Он вышел к Лиговке у вокзала - по карте выходило, что надо идти вон в ту сторону - начинало смеркаться, ветер стих, сделалось просто холодно и морозно, но в этой части города было все-таки заметно теплее, чем недалеко от Невы.
Что же остается от подлинной оболочки человека? Книги, стихи, - это все понятно, но только у могилы чувствуешь, что ты по-настоящему рядом с жившим человеком - вот он тут, пусть там прах - но это прах от реальной руки, написавшей "Отцов и детей" или "Письмо Гоголю". Он еще прошлым летом прочитал огромную книгу статей Белинского, и они ему понравились, даже «Письмо Гоголю» понравилось, энергично, метко.
В Питере вечер черней, чем в Москве. Еще на Невском была вереница огней аж до самого огромного трехгранного светящегося штыка, а когда он свернул на Лиговку - адрес и дорогу разузнал из своего карманного путеводителя, - света уже было совсем мало. На Лиговке было пустынно и серо; казалось, что он снова идет по очередному тому классика - справа и слева доходные дома, сплошь в четыре - пять этажей, за Обводным каналом было уже совсем тихо - справа темнели какие-то строения, похожие на тюрьму или на учебное заведение тридцатых - пятидесятых годов: темно-красный кирпич, голые брандмауэры.
Ему казалось, что он шел очень долго - так бывает в незнакомом городе, когда куда-то первый раз идешь. А потом окажется, что прошел километра два, не больше. А вот и она - "Растанная", уходит вдаль, совсем в глухой район. Мимо него прогремел, сверкая всеми окнами, трамвай, свернувший с Лиговки. Надо было, наверное, поехать на трамвае - но он как-то и не подумал об этом. Растанная показалась улицей, пригодной для каких-нибудь фильмов о чекистах - сплошь строения конца прошлого века, какие-то глухие дворы, даже пустырь образовался в одном месте. А вон в конце улицы, за круглой площадью, где стоит, вероятно, только что прогремевший трамвай, невысокая арка - это, должно быть, и есть кладбище. За аркой было уже совершенно черно. Глухое и какое-то грустное место.
Кладбище, конечно, было закрыто, но железные воротца, справа от арки - открыты, и почему-то он не сомневался, что попадет сюда.
Сразу за аркой его стали сопровождать пять или шесть местных собак. Они прямо вынырнули откуда-то. Лаять не лаяли, а шли следом. У арки был какой-то свет, а дальше - почти полная темнота. В это время сквозь тучи стал просачиваться свет луны. Собаки, вероятно, выполнив свою миссию, отстали. Он ориентировался почти инстинктивно, но теперь от искрящегося под рассеянным светом невидимой луны наста шел фосфорический блеск - это помогало. У него был с собой обычный карманный фонарик. Он подходил к надгробию, светил и читал. От имен становилось как-то торжественно странно. Скорбные ангелы, урны, венки - словно застывший театр, возвышенно и печально. Он подошел к мраморному столбу с фигурой ангела на нем. Здесь, наверное, около могилы друга бывал Александр Сергеевич.
А вот и они, те, чей прах он искал на совершенно пустом кладбище - тот, кто написал известное письмо, и здесь же, в ограде, - его наследник по прямой. Вероятно, здесь бывали студенты, гимназисты, читатели и почитатели - а сейчас полная тишина. Он обошел по периметру железную ограду, постоял, несколько раз перечитывая знакомые имена.
Черногранитный бюст автора "Отцов и детей" играл световыми бликами, - луна немного выглянула из-за туч. Борода писателя выглядела очень аккуратно, видно, что мягкие волосы, даже из черного гранита, лежали красивыми волнами - писатель всегда был и остался аристократически вежливым и в этом месте. А вот и знаменитый сатирик.
Черный бюст, и, казалось бы, и этот автор изваян так, как автор романов, но взгляд строг и фанатичен, сюртук запахнут на левую сторону сильнее, высокий лоб открыт, скулы монгольские и борода, как у попа.
На надгробии автора косого Левши бюста не было, а буквы чуть светились в темноте - позолота поблекла - особенно выделялись еръ и ъ. Ему всегда казалось, когда он встречал такие буквы в написании известных имен, что мы, сегодняшние, что-то не совсем то понимаем в их творчестве - эти буквы явно говорили, что лежавшие здесь писатели принадлежат какой-то другой эпохе. Стоя рядом с надгробиями, он буквально ощущал, что они там, на глубине семи-восьми метров, живут, живут своей жизнью - он совершенно не мог представить, что их жизнь кончилась вся, полностью. Они спят, а над ними ходит он, человек из другого века и читает их имена. И они не знают, что он прочитал их произведения, что он них думает, а они о нем ничего не знают и, главное, никогда не узнают - странное чувство. Ему словно хотелось им туда, в глубину крикнуть - вот, я пришел к вам, ваши имена не только не забыты, но вы кажетесь живее многих, кто реально живет сейчас.
Вышла полная луна - это уже была сцена из романа. Казалось, что еще немного и бюсты оживут - черный гранит теперь поблескивал особенно выразительно, буквы на памятнике создатели Левши осветились тусклым золотом,
Какой контраст с Лаврой, где он были вчера - там Достоевский, сжатый соседями, чуть ли не в упор глядел на Карамзина и Крылова, а рядом еще примостился Жуковский, - места нет, прогуляться негде. Чайковский неотрывно смотрел на Рубинштейна, и оба, казалось, были обижены тем, что их задвинули в угол.
Здесь же не было углов или центра, более престижных мест или менее престижных.
Сколько прошло времени? - наверное, уже было пора уходить. Он просто забыл о времени. Когда он вышел к церкви, освещенной одним фонарем, его снова встретили собаки.
И вдруг откуда-то из темноты навстречу вышел человек - обычного вида, в пальто, в спортивной шапочке, невысокого роста. Он все это сразу учел - мало ли что, и немного напрягся. Сторож? Придется извиняться - не очень-то и большой грех - зайти не вовремя на кладбище. Человек внимательно посмотрел на ближайшую к нему могилу, попытался прочитать имя, а потом подошел и спросил, как будто это был самый обычный вопрос:
- Вы не знаете, где могила Федора Петровича Литке?
Это было так странно, человек спрашивал на совершенно пустом кладбище о могиле Федора Петровича Литке. Не о Тургеневе, Лескове, Белинском, - все это мгновенно пронеслось в сознании. Город подтверждал свою загадочность. Он взглянул в лицо спрашивавшего.
- Кого, Литке?
- Федора Петровича, я ищу могилу Литке, вы знаете, кто это такой? - Из памяти выплыли строчки из страницы учебника восьмого класса.
- Кажется, это был такой мореплаватель.
-Точно, - обрадовался этот человек, - мореплаватель, очень известный. Мне очень нужно.
-А он точно на Волковом?
-Точно, он на Волковом, кажется, на Лютеранском.
-Это, наверное, не здесь, - теперь он попытался внимательно посмотреть на человека - в нем не было ничего примечательного, - здесь писатели, актеры, - добавил он. – Хотя в этой части, у ворот, могут быть и мореплаватели. Я могу посветить фонариком, у меня есть.
-Давайте!
Они минут пятнадцать светили на незнакомые могилы – попадались статские советники, какие-то бароны, купцы и купчихи, почетные граждане и безвестные могилы. Литке не было.
-Да, наверное, в другом месте, жаль, спросить не у кого, - сказал человек и пошел в темноту. Несколько собак двинулись за ним. А две остались рядом.
Он вышел из ворот кладбища и сразу инстинктивно обернулся - его сопровождающие смотрели вслед. Слева показался полный огнями и жизни трамвай, он загромыхал, делая полудугу по площади. Надо было спешить к трамваю. Он бросился через пути к остановке, которую приметил когда еще шел сюда, - это было вроде бы так недавно, а казалось, что он пришел теперь сюда совсем из другого мира. Трамвай с лязгом остановился, из него никто не вышел и в него никто не вошел - но все равно - там стояли и сидели живые люди.
Расстояние, которое он прошел не без труда к Расстанной и дальше, трамвай покрыл за какие-то восемь - десять минут.
Он решил дойти до Васильевского пешком - они должны были встретиться с приятелем около девяти вечера.
А питерцы казались людьми из какой-то другой вселенной. Вот и в метро он не решился зайти - лучше уж пешком.
Часы на башне Думы на Невском показывали без десяти восемь. Вечерний город жил своей жизнью. Он физически ощущал, что жизнь горожан, их заботы, дела, какая-то вечная спешка - проходит мимо, как далекие виды за окном вагона.
Встретились и решили идти в кафе на Невский, там их должен был ждать третий приятель – Славик. Боялись, что Славик все перепутает – таково было его обычное состояние, но он оказался на месте. Вошли в кафе. Там полчаса простояли, пока освободились места, а потом просидели около часа, большую часть времени, ожидая заказанное мороженое. Зеленые мягкие кресла, зеленые столешницы под мрамор, малахитовые вертикальные вставки на стенах - все было полно уюта и благожелательности. Они расслабились, уплели по две порции мороженого - не хуже, чем в "Космосе", по бокалу Ркацителли. За все обещал заплатить второй приятель. Болтали о том, о сем. Путешествие по кладбищу уже казалось каким-то далеким сном. Перемигивались с какими-то девушками, те смеялись в ответ. Потом обещавший заплатить приятель пригласил одну - высокую блондинку. Это явно не понравилось ее компании. Приятель как назло что-то ей шептал. Они со Славиком смотрели на это неодобрительно. Славик ерзал в кресле.
Вдруг на плечо легла чья-то рука. Он дернулся и скинул ее, моментально и резко встал.
-Ты что, парень? – перед ним стоял высокий длинноволосый, лет двадцати трех - двадцати четырех, почти ровесник, но явно чувствующий себя здесь хозяином. В пальцах тонкий белый трупик "Мальборо", на безымянном - печатка. Взгляд доброжелательный - что опасней всего, опасней быстрого укола взглядом.
-Сиди, - он явно удивился реакции. - Ты вот что, вы, я вижу здесь ребята новые, не все правила знаете, ты другу своему скажи - не надо с Вероникой шептаться, не надо, она моя любовь, видишь, я тебе тайну открываю. - Вдруг он резко повернулся и сделал предупреждающий жест рукой - из-за стола, где сидела компания Вероники, поднимался плечистый и коротко стриженый парень явно спортивного вида с туповатым широким лицом.
-Все в порядке, - громко произнес гость почти на весь зал. - На них уже оглядывались. - Все в порядке, Андрей. Коротко стриженый Андрей сел с таким видом, словно ему перебили кайф.
Славик смотрел со страхом на эту сцену.
-А что случилось? – оставив свою даму, приятель подошел к столу, все еще улыбаясь.
-Ничего, - сказал непрошеный гость, на этот раз действительно быстрым уколом взглянув, казалось, в самые зрачки приятеля, - вот он тебе объяснит.
-Что объяснит-то? - не понимая, спросил приятель, все еще улыбаясь.
- Все, - улыбаясь, произнес гость и положил руку покровительственным жестом на то же плечо, с которого его руку сбросили несколько минут назад.
- Все, –повторил гость - хорошие ребята. Отдыхайте.
После ухода парня он быстро все объяснил своему приятелю. Тот посерьезнел. В чужом городе схватиться с такой компанией! Их спортивные успехи были где-то далеко, в школьном возрасте, а Андрей явно был спортсменом, судя по прическе - боксер или самбист. Веселье как-то улетучилось, хотя они все еще старались изобразить на лицах радость. Славик что-то
