Кстати сказать, сам Хайдеггер был прекрасно осведомлен о двойственности значения термина «бытие». Так, во «Введении в метафизику» в разделе «Этимология слова «бытие»» он пишет следующее.
«Две основы, которые следует назвать прежде всего, являются индогерманскими и проявляются также в тех словах греческого и латинского, которые соответствуют слову «быть».
1. Самой древней и исконной основой является «es», на санскрите «asus», жизнь, живущее, то, что, исходя из него самого, стоит и покоится в самом себе:… Замечательно, что во всех индогерманских языках с самого начала удерживается «ist» (есть) (εστι, est…).
2. Другая индогерманская основа звучит: bhu, bheu. К ней относится греческое φυω, восходить, властвовать, исходя из него самого приходить в стояние и в нем оставаться. Это bhu толковалось до сих пор согласно обычному и внешнему пониманию φυσις и φυειν как природа и «расти». Если исходить из более близкого к первоначальному смыслу толкования, которое родилось из полемики с началом греческой философии, «расти» проявляет себя как «восходить», исходным для определения которого в свою очередь остается присутствие и явление. В последнее время корень φυ- связывают с φα-, φαινεσθαι. Если это так, то φυσις есть как бы восходящее к свету, φυειν, светить, виднеться и потому являться»26.
Вот это «восхождение к свету», как нам представляется, должно было бы стать бытием и сделаться предметом философии. Но случилось так, что она, еще не зафиксированная в каких-либо письменных документах, уже вступила на путь превратного толкования бытия. И вступила она на него вследствие некорректного понимания терминов, относящихся к бытийственной тематике. И действительно, во-первых, довольно-таки легко было спутать – терминологически – возникновение (*bheu – расти) сущего (как процесс) с уже возникшим сущим (es – есть). Отсюда в последующем возникла путаница бытия с сущим. А во-вторых, достаточно непросто проследить, как возникновение сущего непосредственно, – а главное, незаметно для нашего умственного (да и зрительного) взора – «переливается» в существование (es – быть) возникшего. А вот отсюда уже возникла путаница бытия с существованием, та путаница, которая оп(к)утала и омрачила существование и развитие самой метафизики. Вот тот гордиев узел, который так и не был разрублен в самом начале, в самом зарождении философии. Именно здесь надо искать причину того, почему философия, имея шанс в «первом начале» пойти в правильном направлении, так и не воспользовалась им, то есть не вступила на путь «другого начала» (Хайдеггер), которое бы вполне естественным образом продолжило вначале взятое (Гераклитом) направление бытия как возникновения (Seyn-бытия).
Для меня лично более чем странным кажется то, что Хайдеггер, прекрасно понимая, какое значение в зарождающейся древнегреческой философии имели понятия фюсис*а и алетейи, все же склонялся – вплоть до позднего периода своего творчества – к тому, чтобы трактовать бытие как присутствование человека в «просвете бытия». В то время как древнегреческая, досократовская, мысль «видела» бытие в самовозникновении, в самораскрытии (фюсис) сущего, в выхождении (появлении, возникновении) его из сокрытости (леты) в не-сокрытость (а-летейю). (Сам термин «присутствование» намекает на что-то пассивное, в то время как бытие человека это активный, в первую очередь, умственный процесс создания новизны, то есть того, чего ранее не было ни в нашем обиходе, ни в нашем представлении).
Но ведь эти события явления новизны есть события экстраординарные. Хайдеггер же пытается увидеть бытие во всем том обыденном, что характеризуется связками «быть» и «есть». Но тогда спрашивается, почему в каждом предложении – как «в каждой бочке затычка» – есть связка «есть». Скорее всего, наличие ее свидетельствует всего лишь о том, что некий объект существует, находится в наличии. Эта связка сопровождает нашу речь с тех незапамятных времен, когда человек только еще учился говорить. «Есть» свидетельствовало о том, что то, о чем говорилось, уже находится при нас, в нашем окружении; оно не где-то в запредельной нам недоступной области, оно здесь, мы можем увидеть его, понять, познать, использовать, оно в области нами воспринимаемого, познаваемого, ощущаемого. Именно об этом свидетельствовала связка «есть», а не о том, что есть некое бытие как что-то запредельно понимаемое, понимаемое на грани с непонимаемым.
То есть эта связка означает свойство принадлежности чего-то чему-то. Не обозначай она такого свойства, было бы совсем неясно, связаны ли два объекта – и какие именно – между собой. Так, собака («есть»), бегающая по саду27 – пример из «Европейского нигилизма» Хайдеггера – связана и с внешним ей садом, и со своим собственным свойством бегать, и со свойством охранять сад, то есть она связана и со своим хозяином, таким образом сохраняющим для себя будущий урожай с этого сада. И здесь нет никакого бытия ни у собаки, ни у сада, ни у хозяина. У них есть только существование. Бытие же было – в те доисторические времена, – когда какому-то продуктивно начавшему мыслить человеку впервые пришла в голову идея приручить дикого волка к охране самого себя, своего семейства и того хозяйства, которое принадлежало ему. Именно он в процессе создания идеи сначала испытал бытийственное, творческое состояние инсайта (озарения), затем поделился своей идеей со своими сородичами, а уже потом начался длительный процесс приручения дикого животного в животное, приспособленное для исполнения тех или иных функций.
И этот процесс спонтанного создания данной идеи был действительно бытийственным историческим (от Geschichte, по Хайдеггеру) Событием, тем Событием, которое инициировало внесение вполне определенной новизны в существование человеческого сообщества. И, конечно же, Необходимость (потребность) в этой новизне возникла не сразу, не спонтанно, она зародилась и созрела (как нужда) в том сообществе, где обретался человек. Он оказался лишь исполнителем воли человеческого сообщества, той воли, которая есть независимое от человека бытие самого социума.
Как видим, на примере собаки, бегающей по саду, мы проследили всю бытийственную историю данного феномена. Но та же самая история случилась – именно случилась как Событие – и с возникновением языка (речи) у человека, и с появлением искусства, и с возникновением земледелия и началом оседлого образа жизни, и с зарождением нравственности, письменности, книгопечатания и т. д. и т. п. Все это результат некогда произошедших исторических (бытийственных) актов и процессов возникновения новизны, совместными участниками которых являются бытие социума и находящегося в его услужении бытия человека продуктивно мыслящего. Поскольку только он способен удовлетворить потребность социума в приливе той новизны, без которой его жизнь и не мыслима, и не возможна.
Еще одним аргументом против того, что связка «есть» («быть») характеризует само бытие, является то, что бытие Природы и бытие социума прекрасно «обходятся» без этой связки. Связь объектов Природы и объектов социума осуществляется на более фундаментальной основе, на основе их взаимодействия, приводящего к самоорганизации с непременным возникновением новизны. И человек как бытийственное создание самой Природы здесь не исключение. Поскольку в его мозгу, как мы постарались показать ранее, так же осуществляется самоорганизация нейронной материи, без которой (самоорганизации) ни в коей мере возникновение новых идей было бы невозможным. (Прим. 12). А если Природа и социум обходятся без этой связки, то это, скорее всего, свидетельствует о том, что бытие основывается на чем-то более основательном, чем наличие связки в нашей речи.
Исходя из последнего замечания, можно было бы тогда предположить, что, когда у человека еще не было речи, то – не было и бытия. Но с этим мы ни в коем случае не можем согласиться, потому что, скорее всего, и до возникновения речи человек – как разумное существо, – имея язык, создавал новизну. И даже более того, именно возникновение способности генерировать новые идеи послужило импульсом к тому, чтобы, имея начатки языка, развивать свою речь как более эффективный способ коммуникации со своими сородичами. (Прим. 13). Ведь это позволяло делиться смыслом этих идей со своими соплеменниками и тем самым более эффективным способом внедрять эти идеи в практику жизни всего социума.
Так что остается в силе наше изначальное предположение, что бытие человека - и в первую очередь, человека продуктивно мыслящего – началось с возникновением у него способности генерировать новизну в виде идей. С этого же момента началось и бытие социума, поскольку он – как открытая система – мог позволить себе «питаться» новизной, в отсутствии которой ни его существование, ни, тем более, развитие было невозможным. Но до этого «момента» на нашей Земле бытийствовала только сама Природа, создавая все новые и новые виды живых существ, одними из которых стали человек разумный и социум, способные существовать и бытийствовать только в тандеме друг с другом.
4.4. Аргумент от «воли к власти» (Ницше)
А теперь рассмотрим четвертый аргумент в пользу бытия как возникновения новизны. И касается он толкования бытия как воли к власти. Почему все живое, по Ницше, проявляя свою волю, стремится к власти? Что из себя представляет сама воля к власти? Это - воля к обретению ценности, заявляет Ницше. Но что такое ценность? Это:
«Наивысшее количество власти, какое человек сумел усвоить»28.
Далее Ницше разъясняет.
«Точка зрения «ценности» есть точка зрения условий сохранения и возвышения сложных формаций с относительной продолжительностью жизни в рамках процесса становления». (Там же, стр. 34).
То есть получается, что воля к власти, рассмотренная через призму ценностей, – а может быть и наоборот – есть не что иное, как сохранение и возвышение «сложных формаций». Ясно, что сложные формации это и Природа, и общество, и искусство и т. д., то есть образования, процесс существования которых достаточно длителен. Нам остается только выяснить, за счет чего может быть обеспечено их существование. Скорее всего, «сохранение и возвышение» этих образований может быть обеспечено каким-либо универсальным стабильно протекающим процессом в рамках этих формаций. И за примерами нам далеко ходить не надо: положим, такие образования как Природа и общество живы только тем, что они постоянно изменяются. И изменяются только за счет того, что эти структуры пополняются внове притекающей новизной: новизной природных видообразований и новизной общественных преобразований, то есть идей самого разного вида – государственных, нравственных, исторических, научных, технологических, культурно-эстетических и т. д. Вот и получается, что воля к власти – как бытие – не что иное, как постоянное