1.
Марина приехала с дочкой, девочкой лет пяти-шести, резвой и очаровательной.
- Знакомьтесь, Инка,- улыбнулась она.
Я взглянул на приятеля, Сергей отвернулся. В ухоженной бородке его вроде как скрылась ухмылка, возможно, так мне только показалось.
На реке предстояло нам отгрохать целый причал - или то, что успеем за конец весны и начало осени. Целое лето наше. Мы прибыли квартирьерами и, приготовляя необходимое для расселения бригады, имели время заниматься своими делами. Выдался, было, и свободный день, Сергей вспомнил о своей подруге Марине, о том, что перед командировкой сюда обещал познакомить нас.
Сам он чувствовал здесь себя как дома, неплохо ориентировался в окружающих пейзажах. И о знакомой напомнил, предупредив сразу: "Смотри, она с сюрпризом". "Вумная?" "Похлеще". "Без ноги, может?" "Спроси ещё, не без глаза ли?"- рассердился он. Дело в том, что Сергей потерял глаз где-то в армии, и, если дошло до "глаза", значит, заводился о чём-то очень ему дорогом. Мне оставалось лишь догадываться, а он сделал вид, будто позабыл и о "глазе", и о самой Марине, замкнулся. Удружил. Нужна мне какая-то Марина, да ещё и с сюрпризами. Скрывать не стану, о девушке я мечтал, но о той - о спутнице до конца отпущенных дней. Родители навязывали кикимору, чем-то их пленившую, но в пустыне ли пребывал я без друзей-приятелей?.. Только и на месте Сергея не ухмылялся бы в бородку и не отворачивался, встретив такую подругу, но гордился бы ею и радовался жизни. Тут вот ещё какой момент: по-моему, между девушкой и женщиной есть небольшая разница... Или одноглазые этого не понимают?
Ладно, мечту о возлюбленной временно пришлось законсервировать... А время взмахнуло волшебным крылом, распахнув перед нами много всего юного и разного. Гостей приглашать не худо, да, но чем угощать их, не краснея? С дороги к столу зовут, и тут выручила солдатская смекалка: мол, полно у нас всего, а за деликатесами хорошо бы пойти на реку и наловить карасей с красными пёрышками... Вот вам уже и уха, и холодные закуски, и сытное второе. За это и ухватились единогласно.
На реке стало ещё вольготней: на крючки попадалась мелюзьга несносная, вызывая голодный хохот. Инка то и дело прыгала в воду, удивляясь, почему её сваливает течением, а нас нет, хотя мы стоим по колено в реке? Почему рыбка ловится на удочку, разве она не видит, что её обманывают? Глазки-то есть? "Есть, есть,- смеялись мы,- но рыба понимает, что нам хочется есть..."
Всё ж натаскали на уху, на заливное, на жарку. Вернулись в дом - засверкала чешуя, зазвенели ножи, застучали тарелки, нашлись и соль, и лук, и лавровый лист, и бутылка "Токкая" венгерского. Просторно было и у плиты, и нормально всё, и опять же весело. Тут и я, как рыбка, словно что-то понял: Сергей с Мариной загадочно переглядывались... Но зачем? От меня что-то скрывали? Разве Инку не к отцу привезли, пусть даже и скрытому от девочки?
- Чем не семья?- косил Сергей здоровым глазом в мою сторону и улыбался в черно-рыжую, да ещё и с проседью, бородку свою. - Нет лишь хозяина... мужчины настоящего...
- Настоящая семья,- эхом отозвалась Марина.- Но без хозяина, это правда.
- Семь-я... семь-я...- всхохатывала Инка.- И с правдой семь-я, и без првды семь-я.
Всё это подталкивало и меня поддержать общий вывод о семье.
- Неужели не настоящая?- поспешил заверить, не вдаваясь в подспудные глубины. Заверил даже без оглядки: - А без хозяина - дом сирота.
- Истинно! Истинно! Истинно!- вбивал в семью гвозди надежды Сергей.
- Какое верное замечание,- на меня взглянула Марина вдохновенно.
На мой прикид, "дом - сирота" - должно было бы вызвать чувства грустные, очевидно же, отца Инка не знала, мужа у Марины не было, и радоваться, вроде, было нечему, так вроде, да не так, - все смеялись, и ничего не оставалось, как смеяться вместе со всеми.
- Трон, а не дом,- поправил меня Сергей.- Да, пусть в маленьком доме, но трон, так как ответственность за подчинённых возлагается на хозяина огромная.
- И приехали вы на большую реку творить большие дела,- намекала на что-то Марина.
- Творить причалы,- уточнил Сергей. - Большие причалы больших соединений и перегрузок судеб помимо всего прочего. Хозяин семьи - хозяин причала, а то и порта, если не всей реки. И близкие у такого царя-семьянина должны купаться, как сыр в масле.
- Как караси в масле,- смеялась Марина, бросая в шипящую сковороду вывалянных в муке и сметане рыбок.
- Будут!- заверил я так уверенно, что всем стало ясно: слово произнесено, а слово - олово, и назад раки не ходят.
И все на минуту стали серьезными. И у Инки глаза расширились, как у кошки при виде рыбок в аквариуме.
Семья - чего ещё лучше, тем более, когда такой пустячок, как любовь, легко перепрыгнут: и дом, и семья, и все её составляющие - вот они, в нашем распоряжении. Я понял: хозяин - Сергей. Он и постарше, и Марина - первая (а если не первая, то давняя) его любовь, ему и карты в руки с домом, троном, хозяйством. Но они, похоже, считали иначе.
- Эх, эх...- завздыхал Сергей.- О чём и мечтать-то ещё? В наши годы?
- Ели не о чем, так за чем дело стало?
- За тем, кто пригласил вас...- последовал ответ.
Я оглянулся. Но никого не было. Не было и того, кто пригласил женщину с ребёнком в гости к несуществующему причалу. Марина и Сергей не озирались, похоже, они знали больше моего.
Очередной изгиб реки - и не более того. Озеро - от изгиба до изгиба, а скользишь по течению, не удивляясь тому, что мимо покосившейся каланчи проскользнул пару часов назад, а каланча вновь перед тобой, она маячит впереди... Разве нет? Какая семья, если у тебя ребёнок? Такую семью можно купить, но завести нельзя. Можно украсть, обманув, но завести нельзя. Тень отсутствующего будет постоянно присутствовать между хозяином и хозяйкой трона. По хохоту, как по волнам, вырулили к семье... и понимая, отдавая себе отчёт в сложившейся ситуации, я выпалил.
- Я помешаю!- словно дьявол за язык дёрнул.
Как расписался в документе: подтверждаю и несу ответственность.
Они и не скрывали, что ожидали именно этого. Что надо молодому и не женатому? Совершенно верно, больше ничего. Возражений на мою глупость не последовало, напротив, к реплике отнеслись так, словно мною руководило высшее проявление ума и чуткости. Холодок ответственности шершавой ладонью скользнул по спине, хотя сам я опасности не ощутил: за столом было уютно и радостно. Инка прижалась щекой к моей руке, вытянулась на носочках, заглядывала в тарелку, мать разливала уху, и густой пар закрывал содержимое.
Я вспомнил о родителях... Как не вспомнить, если новое пополнение коснётся их жизненных интересов непосредственно? С ними о троне говорить язык не повернётся, что-то вроде - "извините", "не серчайте" - придётся промямлить.
А тут...
- Я буду звать тебя п а п о й, можно?- Инка заглядывала мне в глаза.
Каково? Не была ли вчерне отрепетирована эта сцена? Запахло откровенным спектаклем. Не в реке ли ещё проболталась об этом малышка, спросив: почему рыбка ловится на обман? Тут бы и прояснить обстановку, но меня несло.
- Можешь, дочурка,- не обращая внимания на шершавую ладошку холодка, проведённую кем-то между лопаток.
Более того, я прогнул грудь колесом, рисуясь перед Мариной.
- В музее всё ещё?- Сергей сменил тему.
- Давно ушла, давно. Сдали в аренду. Ты помнишь музей?
- Как забудешь такое?
- А... - лицо Марины стало грустным.
- Кто старое вспомянет, тому...- Сергей поспешил вывести её из задумчивости, но и сам осёкся: выходило так, или он потерял глаз, вспомнив когда-то не к месту прошлое, или теперь приберегал оставшийся.
- Не достать ли нам краски?- встряхнулся он.- Инка - живая живопись, без преувеличения.- Он взглянул на меня одноглазо: - Не будешь малевать? А то посоревнуемся?
- Отставить!- произнесла Марина. - Соревнования никуда не денутся, а подышать свежим воздухом в кои веки выпадает...
2.
Словно на крыльях спланировали к реке. С обрыва скользнули к огромному камню у самой воды. Закат погасал, и мы торопливо собирали выброшенный на гравий сушняк для костра. Я притащил корягу - роскошную как кресло, готовя её для Марины с детским или, как говорят, телячьим восторгом, сравнивая корягу с троном, добавляя словечки - "семейный", "причальный", "речной" - придумывая по ходу выражения и покрасивше. "На троне восседает кто? Царь. А ещё кто? Царица. Уважаемая царица, прошу садиться!" Становилось прохладно, Марина куталась в наброшенный на плечи платок,- не до кресла. Я развел огонь. Она уселась на камень, напоминающий сундук старой-престарой бабки. Веточки затрещали весело, словно обрадовались, что их жгут, накалялись, обугливались и тухли, но вспыхивали и вспыхивали новые, бросая языки пламени вверх, к рукам Марины, и освещая песок и гальку пульсирующим живым ковром. Странно, только костёр не добавлял тепла, ничего веселого и в помине тут не наблюдалось, напротив, его уносила вниз по течению гулкая мощь речного потока. И как это при рыбной ловле на падали мы под его напором? Что-то произошло? Так быстро? Так скоро? Я должен был действовать иначе? Ну да, ведь я обнадёжил женщину. По реке прошумел теплоход. Скорей всего на всполохи костра рявкнул, словно предупредил: не шалите!.. реку вам не поджечь всё равно... Мы не своевольничали... Не лучше ли было бы вернуться к Сергею, к Инке, к краскам?
- Подвинь меня к огню,- попросила Марина. Она куталась так, что как бы и притворялась вроде.
- Сказанула... сдвинешь ли этот сундук?- я имел в виду - камень, взглянул на неё и... быстро отвёл взгляд.
Лицо её... Лицо Марины... У неё птичье лицо с длинным носом: круглое, как у совы, а нос вроде вальдшнеповский. Мулатка. Волосы прямые, короткие, рыжие... Некрасивые волосы, днём этого почему-то я даже не заметил. Губы тонкие... такие тонкие, вроде губ у нее или не было вовсе, или она втянула их, чтобы не соблазнять будущего императора семьи. Глаза серые, пустые. Карие глаза потому, наверно, и красивые, что в них пустоты не видно... а серые - как женщина без одежды: вся на виду. Фигура хрупкая, росточка она небольшого, а ноги длинные. Ох, эти ноги - в них влюбляются, вроде они и есть то, за что любят женщину. Грудь... ухватив концы платка и прижав к себе кулачки, вот и вся её грудь... Да нет, грудь у женщины должна быть, нет, нет, тут нечего прикрываться соской для кормления ребёнка, грудь - это даже не ноги, это почти половина, если не вся половина женской красоты, помимо лица, разумеется... Но такова Марина. Чем же покорила эта доска меня днём? Неужели тем, что рядом вертелся ребёнок - "живая живопись"? А? Днём у речной совы было лицо красавицы, в неё невозможно было не влюбиться, у костра сидела совсем другая женщина, да ещё и брызгала презреньем из пустоты глазниц. Оставалось мне взобраться на корягу последним плебеем, ожидая, что Марина догадается сама покинуть берег. Она уходить не собиралась, перебросила ноги на другую сторону камня и, ни с того, ни с сего, заговорила. Её прорвало вроде...
- Завалился к нам в музей человек и сопит. Сопит и спрашивает: "У вас нет работы?" "Для вас нет..." "Не для меня, для сестры, она потеряла работу". И я уступила должность его сестре. Такое случается, жалость какая-то к ближнему, та жалость, что губит тебя. О-о, лучше не
