отличительные знаки.
Но главное – проживание вдвоём в студенческом кампусе. Проверено ещё со времён древнегреческой Спарты: юношеские игры обязательно перерастут в «нетрадиционное ориентирование». Вот тебе и крючок на будущее: официально государство толерантно к геям, но стоит чиновнику сделать что-нибудь не так, власть тут же расскажет обществу кое-что о провинившемся. А люди терпеть не могут ничего нетрадиционного.
Эта система в Соединённом Королевстве доведена до совершенства. Она не миновала и Уинстона Черчилля. Одно время тот даже не скрывал своей принадлежности к гомосексуалам. Утверждают, что первым любовником был его личный секретарь. В 1905 году, став заместителем министра по делам колоний, Черчилль удивил коллег тем, что приблизил к себе молодого красавца Эдди Марша, с которым только что познакомился на вечеринке. У Марша был высокий голос и женственные манеры. А может, Уинстона прельстил странный фетишизм Эдди: красавчик обожал стаскивать сапоги с мужчин. Как бы то ни было, новый секретарь Черчилля был рабски предан своему хозяину и служил ему почти четверть века.
У будущего премьера были и другие сердечные привязанности. Его жене Клементине пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить консервативное лондонское общество в отсутствии недостатков у «величайшего британца в истории»…
Дипломат Арчибальд Керр не имел комплексов на этот счёт. Он лишь пару раз написал в дневнике о «превратностях любви». Понятие это многозначное, с английского можно перевести как «перемены в жизни», «поворотные моменты судьбы», а от неё, как известно, не уйдёшь, не зарекайся.
Кстати, лесбиянок в Британии никогда в тюрьму не сажали – якобы долгие десятилетия своего правления королева Виктория не могла поверить, что английские женщины способны на однополую любовь.
…Однажды Керр плыл на теплоходе по Средиземному морю. Погода была хоть ветреная, но тёплая. Он вышел на верхнюю палубу и заметил сидящую за столиком женщину. Лицо её, вытянутое, как у лошади, он узнал сразу: Вирджиния Вульф, автор нашумевших психологических романов. Арчибальд подошёл, представился.
Он не спросил разрешения, она сама царственным жестом указала на стул напротив и первая начала разговор. Говорила странно – отрывисто и нервно.
– Вы можете не говорить, что мои книги вам понравились. Мне это не нужно… Не вздрагивайте и не краснейте… Жизнь хороша, солнце светит, но люди… Занятно, что, так редко получая по почте что-нибудь стоящее, мы вечно в ожидании писем, не правда ли?.. Не спорьте со мной! И не называйте меня «писательница», я ненавижу это слово, я не женщина и не мужчина… Что за книга у вас, что вы читаете? Марсель Пруст – вы с ума сошли?!
Керру показалось, что с ума сошла она, а не он. Он всего-то хотел спросить Вирджинию Вульф, не знает ли она каких новостей о его друге, Гарольде Николсоне. И вопрос был вполне корректен, потому что Вирджиния открыто жила со своей подругой Витой Сэквилл-Уэст. Обе были замужем, но это не мешало им делить друг с другом кров и всё остальное уже многие годы. А Вита была замужем как раз за Гарольдом Николсоном.
– Вы не смеете! Вы не смеете так со мной разговаривать! – вскипела нервная писатель. Она с грохотом отодвинула стул и пошла к трапу.
Вечером за ужином в кают-компании они не встретились. Керр больше никогда её не видел. Да и мы никогда бы не узнали об этой истории, если б не злобное письмо Вирджинии Вульф своей невенчанной подруге. Много лет спустя Гарольд Николсон рассказал об этом письме своему старому другу Керру.
«Был на пароходе и песчаный экс-дипломат средних лет с красным лицом, который во весь голос спрашивал меня обо всех наших общих знакомых. Он почти добрался до тебя, но я ему ни слова не сказала о Гарольде, и он втянул в себя рога... Господи, как утомителен разговор с дипломатом, если он сексуальный полудурок!» – писала Вульф.
Слово она употребила другое, неприличное, но стоит ли казнить за это женщину с крайне неустойчивой психикой? Люди терпеть не могут тех, у кого такие же недостатки, что и у них самих. Тем более что Вирджиния Вульф к тому времени уже покончила с собой: наложила камней в карманы пальто и вошла так в реку. Теперь никто её не боится, только жалеют. А Вита долго вспоминала, как они дружили: «У меня были густые брови, тёмные глаза, румянец на щеках и заметные усики, которые так любила Вирджиния».
Глава 8. «А ты будешь любить меня вечно?»
Едва Керр вернулся в Марокко из отпуска, как ему сообщили, что он переводится в Египет. В этом было мало привлекательного. Больше всего он жалел, что не увидит итогов конференции по Танжеру. Обидно было и то, что переводится на ту же должность. Но на дипломатической службе так часто бывает. Кстати, это хорошая традиция – каждые два года менять послов и направлять их в другие страны в зависимости от качества работы. А то засидятся, понимаешь, корни пустят, а толку мало…
Единственное, что Керра вдохновляло, – окружение в Каире. Оно его не только окружило, оно его пленило. Ещё бы – быть замом у верховного комиссара лорда Алленби, который только что стал фельдмаршалом! Этот боевой генерал в годы войны прославился тем, что брал один город за другим, пока воинственная Турция не капитулировала. Назарет, Мегиддо, Дженин, Хайфа, Амман, Дамаск, Бейрут, Алеппо открывали ему свои ворота. А перед Иерусалимом он приказал своей коннице спешиться и вошёл в святой город пешком. Вот это человек!
«Лорд Алленби – большая голова, большой нос, большое тело, большой голос и большой ум, – писал Керр в письме другу. – Сердце не интеллектуала, конечно. Но огромная честность, огромная сила и огромная человеческая симпатия... Я уверен, что буду любить его».
А ещё Лоуренс Аравийский! Археолог, путешественник, фронтовик, писатель, дипломат – тоже легендарная личность. Его можно назвать третьим в их дружеской компании: министр по делам колоний Уинстон Черчилль только что предоставил Лоуренсу фактически полную свободу действий при подготовке мирного соглашения по Ближнему Востоку.
Лоуренс был действительно уникальный человек. Потом о нём будут и фильмы снимать, и книги писать. Жаль, что так рано и так трагически погиб. Разбился на мотоцикле. Последнее, что он успел сделать для людей, – после его гибели всех мотоциклистов заставили ездить в шлемах. На похоронах Уинстон Черчилль сказал:
– В лице Лоуренса мы потеряли одного из величайших людей нашего времени. Я надеялся убедить его вернуться к активной службе и занять командную должность в борьбе, которая вскоре предстоит нашей стране.
Черчилль, этот «величайший в истории британец», прекрасно разбирался в людях…
В Каире эти трое – Алленби, Керр и Лоуренс – сразу понравились друг другу. Работали с утра до ночи, а потом, до зари порой, дегустировали разные сорта виски. Правда, Арчибальд и Лоуренс уходили раньше, и тогда Алленби продолжал один. Так было, пока его в Лондон не отозвали. Керр остался исполняющим обязанности советника.
Суэцкий канал был для Британии даже важнее, чем Гибралтарский пролив. Через пролив всегда можно войти и выйти, а с рукотворным каналом сложнее – не дай бог, чья-то рука закроет проход, нельзя этого допустить! Тут дипломату в помощь всё, что угодно: и авторитет, и армия, и профессиональная хитрость.
Керр прекрасно понимал, что два года в Египте определят потом его карьеру. Он не терял ни дня. Каждое утро – десять страниц англо-арабского словаря. Для правильного понимания ситуации в Египте нужны два языка: французский – для официальных контактов, арабский – для общения с народом. Арчибальд мечтал о демократическом будущем для Египта и искал решения, которые удовлетворяли бы законным желаниям египетского народа и при этом соответствовали бы интересам Британии.
В начале 1924 года в Египте впервые состоялись всеобщие свободные выборы. По итогам стало ясно, что отныне придётся считаться с избранным правительством. Керр был даже рад, что теперь присутствие армии и флота Британии становится неправомочным. Однако министерство иностранных дел не спешило дружить с новой властью.
Начались бесчисленные переговоры. Дело чуть не дошло до войны. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но в ноябре консерваторы победили лейбористов, правительство Соединённого Королевства обновилось, пост министра иностранных дел занял Чемберлен. Дальше покатилось, как с горки. Лоуренс улетел домой, Алленби подал в отставку, а на место верховного комиссара новый министр поставил свою креатуру, опустив Керра на третье место в миссии. Египетское правительство тут же уступило Великобритании по всем спорным пунктам, парламент был распущен, назначены новые выборы. Окошко демократических свобод захлопнулось.
Для Керра сложившаяся ситуация стала потрясением. Близилась его замена, и он понимал, что хорошего места и должности ему теперь не видать. Друг писал из Лондона: «У вас же отличные друзья повсюду, поможем. Это Форин офис потерпел неудачу, а не вы, и большинство коллег знают это». Из министерства по секрету сообщили, что, возможно, Керр поедет в Японию: слишком долго был в центре внимания, и пребывание в тени теперь ему просто необходимо.
Решилось всё по-другому. Он возвращался из отпуска и в Эдинбурге на вокзале вдруг услышал за спиной громкое рычание:
– О-о! Египет идёт!
Мощный Уинстон Черчилль навалился на него и зажал в объятьях. Потом они обедали в ресторане, и канцлер казначейства удивлялся, зачем Керру ехать в такую далёкую и такую закрытую Японию, когда в Латинской Америке полно перспективных дел. И сколько можно ходить в советниках, а?
Они договорились о встрече в Лондоне, где Керр получил приглашение на обед на Даунинг-стрит. По окончании трапезы Черчилль приобнял заместителя министра иностранных дел сэра Уильяма Тиррелла и безапелляционно заявил, показывая на Керра:
– Я хочу, чтобы этот человек сегодня ушёл счастливым. Я хочу, чтобы он почувствовал, что у него здесь есть друзья, на которых он может рассчитывать. Он знает, что у него есть друг в казначействе. Я хочу, чтобы он знал, что у него есть друг и в министерстве иностранных дел…
Спустя некоторое время Арчибальд Керр был официально повышен в звании до министра и возглавил посольство в Гватемале с аккредитацией в Никарагуа, Гондурасе и Сальвадоре. Отправился он туда вместе с матерью и слугами.
Наверное, зря он взял мать в такую дальнюю дорогу. В возрасте восьмидесяти лет она тихо скончалась жарким летом следующего года. Арчибальд сразу решил, что он должен похоронить её рядом с отцом. Министерство разрешило ему поехать в Инверчепел. Возвращение было тягостным, тяжёлым. И работа пошла не в радость. Да и не было её в том объёме, к которому Керр привык. Сплошные отчёты и досье – словно он не представитель великой империи, а сторонний наблюдатель в четырёх небольших государствах, где неописуемая нищета и бесконечные войны.
Ему было всё равно, куда заменяться. Так что предложение занять аналогичный пост в Чили принял без особой радости. Но Чили оказалось приятным местом. В Сантьяго была совсем другая атмосфера, тут только что президентом страны стал генерал Карлос Ибаньес, он жёстко расправился со всей оппозицией, набрал у
