(из цикла «Турецкая тетрадь»)
Почему-то считается, что моветон – это лежать на пляже, загорать и ничего не делать. А бонтон, наоборот, - это когда отдых активный, когда всё время куда-нибудь ездишь, что-то посещаешь, во что-либо вникаешь и расширяешь горизонты своего познания и интеллекта.
Нееет… Я лежу на пляже. Реже – сижу где-нибудь в тенёчке и наблюдаю. За небом, морем и людьми. Ничего интереснее в жизни нет. И чем старше становлюсь, тем большее удовольствие получаю от такого вот отдыха.
Небо – в любой стране своё, необычайное. Ему можно посвятить отдельную поэму. И не одну. Потому что рано утром – одно. Днём, в мареве жары, - совершенно другое. А вечером , в каждую минуту, - третье, четвёртое и пятое… Здесь, в жарких и душных южных странах, вверх не смотрит разве что слепой. И стихи не хочет писАть только человек, совершенно лишённый души.
А море. Оно… такое… Что не восхищаться и не целовать его нельзя. И хлюпающие пенные губы моря, облизывающие самые разные берега, всегда такие нежные, трогательные и беззащитные.
Мы, люди, как биологический вид, всё же, произошли от водных животных, думаю, потому что вОды, любые, нас к себе влекут, притягивают и заставляют часами смотреть. И думать. Помните себя на берегу моря? Или озера? Или реки? Вправду ведь, не вру, – мысли о высоком и вечном? И чисто и покойно на сердце всегда. И особенно остро понимаешь, что человек, что жить нужно достойно, что душа, всё-таки, важнее тела. И что она в тебе есть. Или я ошибаюсь? Или только у меня так? Нет, не ошибаюсь. И в тебе, читающий эти строки, говорят те же чувства. Я просто уверен. И морской берег притягивает к себе и манит, зовёт и влечёт миллионы и миллионы тех особенно, для кого море – экзотика, нечастый подарок, который позволить можешь себе раз или два в году. И пусть даже берег этот – обжитое побережье Турции, например, где «всё включено» и миллионами твоих соотечественников апробировано уже много лет назад.
Хожу на пляж рано утром, с 6 до 8, и вечером, когда уже не так жарко, после 5-ти и до самых сумерек, когда разглядеть, где небо слипается с морем, уже трудно.
Раннее морское утро хорошо тем, что детворы нет, и нет визга и одинаковых на всех языках земли криков «МАМ!..» Юное солнце золотит хребет морской дали, словно бы оно, море, выгибает спину и тоже загорает, медленно поворачиваясь под лучами просыпающегося солнца…
Сейчас сюда приходят в основном старики. Нет,- старухи! Чтобы ангажировать пляжный лежак на весь оставшийся день, раскинув на нём своё отельное пляжное полотенце. Чуть позже приходят мужья – подагрические старики в чёрных синтетических плавках, натянутых по самые пупки на дряблые, расплывшиеся тела. Хотя, нет, - вон и юное созданье с добела выкрашенными волосами и в узеньком купальнике, купленном перед самым отъездом, в очках, закрывающих пол-лица, с яркими мани- и педикюром, картинно входит в свеже-тёплую воду, немножко чрезмерно повиливая бёдрами в глубоком убеждении, что всё равно в этот ранний час на неё хоть кто-то да смотрит. И море никого не оценивает, а благосклонно впускает в воды свои животворные любого, кто ни придёт. После восьми утра – маленькая пауза. Потому что в отелях – завтрак.
И посыпались. Как горох! Разом!! Все!!!
- Баушка! Смотри, как я в воду забегАю!..
- Мам! Я без панамки… Мне не жарко!..
- Серёжа! Только на 15 минут, иначе в воду больше не войдёшь!..
- Света! А нарукавники? Вернись сейчас же, а то больше с нами на море не поедешь!..
- Аделаида Захарна! Вы знаете, в молодости мы с мужем постоянно ездили в Ялту, и там…
А вот эту пару немолодых итальянцев я вижу уже несколько дней. Мы даже с ними здороваемся кивком головы. Особенно с ним. Особенно с ней. Вчера спросил их, почему ездят сюда, ведь у них – то же самое.
- Да, то же самое,- отвечают.- Только в три раза дороже. А мы давно уже пенсионеры. Позволить себе Майорку и Ницу не можем. Потому – вот, Турция…
Мне они нравятся, потому что – влюблены. И сами этого не замечают. А просто живут в этом светлом чувстве влюблённости уже, думаю, не один десяток лет. Она всякий раз, когда он встаёт с лежака, надевает на него бейсболку и критически осматривает своего седоусого мужа. А он, когда она уходит в воду, перестилает ей полотенце на шезлонге и вытягивает шею, наблюдая, как она плещется рядом с берегом.
А, вот и Мамзура привезла свою маму на пляж. Мы уже успели познакомиться. Они – из Казани. Маме – 83. Дочь привозит её в инвалидном кресле, хотя старуха может сама ходить. Привозит. Оборудует пляжное место, а потом бережно сводит мать к самой кромке воды. Та садится прямо на гальку и кладёт изуродованные жизнью и болезнями ноги в воду, а море бережно гладит их, гладит и рассказывает ей о том, что она давно уже знает сама. Но старуха мудра, а потому не перебивает вечный монолог моря и слушает… слушает… слушает…
О! Вот, наконец, сербы пришли. Не я один их жду – и это чувствуется по реакции всех обитателей пляжа. Это семья. Я уже знаю, что его зовут Славко, а её Майя. У них есть сын Горан. Ему лет, наверное, пять. Удивительно красивые люди! Бывает же так, что Бог щедрой рукою вот так одарит людей. Славко худой, высокий. Он из тех, про которых говорят «ни жириночки». Удивительно широкоплечий и высоченный – под два метра, наверное. Он красив в любом ракурсе: профиль, анфас, три четверти… Яркий брюнет с ослепительным оскалом. А ходит он, как журавль: царственно и элегантно выбрасывает стройные длинные ноги и смотрит при этом куда-то далеко над головами людей, идущих рядом. А Майя… Господи! Ну, являет же Бог таких ослепительных женщин миру!! И эти женщины достаются вполне земным мужчинам!!! Потому что красавец Славко – вполне земной мужчина рядом с Майей. Она тоже модельного роста. Представьте себе виолончель, которая жива и обладает парой фантастической красоты ног. Персикового цвета кожа и вороные волосы, тяжёлыми прядями падающие вокруг лица и на плечи. А когда она снимает тёмные очки, то мир озаряют невероятной красоты зелёные глаза под чуть изогнутыми бровями. Думаю, что Венера была её наброском. Потом Бог подумал, поправил… и создал Майю. Но самое великолепное – это то, что она не осознаёт своей красоты, а просто живёт с нею, как с чем-то совершенно естественным и нормальным.
Понимаете, каким будет Горан, когда вырастет?
А Горан не понимает и орёт, зовёт мать и отца в море, надевает плавательные очки и – уже готов ринуться в море. А они чего-то там медлят, расстилают полотенца на шезлонгах, снимают воздушные одежды. А мальчик изнывает, томится, торопит их словами и нетерпеливыми движениями. У шезлонгов остаётся Славко, а Майя с сыном идут в море. Он, на берегу, садится, встаёт, поправляет полотенца на лежаках, двигает их. И всё время смотрит за ними, тянет шею, даже привстаёт на цыпочки. Хотя,- зачем? С его-то ростом… А когда они из воды выходят, то Славко такооой… Такой счастливый. Будто Майя только что сказала ему «да» на его предложение стать его женой.
Потом Славко с Гораном идут в воду. И там, в море, отец учит сына плавать, показывает ему, каак нужно грести, подбрасывает его вверх. А счастливый мальчишка кричит, захлёбывается солёной водой, смеётся, карабкается по отцу вверх!..
И Майя ждёт их. И тоже волнуется. И тоже готовится к тому, что вот сейчас… сейчас вот… два самых главные её мужчины воротятся. И когда это происходит, она кутает сына в пушистое полотенце, а мужу другим вытирает лицо. А мальчик стоит рядом и обнимает за ноги своих отца и мать, смотрит на них снизу вверх и улыбается им и солнцу.
Если кто-нибудь спросил бы их, кто сегодня был с ними рядом на пляже, думаю, они бы не ответили. Потому что не видели. Потому что так заняты друг другом, что нет им дела ни до кого. Потому что есть они трое друг у друга, а всё остальное – прах и мелочи!..
… Неожиданно. Вдруг. Прямо рядом с ними. Старый толстый мужик. В очках. Неловко поворачивается на своём лежаке и громко так, отчётливо говорит:
- Задолбали эти молдаване. И здесь их полно…
… Нам всем, тем, кто сейчас на пляже, как-то нелепо и стыдно после этих слов, сказанных по-русски…
|