Отчего в море так часто снятся сны? Верно, воображение, фантазии и сама душа, истомившись за день от рутины судовой жизни, серости, а где-то и убогости морского бытия, скудости и однообразия красок, во сне срываются с катушек, и неудержимо рвутся в заоблачные дали и сказочные, неведомые доселе миры… Вот и стоит в самый спозаранок какой-нибудь матрос -обработчик Вася в «стойле» своего морозильного аппарата, говоря своему товарищу Феде:
- Сон интересный сегодня снился! – и подхватывается дальше в подробностях, что спросонок еще какими-то осколками - обрывками сохранила память, взахлёб повествовать воздушно-розовое своё сновидение. Тающее, как мороженое в жаркий день.
- Это к деньгам, Василий, это к деньгам, - совсем не слушая, зевая во весь рот, отвечает ему, наполняя алюминиевую блокформу свежей рыбой, равнодушный напарник. Которому в этот утренний час самого начала вахты все и вся – фиолетово и по боку, и уж точно не до чужих снов – со своим бы сном на ходу разобраться, победить.
Матрос Терёхин с самых младых морских своих лет, укладывался в койку ( прочитав, конечно, на сон грядущий пару книжных страниц), с тем сладким чувством, с таким предвкушением, с какими усаживается зритель в кресло кинотеатра: «Чего нам сегодня интересного закрутят?».
Теперь его годы были уже не те, сон неглубок, а сны последнее время снились сплошь тревожные, но чаще совершенно безликие – так что, и запоминать было нечего.
Но в эту ночь Терёхину вновь приснился Буэнос-Айрес. Величественный до исступления католический собор (только во сне может сподобиться такая красота), иссиня-голубая река, по которой плавно катит их белоснежный траулер. А берег – квадратами, как шахматная доска: изумруд сочной зелени травы, против жирной красной земли. И рвущий счастьем грудь воздух – тот самый, что был два года назад… «Буэно» - хороший, «айре» - воздух. Тот, что пьянит даже во сне…
И вдруг судно выносит прямо на привокзальную площадь родного города, пришлось сбавить ход, пропуская с проспекта Калинина сухогруз – того было преимущество, по главной дороге он шел. Наконец, гулко перевалив через трамвайные рельсы, траулер пришвартовался на автобусной остановке. Чуть впереди и сбоку чванилось двумя своими обшарпанными этажами Управление. Сейчас Терёхина за шиворот-то тряхнут: «Тебя кто, паршивец, в Буэнос-Айрес отправлял? Кто, спрашиваем, визу выдал?».
Суши весла – приехали…
- Слыхал новость? – спросил у Терёхина утром, за работой у аппарата, вечно державший нос по ветру и сведущий в политике напарник.
- ?
- В Аргентине новый президент. Прозападный. Со Штатами будет васькаться.
- Не переворотом к власти пришел, нет? – обернулся тут Терёхин.
- Нет. Всё легально – на выборах победил. Молодёжь проголосовала – по айфону!
- Наплёл им, ясно, с три короба. Ну, у них ситуация-то в экономике аховая – Аргентина в долгах, как в шелках. Инфляция дикая постоянно. Жаль – страна-то красивая. И нас там любили - раньше, во всяком случае. И, дружественная, всё же, была нам страна.
Дальше уже стучали блокформами аппаратов до самого перекура понуро и бессловно, словно проигравший электорат. И под этот привычный стук Терёхин размышлял, что не напрасно был послан ему этот сон. То было прощание с удивительной и неповторимой страной, в которую больше ему попасть не суждено. Та Аргентина, что видел он воочию тридцать четыре года назад, когда влюбился в неё абсолютно без памяти, осталась только в его сне. Как и весь мир вокруг, она конечно изменилась, и вряд ли в лучшую для него сторону. Потому что духа тех лет, когда вдруг поверилось во всеобщий разум, и всеобщую же любовь, нет теперь и в помине.
Ну, да – продали ему тогда в лавке столичной белые «шузы» зимние с надписью «Reebok» на правом, и «Rebook» на левом кроссовке (или наоборот - Терёхин и запамятовал уж). И что? Кто там, дома, догадается! Главное, видно – «фирмА", значит, и надписи правильные! И носил он те кроссовки и зимой, и летом – согласно моде тогдашней мариманской, - пока не развалились в хлам ( правда, достаточно быстро – двух сезонов не выдержали: кожзаменитель, всё-таки).
Нормально обули!
С джинсовым костюмом похожая история случилась – разные, по цвету коттона, купленные джинсы с джинсовой курткой оказались. Но так ведь – не было в лавке джинсов размера Терёхина, и хозяин услал стремглавого помощника куда-то в лавку соседнюю. А сам, выставив полусогнутые руки вперёд, увещевал Терёхина подождать – почти как в голливудских боевиках увещевают какие-то отважные полицейские не бросать об пол бомбу безумного убийцу.
Вот это сервис!
А каких невероятных, истинно дурманящих своей прелестью ароматов были полны местные дезодоранты!.. Чёрт их побери, но не слышал больше таких запахов Терёхин никогда! Жаль, что один флакон так быстро закончился, и как здорово, что второй он подарил отцу – истинному ценителю парфюмерных запахов ( батя, конечно, сходу унюхал и скромно выцыганил).
Какие великолепная архитектура, какие величественные, озарённые фиолетово-розовым закатом (это уже когда под вечер в аэропорт ехали), соборы!
Но самое удивительное – какие приветливые, обходительные, улыбчивые люди! И – главное украшение любого города, любой земли: какие прекрасные девушки шли по городским улицам!..
В следующую ночь Терёхин решил себе спать без снов. Всё – кончилось кино: нечего, увы, теперь и посмотреть? Ну его, на фиг – спокойнее ему теперь так ото всего будет.
Размечтался!..
Сон был в песочно-коричневых тонах: под цвета армейской униформы, и стен здания Президентского дворца. Смятение толпы, защищающей своего Перона ( может, хоть краем глаза удастся на народного президента посмотреть), и он – отважный во сне Терёхин, - в самой гуще латиноамериканских событий. И голос напарника откуда-то то ли сбоку, то ли свыше: "Не дрейфь - рано слёзы по Аргентине лить: этот народ запросто не оболванить!".
Вернулся, всё-таки... Да, разве Аргентина того, кто побывал в ней хотя бы единожды, уже отпустит!
