Живее всех живых

Что день, что ночь – для него время давно понятие относительное. Вроде жив, и, слава богу.
Он уже давно не тоскует по родине, он язык-то свой родной не помнит. Только иногда, и то во сне, видит лица тех, кто когда-то был ему дорог. Память уже не та, годы берут своё.
Привыкший каждый свой день без сожаления предавать забвению, он и не дорожит своим призрачным прошлым. Прошлое – это тяжёлое бремя, корни – это путы, вся жизнь – это бесконечные обязательства. Безо всего этого, человек по-настоящему свободен. Узник этой пугающей свободы, по воле судьбы променявший степные просторы на холодное безмолвие северного края, привык ко всему.
И другие привыкли к нему – к его, с их точки зрения, никчемной жизни. Нет, его не презирают, скорее, жалеют. Некоторые наливают, другие прикармливают. Он достоин их насмешки, но только не презрения. Привыкли к почти коренному мусульманину с лицом «нюча», попрошайке, балагуру и шуту с грустными глазами. Не смеют его презирать, ведь душой он чист и безгрешен, а пьянство у нас давно не считается пороком. Не смеют, потому что молча признают его гордое одиночество, уважают его тайну, ставшую уже легендой.
Он, как и все, приехал сюда на заработки. Транзит мусульманина не состоялся, он осел в этой богом забытой деревне. В ту осень он собирался обратно – родные настойчиво звали его домой. Всех денег не заработаешь, чужбина есть чужбина, а свои всегда поймут, помогут. Ждал машину с грузом с райцентра.
На этой самой машине приехала  Тамара с одним чемоданчиком на постоянное жительство. Каким ветром её сюда занесло, никто не знает. Не по распределению, не по комсомольской путёвке – может, по зову судьбы? Горе девушкам, все видные парни кинулись ухаживать за кралей. Не поскупилась природа-матушка, одарила её красотой нездешней.
И дрогнуло сердце мусульманина. Но не посмел он приблизиться к ясноокой, куда ему пришлому. За ней ухаживали, по ней сохли, но она была строга, горда. Не зря хранила себя Тамара, её счастье вскоре прибыло с райцентра. Статный красавец сразу заметил гордячку, и, не откладывая в долгий ящик, стал настойчиво за ней ухаживать. Пришлая досталась пришлому, местные увальни озлобились, девушки же успокоились.
А мусульманин? Со своей скромностью и природной гордостью ему самое время было уехать. Там, на родине, и ему нашлась бы томная красавица, хранившая себя только для него одного. Уехать всегда успеется, и остался он ещё на один год.
Тамара не оставляла для него ни капельку надежды – счастье молодых было напоказ. Через год у них родился первенец – чудный малыш с мамиными глазами. Они торопились жить, упиваясь счастьем, молодостью. Тамара ловила все ещё восхищенные взгляды хмурых экс-ухажеров, это нисколько не мешало ей наслаждаться семейной жизнью, благо, молодой муж не ревновал к безнадёжно влюбленным односельчанам. Это только подчёркивало, обнажало их счастье. Мусульманин был не в счёт, он в отличие от местных, умел скрывать свои истинные чувства.
Вскоре Тамарины поклонники успокоились, переженились на местных девчатах, не столь ярких, как Тамара, но зато как бы созданных для тихой семейной жизни. Не успокоился один мусульманин. Ни на что не надеясь, ещё глубже пряча свое запретное чувство, он продолжал жить в этой деревне. Бойкие девицы сторонились его, свой, каким бы он ни был, был ближе и роднее чужого, да ещё мусульманина.
Мужики пили обыденно, законно и резонно. Мусульманин, надеясь стать хоть чуточку своим, тоже пристрастился к этому. В то советское, одинаково свойское время, вера была лишь условностью. Он-то хоть в душе почитал далекого Аллаха, а остальным было не во что и не в кого верить. Оставалось только слепо жить, на словах почитая труд, а на деле прожигая жизнь.
Мусульманин старался жить, как все, но оставался по-прежнему чужим. А чужак-красавец работал за двоих, чтоб только его Тамаре не пришлось идти на ферму. Спустя ещё некоторое время заработал свой первый орден, равно как и уважение других. Ни одна партийная конференция не проходила без его участия, стал депутатом сначала местного, затем и районного совета. Тамара всё чаще оставалась одна и незаметно для себя пристрастилась к выпивке. Красавица пила в гордом одиночестве, и это стало её тайной. Мужу было не до неё, он к тому времени в партию вступил.
Мусульманин же только издалека любовался своей кралей. Он уже привык обходиться без женщин. Хотя и побаивались бабы, были и среди них охочие до чужих, рожавшие исключительно от «нючей». Подрастало целое поколение «сахаляров», и это было в порядке вещей.
Была одна такая, Милой звали – никому не отказывала, но предпочитала чужаков. Мусульманин остался верен себе, не поддался провокации. А мог бы побаловать бабу, да и себя тоже. Мила ничем не хуже Тамары, да и моложе.
Орденоносец пахал по-стахановски, этим и жил. Он был в курсе того, что Тамара уже не та, но делал вид, что всё по-прежнему. Он улыбался с Доски Почета идущей в магазин Тамаре – и так изо дня в день. Уже давно не тайна, что с утра Тамара глухо пьёт, и это грозится отразиться на карьере мужа. Женсовет, партком – ничто на неё не действовало. Муж в очередной раз стал победителем соцсоревнования, за ним уже не угнаться. Решили просто не выносить сор из избы.
В одно время Тамара сама бросила пить – за ум взялась? Как потом оказалось, неспроста Тома изменилась. Не та краля, но всё такая же видная. Приглянулась она одному пришлому. И закрутили они роман – назло образцово-показательному мужу. Мусульманин словно проснулся. И в сердцах признался ей, на что она, смеясь, тоже призналась: «Где ты раньше был? Я уж от другого мусульманина беременна».
С того дня мусульманин местный стал тенью Тамары. Родив ещё одного сына, она взялась за старое. Одной уже не пилось, а мусульманин всегда рядом. Не достучаться было уже до сердца былой красавицы, но это было почти счастьем. Быть рядом с ней, быть нужной ей хоть в этом неблагодарном деле – это было пределом мечтаний стареющего Рината.
Тут случилось несчастье – неутомимый труженик скоропостижно скончался. Горевала Тамара долго. Может, и повезло бы наконец-то мусульманину, но с Тамарой опять приключилась любовь. Приглянулся ей один, намного её моложе. Горе её тут же прошло, так, что пили они теперь за счёт будущего счастья. Молодой с ней жил и не жил, с ума её сводил. В конце концов, он к ней переехал. Недолго длилось счастье мусульманина, да и Тамарино счастье молодое тоже. Споил он её до гробовой доски, да и баба у него была другая, в стороне выжидавшая. Дом, двое сыновей – вот такое приданое было у этих молодоженов.
Давно это было. Но в отличие даже от её сыновей, мусульманин до сих пор хранит в своём сердце то трепетное чувство, а в душе – нетленный образ его единственной Тамары. Её образ затмил всё – что, по сравнение с ней, тоска по родине, вера во Всевышнего, вся эта жизнь. У него единственное желание: «Хочу быть похороненным, если не рядом, то хоть вблизи с моей Тамарой». И боится он одного – позволят ли его боги быть вместе с «неверной» уже на том свете?
Неужели у любви, стрелой пронесшейся через всю его жизнь, обрекшей его к одиночеству и страданиям, только земной удел? Кто сегодня помнит Тамару? Короткая память у её народа, не принято у них думать о мёртвых. А жизнь земная длится, пока память жива. Жив мусульманин, старается жить за двоих, ведь пока он помнит Тамару, она жива. В его памяти она всё такая же молодая, гордая краля, живее всех живых.