Дворник

Дворник — женщина ближе к сорока. С плоским мужским лицом. Она тяжела. Широкие кости, много мяса. Рука ее жилиста, огромная толстая ладонь с натруженными пальцами. Покрашенные рыжим волосы. Эта женщина вульгарна, безвкусна. Халда. Ляжки ее в красно-синих точках. Она оставляет по себе впечатление будто споткнулся и задел рукой собачье дерьмо. Но не всей пятерней, а так — мизинцем. Впечатление легкой брезгливости. И еще ее становится жалко. Жалко за ее судьбу, что вот так вот она у нее сложилась. И видно, что все, что могло прорасти в ней — погибло в не вспахиваемой и не поливаемой почве; все, что могло засветиться, угасло, засыпанное песком; все, что могло жить — умерло.
И вот в этом вот безнадежном существе осталось только одно — страсть к жизни, инстинкт самосохранения. Одни глаза. Глаза женщины. В них природа невостребованна, запущенна, но природа. Мать-земля. Дикая птица. Глаза смотрят на вас ярко, будто проклиная вас. Но это не проклятие, нет. Их цвет уже давно смешался со временем. Но скорее они карие, ближе к серым. Да, карие: она покрасилась под цвет глаз. Она работает дворником. Убирает мусор в артериях города.
Она тащит за собой железную бочку. В правой руке у нее большой совок и метла. Идет медленно. Подходит к остановке, останавливается, будто разбивает лагерь. И вот тут начинается священнодействие. Серые, бесцветные, неживые, рыбьи глаза вспыхивают, оживают, загораются. Они увидели объект своего интереса — мусор. И она начинает подметать. Следит за каждым окурком. Выкинула собранное в мусорный бочок. Подтянула свою бочку и медленно, с наслаждением перекладывает в нее весь этот хлам своего города. Рука в бочок, из бочка, в свой бак. Не торопясь, в своем ритме, известном только ей, с упоением...
И что в этих глазах? Тупая бессердечность? Нет! В этих глазах любовь! Беспрецедентная любовь к городу. Незамысловатая, не требующая ничего взамен, простая, прямая. Первобытная. Инстинктивная любовь матери к сыну. И вот сейчас, когда она смотрит на эту обертку от мороженого, — она так смотрит, что с тобой что-то делается! С такой заботой, что хочется поднять голову вверх и орать, просто. Выть. Смеяться, плакать, бежать, бесноваться от того, что ощущаешь. А ощущаешь безграничную тоску. Даже нет: становится не весело и не страшно. Просто именно в этот момент эта женщина беззащитная. Она истинна. С нее слетают все комплексы, суеверия, весь ее характер, тонкий налет цивилизации. Остается только мать. Древнерусская мать. Символ. Который в беззащитности своей непобедим.
Она закончила, облокотилась на свою бочку и окинула взглядом проспект. Окинула взглядом все, весь город сразу. Так, мимолетом, проникла в самую суть жизни, в самую суть города. Вот так просто, одним взглядом. И кажется, будто она сидит сейчас на табуретке и держит на руках своего годовалого сына. И этот сын — наш город. Она смотрит на него и приглаживая его волосики на голове, говорит: Петя, Петя... И улыбается. А потом кладет его обратно в люльку и идет стирать пеленки, которые этот годовалый ребенок только что испачкал.