Рассказ-размышление
Падал снег. В ещё сонном наукограде облачное небо лениво доверяло утру заявить о себе. Так же неохотно зима уступала свои права весне. Март, как и в прошлом году, выдался капризным и уже четвёртую неделю заставлял говорить о себе всех жителей небольшого подмосковного города. Метели сменялись уличными реками, те приглашали гололедицу, а ей на смену спешила позёмка и всё повторялось вновь и вновь. Вот и сегодня утром город нарядился в белые одежды и это почему-то не выглядело нелепым, хотя сравнение с опоздавшей на свадьбу невестой напрашивалось само собой.
Андрей в одиночестве топтал площадку остановки в ожидании своего автобуса. На работу он добирался раньше других и этой традиции старался не изменять, как и традиции уходить последним. Он не был коренным москвичом, да и жителем Подмосковья он тоже себя не считал, хотя за свою командировочную жизнь и в столице, и в Подмосковье провёл долгие годы. Петербургский характер вынуждал его сторониться сутолоки столичного мегаполиса, а раннее утро и поздний вечер в этом были его надёжными помощниками.
Остановка располагалась у самого края большого парка, что позволяло любоваться нарядным снежным кружевом на деревьях.
«Ночью. Ночью вьюга была. Почти апрель, а вьюга. Вот он, малый ледниковый период», - подумал Андрей, сдувая с носа крупную снежинку.
Светало. С неба медленно почти беззвучно опускались снежные перья и на их фоне старый лесопарк выглядел театральной декорацией.
«Какими графичными становятся под таким снегом липы», -заметил и тут же похвалил себя за это Андрей и обратил внимание на пожилого невысокого мужичка, устроившегося поодаль.
Угрюмый незнакомец достал из кармана куртки сигареты, закурил и не делая никаких усилий выбросить пустую пачку в урну, швырнул мусор перед собой.
«Полшага не пройти! – с неудовольствием отметил Андрей и отошёл от атакующего его вонючего табачного облака.
«И чего им не дышится чистым воздухом!? - продолжал возмущаться он. -Ну чего их не радует утренний воздух!?».
Между тем остановка заполнилась пассажирами и в подошедшую маршрутку люди кто с шутками, кто чертыхаясь втискивались или позволяли втискивать себя.
На работе Андрей успел прочитать последнее сообщение от Ирины Сергеевны, своей давней знакомой. Ирина Сергеевна прислала эсэмэску под ночь, а в такое время пялится в «тыкалку», как он называл телефон, Андрей не любил.
«Андрей Николаевич, любезный мой, проведай, если найдёшь время, как там Иван Степанович. Он не берёт трубку. Я волнуюсь.»- прочёл он на смартфоне и пообещал себе, что если не сегодня, то завтра зайдёт к своему старому товарищу, с которым и летал, и дружил не один год.
Степаныч жил неподалёку, и добраться к нему ничего не стоило, но просьба была не из лёгких. Андрей никак не мог забыть свой последний, или как говорят в авиации, крайний визит к нему. Знаменитый штурман, писатель и герой в одном лице выглядел бодро, но на вопросы отвечал невпопад и зачем-то несколько раз повторил одну и ту же фразу.
«Сдаёт, сдаёт мой Степаныч», - тяжело вздыхал тогда он и отгонял от себя мысли о неутешной перспективе.
Иван Степанович, крепкий мужик – пожмёт руку- полдня будешь отходить и трясти ладонью- отличался исключительно мягким нравом и природной интеллигентностью. Разговаривать с ним можно было о чём угодно и собеседник, кем бы он ни был, всегда расставался с опытнейшим штурманом и в высшей степени приятным человеком с ощущением близкого духовного родства. В молодости, да и в зрелые годы женщины были от него, видимо, без ума, но об этом можно было только догадываться, поскольку именно о них Степаныч говорил как о чём-то божественном, то есть редко. Чего не скажешь об Ирине Сергеевне, которая безмерно уважала и ценила своего друга, а потому даже не самые близкие ей люди знали об удивительном человеке-авиаторе в далёком Подмосковье.
Её беда и счастье заключались в том, что жила она далеко, под Петербургом, у Екатерининского парка в Пушкине. Помимо того, что она была настоящим интеллигентом, она была очень эрудированна, шутка ли- ответственный редактор энциклопедии, её манеры тоже выдавали в ней значительную особу. Много лет назад случай познакомил их в том самом Екатерининском парке. Оба дорожили возможностью наслаждаться прогулками в Царскосельском и Баболовском парках и в этом, как и во многом прочем, они были абсолютно похожи. Андрей был другом одного и приятелем другой и не знать об их отношениях не мог. Но отношения были, как выражались когда-то в его среде, возвышенными, и этот пример только подчёркивал незаурядность их участников, один из которых больше был москвичом, а другая - невыездной петербурженкой. Невозможность приехать в Москву -занятость и болезни и свои, и её матери никак не способствовали частым встречам, а с годами и вовсе исключили их. Это препятствие для встреч было устранимо - Степаныч получал приличную зарплату, а позже- неплохую пенсию испытателя- но после списания с лётной работы вдруг лишился мотивации дорожить представившимся ему временем выходных или иным. Из-за избытка свалившегося на него времени он перестал спешить и ездить куда-либо, стал больше уделять внимания медицинским обследованиям и подготовкой к ним, да вот только любимый им Петербург, до которого вроде бы стало по наличию времени добраться проще, всё отдалялся и отдалялся от него.
Годы шли, прежние связи становились всё тоньше, но один из двух- Ирина Сергеевна надежды на встречу не теряла. Она берегла в памяти все события дружбы из прошлого, навещала общих друзей и знакомых и тем ничего не оставалось, как обнадёживать не теряющую веру в силу их искренней дружбы женщину. На одной из встреч с их общей знакомой Ирине Сергеевне был подарен портрет её друга, написанный по памяти известным скульптором. Андрей помнил эту работу и восхищение Ирины Сергеевны перед автором за подарок и мастерством его исполнения. Но годы продолжали идти, их было не остановить, как и прогрессирующую болезнь Ивана Степановича. Становилось совсем печально. Время от времени Андрей узнавал от знакомых, что какая-то женщина не может связаться с ним и становилось понятно – Ирина Сергеевна надеется хоть что-либо узнать о друге.
-Андрей Николаевич, дорогой, не сильно я обременю тебя, если попрошу заглянуть к Степанычу. Ну не отвечает он! – сокрушалась тихим медленным и в тоже время уверенным голосом верная подруга.
В одном из приездов Андрея в северную столицу Ирина Сергеевна с болью настаивала перед ним передать портрет его персонажу, что и пришлось частично выполнить. Андрей-то знал, что память Ивана Степановича слабела, а супруге его к таким вещам не было ни малейшего интереса. Но портрет жалил сердце бедной женщины и его пришлось увезти. И вот опять. Опять эсэмэска.
Через пару дней Андрей набрал на домофоне номер квартиры. Степаныч оказался дома, выглядел очень внушительно- всё тот же высокий рост, улыбчивое без усталости лицо, стройная мускулистая фигура и та же осанка, подправленная не совсем удачным падением при катапультировании. Коллега очень обрадовался своему товарищу, а вот товарищ тряс и тряс рукой после рукопожатия. У двери в гостиную жена штурмана шепнула:
-Деменция.
С этим словом-приговором в жизнь Андрея вошла новая для него реальность -теперь и его друзья в числе жертв ужаснейшей для любого мыслящего болезни. Увы!
Обаятельнейший и в этой ситуации Степаныч выглядел поначалу молодцом, но потом вдруг по нескольку раз кряду повторил про свою новую работу на аэродроме. Андрей-то понимал: никаких работ с такой болезнью быть не может и всё пытался переключить разговор на тему здоровья.
-Как самочувствие, Иван Степаныч? - успел он вставить давно заготовленную фразу.
-Самочувствие хоть куда. Вот работаю, летаю на истребителях. До Москвы хожу пешком.
Гостю, и без того понимавшему тяжёлую участь коллеги и близкого товарища, стало ещё горше. Он слушал красивую речь штурмана и всё думал, думал об одном и том же:
«Вот, вот Степаныч… Был ты и писателем, и испытателем, и общественником, а сейчас… Ты не представлял себе жизни без работы, участвовал в труднейших перелётах на «полшарика», где командир молился на тебя и вот ты совсем сдал…»
Андрей зачем-то вспомнил, как накануне очень сложного первого пуска Степаныч в своём домике в степи трижды уговорил его «на посошок» горькую, хотя водку Андрей не то, что не любил, его тошнило от неё. Но отказать Степанычу!..
И в то же время странное чувство овладело гостем. Перед ним был невероятно симпатичный и обаятельнейший человек вполне здорового вида, с которым было так же приятно находиться, как и во все предшествующие годы. Если бы не ЭТО.
В тот же вечер Андрей позвонил Ирине Сергеевне, но та была готова к такому ужасному итогу:
-Нет, Андрюшенька, это не деменция, это хуже.
Её собеседник слушал обстоятельное описание болезни в видении Ирины Сергеевны, слушал и вспоминал: ведь болезнь, как и то, что он заработал при падении при катапультировании, исподволь намекала о себе, а Ирина, обладая недюжинными познаниями в каких-то эндокринных делах все годы знакомства спасала Ивана Степановича. О чём тот много раз с благодарностью вспоминал. И вот советов, как и редких лекарств, которые его подруга доставала с невероятным трудом, не стало: его советчик им же и был в силу нелепых обстоятельств отстранён в пользу больниц. Никто не отвергает медицину, думал Андрей, но врачи боролись с одними хворями, а они все были уравнены этой самой деменцией, или даже чем-то хуже.
Думалось и о другом. О том, что в их небольшом городе уже несколько человек из авиационного окружения его знакомых были сражены тяжёлым недугом, и деменция была в их числе. И это только те, о ком он знал. Не принято говорить о болезнях бывшим сослуживцам, а уж если это знаменитый лётчик или исследователь- тем более. Но ведь люди во власти этой проклятой болезни! И какие люди! Андрей вспомнил рассказ своего приятеля, специалиста высочайшей квалификации, о странном ощущении, с которым тот жил в период страшного напряжения сил. Коллеге приходилось ночами перенастраивать сложный пилотажный комплекс для тренировки российских и иностранных экипажей под индивидуальное задание и иного графика не предвиделось. Но фокус заключался в том, что сон уводил его в спокойную жизнь, которой давно уже не было. Этой жизни он лишился пару лет назад, когда выбрал для себя безжалостный график дежурств. В какой-то из дней приятель осознал, что его личность после
