1.
- Я разрешаю: можете смеяться надо мной! – говорил он всем и всегда.
Посмеяться было над чем. Неуклюжая худосочная фигура. Измождённое, в кракелюрах глубоких морщин, желтушное лицо. Походка та ещё! Он смешно шагал, при ходьбе выбрасывая, как цапля, ноги вперёд. И обязательно припрыгивал.
2.
- Можете смеяться, - говорил он безустанно. – Я не обижусь.
Он всегда говорил странными словами, лепя из них нелепые образы. Рассказывал необычные вещи, убеждая слушателей, дескать, был свидетелем или ему поведали очевидцы. Делился страшными секретами, не делая из этого никакой сокровенной тайны. При этом его блеклые слезящиеся глаза имели постоянное выражение грусти.
3.
- Я не обижусь, - твердил он, по-старомодному раскланиваясь при встрече и приподнимая головной убор. – Попросту не замечу.
Была в этом жестокая правда, сродни опьяняющему ощущению после выпитых сто грамм спирта натощак. Настоящая. Пламенная. Находясь в обществе, он словно чувствовал себя одиноким странником в пустыне, путешествующем без определённости через пески Вечности по барханам Мгновений. Окружающие проникались его отстранённым состоянием и проходили мимо, будто через него, как не существующего в физическом теле.
4.
- Я разрешаю: можете смеяться надо мной, я не обижусь, попросту не замечу. Я давно нахожусь в коме. Быть просто в ней – неприятное ощущение. Ничем семантически не связан, будто и нет тебя. Хочется её с чем-то совместить. Просто кома – это просто кома. Скучно. Не философски. Однажды прочёл небольшую брошюру. В ней доступным языком описывались отрицательные и положительные стороны одиночества. Дочитав, я понял, какого уточняющего определения не хватало моей коме – одиночество! С тех пор я всем говорю: я в коме одиночества. И не трудитесь убеждать в обратном!
5.
Однажды он исчез. С улицы. Из чьего-то внимания. Пропажу заметили не сразу. Возник вакуум. Больше некому было сказать: я разрешаю смеяться надо мной, я не обижусь, попросту не замечу…
Глебовский, 17 апреля 2024 г.
|