Что-то до боли знакомое, родное почудилось в его лице. Может… Подойти бы поближе, приглядеться получше. Пока расплывчато далёкое лицо не станет опять чужим, баба Наста поживёт этой новой надеждой. И так каждый раз. Каждый прохожий, такой похожий на него. Или на него? Или все же на него? Ведь все трое ей одинаково дороги.
Как они веселились в тот последний «Ысыах» - не было им равных в соревнованиях по «хапсагаю», прыжкам в длину, кружились со всеми в хороводе «осуохай». В душе Наста гордилась своими сыновьями, а вслух – ни-ни. Нельзя, а то отпугнёшь хрупкое счастье, прогневишь богов. По поверью якутов, много чего нельзя. Уж лучше быть никем, держаться золотой середины, молча страдать, молча любить. А молодые, разве послушают, веселятся, неугомонные, словно мир принадлежит только им. Как потом оказалось, словно завтра война.
Всех троих забрали в первый же побор. Насте хоть попрощаться удалось. Благословила, как могла, без слёз и причитаний проводила сыновей в далёкий путь – на войну. Они и города-то не знали, и сразу в далёкое далеко, почти, что в никуда. Слёз не было, не принято плакать, нельзя… А в душе? Каково ей было одной?
Всем было трудно в те лихие годы, когда одни бабы, старики да дети тянули на себе всё. Чудом выжили. Голод и холод много унёс жизней. Вот так молча, гордо пережили войну.
Были письма. Сама-то Наста неграмотная, приходилось просить других. Жила ожиданием этих самых треугольничков, каждый раз замирая, когда приходил почтальон. Ведь многие уже получили бумажки с чёрной каймой. Но она верила, в душе всегда верила, что её сыновья возвратятся. Скоро и писем не стало. Ни писем, ни вестей – тяжко, но ведь и тех, других, вестей не было. Значит, надо ждать, жить с этим, верить, надеяться. И Наста жила – как все, молча, безропотно терпя все беды и невзгоды.
Сны были на редкость хорошие, как будто и не было войны. Писем нет, так война, всякое может быть. Скоро и войне конец, не может же это длиться вечно.
Отгремел салют Победы, стали возвращаться выжившие односельчане. Баба Наста всё ждала и ждала своих чад, несмотря ни на что. Они были такие молодые! Весь мир принадлежал только им. А овдовела она рано, ещё до войны. Вся её жизнь была в сыновьях, в будущих внуках.
Было много без вести пропавших, как потом оказывалось, погибших в общей кутерьме слепой войны, или сгнивших в концлагерях. Баба Наста ничего не получала, никаких официальных подтверждений, ни факта исчезновения, ни гибели, но и не ходила она по инстанциям. Да и не хотела, может быть. Уж лучше так, чем наверняка знать, что нет уже на белом свете её сыновей…
И она ждала. Молча, год за годом. Присматриваясь к каждому лицу, ища милые и родные черты. Уж память начала сдавать. Время безжалостно, оно стирает всё подряд, не считаясь ни с чем. Было несколько довоенных фотографий, но и в них лица почти стёрты, не разобрать, кто из них кто. Да и похожи были братья друг на друга.
Наста старела, жизнь менялась, как-то всё начинало налаживаться. Люди намекали старухе, мол, пора уже принять факт, что нет сыновей. Но она никого не слушала, молча, ждала, высматривая в каждом прохожем что-то своё, родное. В каждом находила какие-то черты и…
Люди шарахались от неё, за спиной шептались, мол, тронулась старуха умом. У каждого была своя война. Но войны рано или поздно заканчиваются, раны рубцуются, боль притупляется. Только для бабы Насты война длилась бесконечно – ещё целых тридцать шесть лет. До конца своей жизни она всё ждала и ждала своих сыновей. Война длиною в жизнь…
Что стало с её сыновьями, никто не знает и вряд ли узнает. Вся Россия-матушка – одна братская могила. Отблеск ли Вечного огня у могилы Неизвестного солдата станет памятью этим троим? Для неизвестных солдат, павших в боях за Родину война будет длиться вечно.
