однажды один великий буддийский учитель, до того еще, как он стал великим, решил покинуть сансару и раствориться, словно вечерний косой взгляд заходящего солнца на дне детского глаза, - в тихом и безответном ничто.
как только он принял это решение, он осмотрел землю под собой и вокруг своей тени.
рядом с ним была только вытоптанная в степной стерне дорога, колышущиеся стебельки трав и камни.
один из камней был крупнее остальных, и будущий боддхисатва поднял его из пыльной замшелости дороги.
он решил, что если всё в мире равно друг другу и цепь перерождений уравнивает между собой мертвую материю и живую, то нет никакой разницы между предметами мира, среди которых он может выбрать любой, чтобы сосредоточить на нём своё внимание.
был яркий полдень, переполненный зноем и сонным безразличием мира самого к себе.
тени облаков перетекали с возвышенностей в низины, так же, как жизнь царей перетекала в жизнь насекомых.
стрекот кузнечиков и шершавые вибрации стрекоз напоминали шум повозок и городского перекликивания тысяч человеческих голосов.
боддхисатва сел в тени дерева и поднял камень к лицу.
на него взгляднул морщинистый, пористый, изборожденный, безбрежный, овражистый, обезображенный, сжатый, туго скомканный, спеленутый пространством и временем, формой и тяготением, словно весь этот вселенский порядок, продолговатый камень.
человек медленно крутил камень перед глазами, и его ладони медленно ощупывали пыльную теплую тяжесть нагретого камня. дыханье его касалось каменных пор, словно ветер медленно сметал с базальтового плато шелковую пряжу каменного праха.
так стал боддхисатва отшельником, и отдал полностью свою сосредоточенность камню.
проходили годы, как дожди сквозь леса, и так же проходило дыхание отшельника сквозь морщины камня.
шел снег, словно сны через память, и так же волосы отшельника цеплялись за шероховатости камня.
прошли годы, за которые мысли боддхисатвы перестали блуждать мимо камня, и взгляд его теперь касался только каменной головешки.
однажды утром боддхисатва проснулся, прислонившись лбом к камню, и прислонив камень к коленям. мысли его прекратили двигаться, а глаза смотрели только перед собой.
он отодвинул от лица камень, и увидел, что перед ним отполированный до блеска матовый валун, тяжесть которого стала также незаметна, как тяжесть рук и остального тела. в тугом матовом отражении были видны глаза и волосы смотрящего, а все неровности, резкие извилины, трещины, волнистые изгибы каменной породы давно стерлись - словно перед ним было большое неровное бело-голубоватое яйцо.
боддхисатва отпрянул с чувством отвращения, потому что, желая отвратиться от мира и приняв в созерцание мертвый и измученный предмет, он сотворил из него нечто подобное живому или искусственному. словно этот камень, отполированный, как мраморный столб, стал его плодом и издевкой над его стремлением к уходу и угасанию. словно, отторгаясь от жизни, он сам породил живое.
тогда боддхисатва встал и выпустил из рук камень.
он скатился по ноге в траву и заглох в гулкой неизвестности пригорка.
теперь великий буддийский учитель понял, что пытаясь прильнуть к чему-то мертвому и далекому, наделяешь его своим дыханием и делаешь живым; что, наблюдая тишину и неживое, всегда наделяешь его своим живым восприятием, пониманием и существованием.
и понял он, что вне живого нет жизни, и изнутри живого нельзя постичь неживое.
собственно, так великий буддийский учитель и стал великим буддийским учителем :)
