воспоминания совсем не плохая вещь, иногда лучше действительности – чище и совершеннее, как сказал бы Градский... Градский, между тем, ел пряники. Он крайне сомневался, что в Германии может не оказаться тульских пряников, Германия – это вам не Тула...
Градская не жалела, что Краевский и Анжелика уезжают, быть может навсегда – Градская жалела себя.
Градский не замечал, или делал вид, будто не замечал сидевшую в машине гражданку Градскую, обложенную цветами, как мемориальная доска. Она и была мемориальной доской на каменной стене, которая называлась Градским, но ей не хотелось быть доской, тем более мемориальной, – ей хотелось быть ни причем. – Что же теперь будет? – спросила Машка, – Что со всеми нами будет? – Ничего не будет, – ответил Градский – все и так есть... но меня от ваших пряников зуб разболелся! Тьфу, черт! Где Краевский, где Анжелика? Что вы разблагоухались своими розами? Дайте скорее выпить, у меня зубы болят! Где Краевский с коньяком... Ох, – сказал он, держась за щеку – бедный Краевский, бедный и я сам....
* * *
