Художник из меня никакой, да и калиограф я аховый. Правда, умения эти нынче не очень-то востребованы. Садись себе за компьютер и с его участием такие чудеса пленэра или жанра запечатлеешь, что слов нет. О подчерке заморачиваться и вовсе незачем – выбирай в цифровом мире какой угодно. А в те времена, когда о лэптопах и ноутбуках никто слыхом не слыхивал попал я в передрягу из-за своей бесталантливости.
Случилось это то ли в третьем, то ли в четвертом классе, когда принимали меня в пионеры.
Чтобы обрести право повязать на шею красный галстук, полагалось предоставить, уж не помню кому, рукописную пионерскую клятву, и тут, кто как мог, старался выказать свои художественные наклонности.
К примеру, мой сосед по парте Колька Мотылев, будучи прирожденным живописцем, создал с моей точки зрения, настоящий шедевр. Какие виньетки, узоры разбросал он по всему полю листа, а каждую буковку выписал так, что глядеть не наглядеться. Только и осталось, глотать слюнки, взирая на это великолепие, а затем я пришел в полное отчаяние от собственных бестолковых потуг навести красоту на такой весомый в ту пору для меня текст. Кроме того, кому хочется выглядеть совершенной никчемой в глазах тех, кто принимает в свои ряды исключительно наилучших?!
Однако с Колькой приключилась напасть: ему объявили, что с такими, как у него, оценками нечего и думать вступить в ряды юных ленинцев. Он ненадолго пригорюнился, а потом, наверное, от того, что наслушался от меня восхищенных слов о его художественном даровании, щедро предложил воспользоваться его творением.
Хочу посмотреть на того, кто отказался, будучи в том моем нежном возрасте, от такой благовременно сделанной пропозиции.
Правда, пришлось подождать целый день, пока Мотылев вместо своей фамилии впишет мою. Зато это он выполнил так, что комар носа не подточит.
Сдав куда следовало свою, написанную чужой рукой, пионерскую клятву, я перестал чувствовать собственную ущербность и на радостях поделился с родителями, как удачно для меня сложились обстоятельства.
Нежданно-негаданно они пришли в несусветное волнение. Отец даже изменился в лице, что случалось с ним крайне редко, и ничего хорошего это мне не предвещало. Более того, несколько раз он туда-сюда возбужденно прошелся по комнате и, обращаясь ко мне, раза два-три возмущенно спросил:
- Как тебя угораздило, пойти на подлог?
Не видя никаких резонов негодованию отца, я в полной растерянности предпочел угрюмо отмалчиваться.
- Ты еще не представляешь, какие могут быть последствия, если обман вскроется.
Потом еще много чего наговорил родитель. Однако я уяснил лишь одно: до меня хотят донести нечто важное, но, в чем заключается это важное, никак не мог взять в толк, - и мало-помалу впадал в состояние умственного тупика.
Должно быть отец разумел, что до меня не доходит смысл его слов, из-за чего он начинал горячиться еще сильнее. В конце концов, родитель
перевел дыхание, а затем голосом, не терпящим никаких возражений, повелел:
- Завтра же забери свою подделку и напиши собственноручно заявление в пионеры.
Я машинально кивнул, хотя, по правде, ничегошеньки не понял, из-за чего, собственно говоря, разгорелся сыр-бор. К тому же, на другой день придя в школу, обнаружил, что решительно не представляю к кому и с какими словами обращаться, чтобы исправить свою оплошность. Чувствуя, что попал в историю, из которой неизвестно как выбраться, я махнул в отчаянии на все рукой и предоставил событиям течь своим чередом.
В итоге, к моей огромной радости, все обошлось без сучка и задоринки. Даже когда я пришел домой с повязанным вокруг шеи красным галстуком, отец не стал интересоваться, выполнил я его приказ или нет. По какой причине он не проявил любопытство, мне не известно. Возможно, понял, что перегнул палку. Как бы то ни было, судить не берусь. По мне, так куда интересней решить другую загадку: напуганное государством или, наоборот, ответственное перед ним было поколение моих родителей. Лично мне, что сейчас ни приходит в голову, все равно мерещится, обязательно ошибусь.
