Алюшка, маленькая худенькая девочка 4-х лет, в розовом воздушном платьице, сидела на подоконнике и что-то прилежно напевала себе под задорный, веснушчатый носишко. Светлые волосики заботливо заплетены в две ровные косички, на концах которых алели аккуратные бантики. Сложенные лодочкой ручонки прижаты к груди, и понятно, что это вовсе и не детская песенка, а молитва. Воззвание к доброму дяде, вершителю судеб.
Неожиданно дверь в комнату отворилась и с порожним тазом в натруженных руках, вошла раскрасневшаяся бабушка. Девочка оставалась настолько увлеченной своей песенкой-молитвой, что не заметила её присутствия.
-Паровоз-паровоз! Привези мне папку! -донеслось до бабушки.
И старые губы тут же предательски дрогнули. Смахнув набежавшую слезу подолом передника, она спешно вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь. И уже, в коридоре, дала волю чувствам, усевшись на сундук, по-бабьи заревела в голос.
-Ну и гаденыш ты, сынок… знала б, придушила своими руками…Ирод! -через некоторое время сквозь слезы, срывающимся голосом приговаривала. -Ишь, что удумал! Влюбилси он! И никто ему теперь не нужон стал -ни дочь, ни жана...
-Хватить выть! Робёнка напугаишь! -недовольно пробурчал появившийся дед. -Слязами горю не поможишь! С мужиками такое бываить. Ни он первый, ни он и последний.
-Так ведь опять про паровоз поёть! -её рот вновь скривился.-Сил моих уже нетути ето слышать!
-Вот ведь... паскудник!-в сердцах сплюнул дед.
Но вскоре бабушка притихла, тыльной стороной руки еще раз провела по лицу, высморкалась в передник. Заколола покрепче шпилькой пучок волнистых седых волос. Шумно и обреченно вздохнула и тяжелой поступью пошла полоть грядки. Она была грузной женщиной и это занятие давалось ей с трудом.
Тем временем, дед вошёл в дом.
-Алюша! Внучка!-ласково окликнул он, чувствуя, как сердце переполняется любовью и жалостью к родному крохотному человечку, так тяжко страдающему. Боясь спугнуть, неспеша подошёл.
Та повернула к нему красивое зареванное личико, ткнулась в плечо и не по-детски тяжко вздохнула.
-Фсё-фсё! Успокойси! Привезёть тебе паровоз папку. Непременно привезёть.
-Правда привезёт? -А то кажа?
-И ты не врешь, деда? -в её тонком голосочке теплилась надежда и глазенки умоляюще заглянули прямо в душу.
Дед был готов и сам пустить слезу. Ну уж нет! Он, Егор Иваныч, прошедший 4 войны, и станет реветь, как какой-нибудь сопливый мальчишка? Не бывать этому! Не бывать и точка!
-Мать! -окрикнул он с крыльца копошившуюся в зеленой траве бабушку.-Собирай чемодан!
Та медленно распрямилась, уперлась рукой в натруженную спину и вопросительно глянула на мужа.
-Ну, чаго уставилась? Нешто не ясно? Чемодан, говорю, собирай! За Юрием поеду!
Сказал, как отрезал. Жена знала-спорить бессмысленно, его воля-закон.
Собрав на тряпицу вырванный с корнями сорняк, закинула его хрюкающим за забором свиньям и те, чмокая, занялись поеданием сочной травы. Затем ополоснула руки в корытце с водой, вытерла насухо о передник и вошла в дом.
Внучка спала на кровати, вздрагивая во сне и прижимая к груди старую куклу с одним нарисованным глазом. Бабушка не выдержала и чуть коснулась макушки, губы вновь предательски затряслись, и она пошла в свой угол.
Там, под скрипучей кроватью с панцирной сеткой, лежал мужнин чемодан-военный трофей, на дне которого внучка хранила свои разноцветные фантики.
-Не выкидай! -повелительным тоном сказал муж.-Яму их отвязу! Ишь, чаво удумал…Пусть ему стыдно будить, паскуднику…
-Да можа и сердца оттаеть…-робко предположила жена.
-А я не просил меня возвращать! -частенько кипятился возвращённый в родные пенаты сын. -Я свою судьбу устроил!
-Как устроил, ирод? А дочь как жа? -всплескивала руками мать, вновь кидаясь в рёв.
-А что дочь? Вырастет-поймёт!
На такое заявление дед так отходил сынка вожжами, что тот несколько дней кушал, стоя за столом. Зато «наука» пошла впрок и больше таких слов от него никто не слыхал.
Но труднее всего, Юрию было налаживать отношения с женой и вредной пятилетней дочерью. Жена продолжала дуться, а дочь и вовсе к себе близко не подпускала.
-Подай мне вон тот карандаш! -безлично обращалась она.
-Ты сейчас к кому обращаешься? -спрашивал он.
-К тебе! -невозмутимо отвечала кроха.
-А кто я?
-Не знаю! -упрямилась она и никак не хотела признавать в нем отца.
Обида поселилась в израненном сердце ребенка. За маму, бабушку, деда, себя. В такой напряженной обстановке прошли полгода и лето сменилось снежной зимой.
Дочка полюбила кататься с горы на санках, сделанными умелыми руками деда. Когда жена была на работе, обычно с ней гуляла бабушка. Аля уже сама одевалась на прогулку, оставалось помочь повязать ей шарф и хорошенько застегнуть шубку. Да и с валенками была морока. Они никак не хотели налезать на её ножки в толстых шерстяных носках.
Но вот, однажды солнечным морозным деньком, когда девочка была почти полностью одета на прогулку, ей понадобился шарф, который висел высоко на вешалке. Долго она крутилась вокруг, не решаясь обратиться к отцу за помощью. А тот выжидательно наблюдал за происходящим из комнаты. Уж очень ему хотелось, чтобы дочь назвала его папой.
Но та не желала сдаваться. И вместо того, чтобы попросить отца о помощи, она притащила свой стульчик, и попыталась на него забраться, чтобы достать нужную вещь. Одета она в объемную шубку, поэтому не очень у неё это и получалось.
И вот, наконец-то, после нескольких попыток, девочка взгромоздилась на стул и, потянувшись за шарфом, потеряла равновесие! Стульчик под ней зашатался и …быть бы беде, не подскочи отец в нужный момент.
Он ловко подхватил на руки дочь и та, не успев ничего толком понять, оказалась в его сильных надежных руках!
-Папка! -радостным звоночком раздался на весь дом её голосок, и она тут же уткнулась в его плечо.
-Папка! -услышали дед с бабушкой и тут же вошли в комнату.
-Меня папка спас! Мой папка! -не унималась она уже сквозь слёзы, обнимая отца за шею и крепко прижимаясь к нему, самому родному на свете человеку, доверчивым детским тельцем и вдоволь настрадавшейся душой.
Спасибо, Галина!