консервы союзнические так и не открыли.
– Понятия не имею, что там. Может, и не еда вовсе. Кто-нибудь французский знает?
Генри вертел в руках банку, а все почему-то смотрели на Керра. Тот сказал тихо:
– Можно есть, не отравитесь. Это лягушачьи лапки в ткемалевом соусе.
– Ну, союзнички, вот петухи, у-ля-ля! – рассмеялись все. – Хотят за наши жизни лягушками расплатиться!..
Гость засобирался. Пожал всем руки, пригласил к себе:
– Ночью наши минёры деревья будут валить: немцы пристрелялись, надо им ориентиры посбивать. Приходите за лапником – дно завалите, не так грязно в траншее будет. А на нейтралку ночью не ходите, там просто трясина. И мин полно. Я один знаю проходы…
Ушёл. Горцы долго глядели ему вслед. За второй линией траншей, где окопались «зелёные Говарды», начинался смешанный лес. Там медпункт, кухни, штабы, тылы – короче, все те, кто после войны будет носить медали и ордена, не доставшиеся павшим.
Какое счастье, что сегодня не стреляют. Затишье на всём Западном фронте. Вот бы так всегда! Четыре года совершенно никчемной войны. Столько погибших – во имя чего? Зачем?
Арчибальд смотрел через амбразуру на нейтральную полосу, на это изъеденное воронками поле, на это сплошное месиво из грязи и человеческих останков. Ни звука с той стороны, ни стона, ни крика. Лишь изредка лает собака. И страшный смрад, дикая непереносимая вонь…
Он попытался напевать-нашёптывать невесть откуда всплывшую в памяти песенку:
And a Mirage in the desert smitten on the spot,
I'm walking on someone's head; it's not a sport…
Заканчивался первый день Керра на фронте. Этот день оказался последним, когда на Западном фронте не стреляли. Третьего августа силы союзников перешли в наступление. До победы оставалось всего сто дней. Но, как поётся в армейской песне, «долог путь до Типперери…» Ещё предстояло взломать сильно укреплённую линию Гинденбурга. Территориальные силы Великобритании неоднократно будут подниматься в атаку. Шотландцы в килтах выбьют германцев из их траншей, долго будут удерживать занятые позиции, но потом всё-таки отойдут, оставив на этом проклятом поле десятки сгоревших танков и сотни погибших. Смерть тогда проявит благосклонность к Арчибальду и его друзьям…
Однажды ночью рядового Керра срочно потребуют к командиру батальона. В блиндаже он увидит старого знакомого Генри Тэнди, «зелёного Говарда», и худого, грязного немца. При свете коптилки было видно, как пленный трясётся от страха.
– Вы знаете языки, не так ли? Не могли бы помочь? Нужно допросить этого немца. Кто он, что с ним, почему он всё время воет?
Керр перевёл. Немец взвыл сильнее, выкрикивая одно слово:
– Фоксль! Фоксль! Майн Фоксль!
Ему дали воды. С трудом удалось понять, что немец ничего не видит, ослеп после газовой атаки, что вчера потерялась его собака Фоксль, и кто-то украл его альбом с рисунками, что солдаты его презирают, хотя он ефрейтор и никому не причинил зла, что отвечает только за доставку писем и никогда не стрелял в англичан…
Тэнди объяснил Керру, что обнаружил этого слепого на нейтралке, перевязал и на себе приволок, надеясь, что «язык» окажется ценным и разговорчивым. Командир батальона сказал сердито:
– Лучше бы ты заколол его там! Тащи теперь обратно! Дай ему белую тряпку в руки, лицом к своим поставь да пни под зад хорошенько. Доберётся – его счастье, а нам завтра всё равно наступать…
Если бы они только знали, кто был этот слепой, трясущийся ефрейтор!
…В начале 1920-х годов нашлась медицинская карта Гитлера. Оказалось, что он временно потерял зрение не после газовой атаки, а из-за истерической амблиопии. Это редкое заболевание возникает при стрессах, например, у солдат из-за сильного страха перед боем. Мозг как бы отказывается реагировать на жуткие картины действительности и перестает принимать сигналы зрительных нервов, само же зрение при этом остаётся в норме. Немецкий профессор Форстер выяснил, что у его пациента крайне болезненное самолюбие, и это можно использовать во время гипнотического сеанса. В абсолютно темной комнате психотерапевт ввел Гитлера в транс и сказал: «Ты ослеп, но раз в тысячу лет на Земле рождается великий человек, которого ждёт великая судьба. Возможно, именно тебе суждено вести Германию вперёд. Если это так, то бог вернёт тебе зрение прямо сейчас». После этих слов Форстер чиркнул спичкой, и – случилось чудо. Больной заорал: «Я вижу-у-у!»
Стоит ли говорить, что после 1933 года все, кто знал об этой медкарте, бесследно исчезли? А известна эта история станет лишь в 1938 году. Английского премьер-министра Чемберлена будут торжественно встречать в лондонском аэропорту, и с трапа самолёта он торжественно объявит: «Я привёз вам мир!» А на банкете расскажет, как подписывал с Гитлером мюнхенское соглашение, и фюрер рассказал ему, что двадцать лет назад английский солдат близ деревни Маркуэн проявил к нему милосердие, и лишь благодаря этому он остался жив…
В конце сентября Керр был отправлен в тренировочный лагерь. Молодым офицерам, с которыми он по вечерам курил трубку, льстили его опыт и влиятельные связи, его остроумные и пикантные рассказы. Он опять был в центре внимания, чем-то вроде заезжей кинозвезды в гарнизонном бараке. И каждый вечер Арчи спрашивал себя: «Надо было потратить столько лет, чтобы стать военным на три месяца? Надо было рваться на фронт, чтобы один раз подняться в атаку? Чтобы узнать, что горчичный газ пахнет сиренью и навсегда разлюбить этот весенний запах? Сколько друзей нужно потерять, чтобы возненавидеть войну? Нет, это самое страшное, что может придумать человек. И только плохой человек может придумать войну…»
В январе 1919 года, спустя два месяца после победы, он вышел на работу в министерстве иностранных дел. А на Рождество был гостем на неофициальном приёме во дворце и встретился там с Уинстоном Черчиллем. Тот пошутил, вспоминая, как не помог Керру с отправкой на фронт: «Ты мне не благодарен? Если бы я уступил тебе в 1914 году, ты был бы уже мёртв. А ты даже не говоришь мне спасибо».
Глава 7. «Люди терпеть не могут…»
Следующие несколько лет в жизни английского дипломата Арчибальда Керра не наблюдалось каких-либо удивительных приключений. Всё в его карьере шло по устоявшемуся в министерстве иностранных дел распорядку: каждые два года – повышение, а значит и ротация, переезд в другую страну. Какая это будет страна, зависит от департамента кадров, там решают всё. И, конечно, учитывают при этом лояльность работника. Будешь хорошо себя вести – поведут дороги в Рим. А стремление Керра пойти на фронт было так непонятно, так выбивалось из консервативных взглядов Форин офис, что через год после войны ему предложили… Танжер. Это на самом севере Африки, почти напротив Гибралтара.
В конце сентября 1919 года наш герой отбыл в Африку. Он только что стал первым секретарём, а это – второй человек в дипломатической миссии. Пусть она совсем маленькая: кроме генерального консула и Керра, два вице-консула, их помощник да два переводчика. Тут главное в должности: с марта следующего года генеральный консул отсутствовал, и Арчи стал и. о. главы дипмиссии. Ему теперь принимать любые решения от имени Его Величества короля.
В начале двадцатого века в Танжере столкнулись интересы многих враждующих держав. Раньше город успел побывать и пиратской гаванью, и протекторатом разных империй, и подарком английскому королю в качестве приданого, и французской собственностью, и объектом зависти Германии, и надеждой Испании вернуть хотя бы южную половину Гибралтарского пролива. Не раз Танжер был разрушен до основания. И не раз «битва за Африку» чуть не перерастала в крупномасштабную войну.
Когда Керр прибыл в Марокко, страна была разделена на две зоны (французскую и испанскую), а Танжер окружала международная территория. О ней и шли споры. Вроде как всего два государства претендовали на город: Франция – по договорам, подписанным пятнадцать лет назад; Испания – по понятиям, что эти договоры, как и Утрехский мир, давно устарели. Все прекрасно понимали: кто обладает проливом, тот и на море владычествует. А сама «владычица морей» для того дипмиссию в Танжер и направила, чтоб показать: кто Британию ущемляет, тот слёзы проливает. При этом о Марокко как цельном государстве и о живущих в нём людях никто даже думать не собирался. Никто, кроме Керра.
Прекрасно владея французским и испанским, он быстро смог завоевать доверие обеих сторон. И они согласились, что судьбу Танжера нужно решать совместно, на международной конференции. Только вот в Лондоне думали иначе. Форин офис терпеть не мог никакой самодеятельности.
О том, что министерство опять им недовольно, Керр узнал от своего старого друга Гарольда Николсона, с которым встретился во время очередного отпуска. Они не виделись с 1908 года. А познакомились в Берлине. Однажды вечером Керр заметил новое лицо в посольстве – молодой красивый дипломат, прибывший по дороге из Санкт-Петербурга, заметно нервничал в новой среде, Керр подошёл, представился. Увидев килт, юноша радостно засиял. Он оказался шотландцем. Немного поговорив, Арчибальд пригласил новичка к себе домой. Тот согласился.
Эта ночь стала началом их крепкой дружбы. Николсон никогда не забывал этот случай и спустя годы, когда сам служил в Европе, писал сентиментальные письма: «Я часто вспоминаю, как ты подошёл и пригласил меня на ужин – это было двадцать лет назад, Арчи. Господи! Это одно из лучших воспоминаний в моей жизни!»
…Оскар Уайльд сказал: «Люди терпеть не могут тех, у кого такие же недостатки, что и у них самих». Разумеется, он не философствовал, а оправдывал себя, прежде всего.
У Арчибальда Керра было полно недостатков – про одни он знал точно, про вторые догадывался, о третьих ему подсказывали друзья, четвертые скрывал от всех, не желая в них признаваться. Но при всём при том он старался не ссориться даже с теми, кто вызывал раздражение или ненависть. Он вообще не умел ненавидеть людей, даже самых изощренно-подлых и отвратительных терпел, наблюдая за ними издали и описывая в своём дневнике. Словно врач-психиатр…
Он был готов поделиться всем, что имел. Особенно с теми, кто ему нравился. Его нельзя назвать бесконфликтным, просто Керр уважал тех, кто шёл с ним рядом по жизни. С греческой королевой Софи Керр оставался в добрых отношениях до самой её смерти в 1932 году. С Гарольдом он дружил совсем не потому, что тот был сыном влиятельного дипломата. И таких друзей – неважно, женщин или мужчин – у него за сорок лет жизни можно насчитать немало. Арчибальд Керр не был святым. Но на фоне доказанных и недоказанных слухов о его нетрадиционной ориентации хотелось бы сказать вот что.
Это для Великобритании, наоборот, очень даже традиционно. Испокон веков здесь существуют частные закрытые школы, колледжи и университеты для будущей элиты. В них взращиваются высокопоставленные чиновники, которые понесут по миру то, что от них требуется. Понятно, что наивно было бы рассчитывать только на патриотизм новоиспеченных агентов влияния. Выпускников необходимо «заякорить» чем-то, помимо обычного «промывания мозгов». Власти нужен компромат на каждого. Вот почему в элитных учебных заведениях работают всякие тайные общества, обряды, клятвы и
