На перекрёстке судеб. Сю-Сю...

          Иван Ш. с войны в деревню вернулся по ранению и, как было указано в его бумагах, инвалидом 2-ой группы... Деревенские бабы-соседки, глядя на него, шушукались между собой:

- Эт, надо - инвалид! Да таких инвалидов, прости Господи, колом не пришибёшь... Руки-ноги на месте, не хромает даже, а туда же - инвалид он... - говорила одна, а другая, захлёбываясь смехом, подхватывала:

- Ой, девки! Тут нужно у Настёны евойной попытать: всё ли на месте-то, всё ли цело? А, может, чего и не досчиталась, можа, не хватает чего? Зря-то писать не станут... Есть, знать, какая-то причина... Можа, как раз в энтом и кроется...

        Иван знал про все эти насмешки да переборы и, по началу-то, конфузился страшно... Его и так на деревне по имени-фамилии никто почитай не звал, а всё больше обидной кличкой-прозвищем Сю-Сю... Виноват он, что ли, что родился таким? Сколь мучил собственный язык-то, пытаясь выговорить, как все говорят, эти проклятые звуки "Ш" и "Щ"... А потом смирился, махнув на всё рукой: как получается, так и получается, повыше головы-то не прыгнешь, а Господь и рога приставит - будешь носить... Тем более, что этот недостаток его речи не помешал, когда пришло время женихаться, да выбирать себе спутницу жизни - самую лучшую изо всех сосватал и не получил отказа. Ни дня потом не пожалел о своём выборе. Душа в душу жили... Перед самой почти войной всей деревней свадебку справили! А когда на фронт уходил, уже двое мальчишек-погодков ручонками во след махали, да мамке своей слёзоньки со щёк утирали... Слава Богу, что по возвращению нашёл их всех живыми и невредимыми!

          Деревню-то нашу война потрепала и потрепала, надо сказать, изрядно: от более, чем ста дворов если и уцелел в относительной сохранности десяток с небольшим, то это хорошо... Взрослые парни да мужики почитай, что поголовно все на фронтах, а бабы с детьми, да старики немощные, как домов-то своих лишились, так и приспособили погреба, что на огородах-то, на отшибе стояли, под какое-никакое жильё... А что им было делать-то? Выживать как-то нужно... Вот и Иванова Настёна с сыночками в таком же погребе-землянке обреталась...

          Ну, ничего! Главное, что все живы, а остальное потихонечку восстановится! Где лад, там и склад... Так оно всё и получилось: инструмент в руках держать умел. Где сам, а что с помощью соседей постепенно восстановил свою хатёнку.

          А там вскорости и война закончилась! Правду сказать, мало кто из односельчан-то целым вернулся обратно... Кто без руки, кто без ноги... Горе-горькое, но опять же слава Всевышнему: живой! А только всё равно больше половины баб-то остались вдовами, а детишки сиротами... А в каждой семье по одному-то ребёнку и не было, всё больше двое-трое, а то и поболее... До восьми насчитывалось... И как, скажите, жить? Как детей поднимать? Но потихоньку жизнь всё равно налаживалась, и большим подспорьем в этом вопросе стало решение государства восстанавливать барский спирт-завод (имелся такой в нашей деревне ещё с царских даже времён, но всегда работавший на госзаказ!), для чего и нагнали сюда реабилитированных мужиков, то есть тех, кто по своей или не по своей воле оказался в немецком плену... Как их там из концлагерей-то освободили, так тут же и отправили уже в наши лагеря... Кого и было за что, а кого и не было... Когда там было разбираться? Но всё-таки разобрались и, как говорят, добровольно-принудительно на восстановление народного хозяйства, что для нашей деревни милостью небес оказалось! Все они в конечном счёте прибились к местным бабам да и осели здесь же: кто побоялся с таким клеймом на родину возвращаться, а кому и не было куда...

          По соседству с Иваном Сю-Сю как раз и обосновался один из этих бывших пленных, прозванный Соколком. Ничего мужик, работящий и руки откуда надо росли! Почему Соколок теперь и не вспомнит никто, тем более, что уже и почти некому... Скорее всего по фамилии, а, может, и ещё почему, но не это важно, важно то, что между собой они по-соседски не шибко ладили... Правда, до открытых каких стычек не доходило, но и не покумились, что было не в обычае и говорило о многом... Соколок этот, понятное дело, на стройке работал, а Ивана там поставили заведующим складом строй-материалов - свой всё-таки, доверия больше...

          Но недолго они прососедствовали, с год, может, или чуть поболе - Соколок вскорости помер. А чему тут удивляться-то? Нечему... Израненный весь был, да лагерями истерзанный... К тому же, приятно что ли, что тебя чуть ли не предателем считают? Домой вернуться стыдно... А тем более, когда и не виновен ты ни в чём. Да... Снесли Соколка на погост, да и не одного его-то - многие вослед за ним отправились, оставляя баб уже в другой раз вдовами... Но речь опять-таки не об этом...

          Как-то раз приходит этот Иван к нам домой (он считался отцу моему кумом, а вот кому из нас пятерых братьёв был крёстным - никто не помнил!), а мы как раз ужинать собирались. Ну, и пригласили его к столу, раз такое дело. Разносолы-то известно какие: картохи отварные да огурцы солёные, младшим по кружке молока... Он, было сразу-то отмахнулся: мол, ел уже, но потом присел. А после ужина и рассказал нам свою историю, от которой хоть стой, хоть упади...

          - Кум! Слышь? Хоть ты-то поверь мне, а не насмехайся, как другие! Вот тебе истинный Крест, что всё так оно и было, как сейчас расскажу! Дежурил, значит, я в прошлую субботу в ночь на своём складе - подменял заболевшего сторожа. А тут как раз с вечера ещё доску сороковку обрезную несколько машин привезли, да и сгрузили прямо во дворе, не убирали ещё никуда - некому, да и некогда было... Шестиметровка, представляешь? Чистая, ровная, ни сучка, ни трещинки - хоть на выставку куда... Глаз отвести невозможно! Вот нечистый-то и подбил: возьми, шепчет на ухо, хоть одну-то! Как её учтут? Да никак! А тебе, мол, в хозяйстве любая щепка в строку будет! Сомневался я, сомневался... И так, и так прикидывал... Как ни промеряй, ни высчитывай, а прав сатана - пропажи всего одной доски из такого количества никто не заметит! Короче, соблазнился я... Иду... А луна, как на грех, яркая-яркая, светит проклятущая - всё как днём видать... Хоть бы за тучу куда спряталась... Да... Ну, подхожу я, значит, уже к мосточку через речку-то и вдруг в той стороне, где родник наш, ну, ты знаешь, появляется из кустов мужик голый, белый-белый, аж прозрачный весь и машет мне рукою... Коля, веришь, кепка на голове дыбом встала... Я её рукой-то прижимаю, а волосы, как пружины, не поддаются, не прижимаются... А досочка сама, сама, представляешь, из рук так и выпала... И такой страх меня обуял, словами передать не могу... "Кто ты?" - спрашиваю у него. А он мне и отвечает утробно как-то, подвывая даже: "А я Соколок! Сосед твой! С того света пришёл, чтоб в воровстве тебя уличить!" И что-то ещё... Но я уже не слушал... Коля, поверь, я как рванулся бежать-то, да только не по берегу, а прямо по воде, прямо по воде... Легче воздуху исделалси...

          Очнулся уже у Полюши и то, видать, не сразу... А она в тот момент самогоночку гнала... Ну, и перепугал я её, конечно... Подумала, что это милиция с обыском нагрянула, мож, кто донёс по злобе-то... Налила она мне полный стакан всклянь: выпей, мол! Пью, как воду, представляешь? Первак, а я его, как простую воду... А мужик-то Полюшин и подступает с вопросами: ты, мол, с чего такой заполошный-то? Откудова? А у меня зубы чечётку выбивають без всякого на то моего согласия... Ну, и так ведь сюсюкаю, а тут и того лишился - слова вымолвить со страху не могу! Они мне второй стакан накатывают - пью... Помалу и отпустило... Ну, я им, вот, как тебе сейчас, всё и обсказал... Не верят! Да, ну, говорят, пригластилось тебе с непривычки: воровать, мол, тоже нужно уметь... Пошли, говорят, проверим! Пошли... Ну и там, конечно, никого уже и нетути... А я так тебе скажу, Коля, кум ты мой дорогой: хоша и не любил я этого Соколка и, дело прошлое, было за что, а только дураком назвать никак не могу! Спрятался он, конечно... То я один был, а то целая толпа прётся... Ой, Коля! Помирать буду - не забыть... Детям, внукам накажу, чтоб не смели чужой нитки брать без спросу! Нет! Вот ты мне теперь объясни, как это я смог по речке прямо по воде, поверху бежать? Вот и не верь писанию... Всё правда там: уж коли у меня грешного получилось, то у Христа-то за милую душу должно было!"

          Долго ещё потом хохотала деревня над несчастным Иваном... Как там и что, не знаю, но одно сомнению не подлежит: с той поры в ночь он уже никогда не работал и с работы даже ржавого гвоздя не утащил... Навсегда зарёкся от этого дела...
И детям своим завещал, что бы и думать о том не смели... Вот так-то...