– Что-то хочет выгнать меня из квартиры, – женщина смотрит на меня с таким отчаянием, что я с трудом справляюсь со смехом. Эти живые… они такие странные. Они смешно боятся мёртвых, не понимая, что сами придут туда, то есть, свершится неизбежное, а раз так – к чему страх?
Мёртвым помочь надо, а не бояться их! Мёртвые не помнят себя, в лучшем (или в худшем) случае – только осколки от жизней их держат, что-то от памяти и сильных чувств, но это осколки, из них уже не собрать целой картинки.
Мне смешно, но Волак запрещает мне издеваться над клиентами, поэтому я беру себя в руки и с серьёзным видом киваю:
– Дальше, мисс Стивенс.
– Келли, – после недолго колебания женщина решается на более дружескую атмосферу. И зря. Меня бы устроило если бы её вовсе не было, а то ходят тут всякие – мешают работать. Но Волак запрещает мне выгонять клиентов из их квартир, подвалов и комнат, даже если там требуется моя работа. Человек должен уйти сам.
– Хорошо, – соглашаюсь я, потому что мне безразлично. Сама же не делаю отступления. Я сотрудник, я здесь, чтобы разобраться с призраком, а здесь, верно, он, а не помочь какой-то там Келли.
Келли живая. У Келли может быть семья, друзья, карта в винном супермаркете, психиатр, а у призраков кто? Я! Ну ещё Волак иногда, когда соизволит выйти из кабинета, да пара негодяев из числа моих коллег, тоже, к слову, живых и понятливых на уровне клиентов.
– Ночью шорохи, как будто кто-то зовёт, – жалуется Келли. Она верит в моё сочувствие и это значит, что я наконец-то научилась скрывать на лице истинный настрой. – Выходишь ночью в туалет, на полу пятно…
Я пытаюсь не шутить по поводу уборки, и у меня даже получается.
– Тёмное, – Келли понижает голос, оглядывается, – шагнёшь…оно к дверям. Как живое. Понимаете?
Ага.
– Что ещё? – но соглашаться не спешу. Волак сказал, что профессионал должен быть полон тайны, а лучший способ навести эту самую тайну – сделать вид, что слова клиента имеют для тебя какое-то особенное значение, даже если это не так.
– Сны, – признаётся Келли. – Мне снится, что кто-то ходит по моей постели, садится в ногах и в изголовье. И ещё… смотрит.
– Из угла? – я, без особенных предисловий, указываю на ближайший угол. Келли вздрагивает и нервно смотрит в угол, хотя в нём нет ничего криминального, ну, паутина под потолком. Впрочем, пауки тоже смотрят – считается?
Или они слепые? Надо спросить у Волака. Он должен знать. Он всегда всё знает.
– Сверху…– шепчет Келли и мне её почти жаль. Будь она мёртвая, было бы жаль до конца, а так у неё есть помощь, а у той силы, что обитает в арендованной ею квартире?
Только я!
Значит, сверху? И смотрит?
– Мне кажется, я слышу по ночам скрип…– Келли указывает рукой на потолок? Нет, не на потолок, а на медную балку, протянутую от одной стены к другой. – Я хотела её снять, но страшно. Боюсь высоты.
Нет, девочка. Не высота тебя пугает, а инстинкт. И правильно кажется тебе, что смотрят сверху. С этой балки и смотрит душа. неупокоенная, самоисшедшая. Висит, злится на тебя, живую! Ой, злится!
Я вижу её дымный след, это мой дар и дар самый лучший. я могу помочь тем, кто ищет помощи. Разумеется, в мире слишком много теней, их следов и призраков. Мне кажется, можно взять любую квартиру и там легко натолкнуться на сгусток энергии, как минимум, но не всегда этот сгусток имеет силы, чтобы хотя бы смотреть на живых. Если это происходит, то человек начинает «спиной чувствовать взгляд», а на деле – инстинкт даёт ему возможность не видеть, но ощущать угрозу.
А если уж предметы приходят в движение и начинается шорох-шелест, тут уже сила яростнее, и призрак сильнее, злится по жизни, по посмертию взбешен. Может вспомнил чего, а может понял, что зависть даже его не задушит? У призраков нет времени, призрак может всколыхнуться памятью, осколком её, в любой момент.
– Я стала плохо себя чувствовать, я не сплю, я боюсь спать без света. Мне мерещится… – Келли спотыкается в словах и объяснениях, она хочет сказать так много о мире, который играет с нею, приоткрыв дверь, но боится. Боится, что я сочту её сумасшедшей.
Глупая! Мне нет дела до её безумства, но Волак говорит, что мы должны проявлять милосердие к нашим клиентам, и я выдавливаю утешающую улыбку:
– Всё наладится, я разберусь. Вы можете идти.
Келли кивает, она уже идёт к дверям, знакомая с моими условиями в работе, но у дверей снова останавливается:
– Вы понимаете, год, как минимум год я должна здесь прожить. Иначе это издержки. У меня нет лишних денег. Я…
Ну вот, опять по кругу! Да знаю я всё это, и про то, что меньше, чем на год квартиру не арендовать, и про то, что она никогда не верила в бога, а тут уж и поверить готова, и вообще – она на всё согласна, всё готова принять, только пощадите, спасите её от злой силы!
Знаю я цену таким словам. Спаси их, пощади, и что? Половина сделает вид, что не обращалась никогда к нам, и скорее поседеет и затяжелеет, чем признает, что имела с нами дело! Или ещё лучше – перед нашим выездом готовы любые деньги платить, а как всё кончено, так и не добьёшься от них! До судов ведь доходит.
Не люблю я живых за это.
– Я помогу, – обещаю я и почти выталкиваю Келли из не её квартиры. Совсем не её. Эти живые мнят себя хозяевами, но они всего лишь гости. На птичьих правах! Не больше.
Хозяева тут другие, и именно они решают что делать – выдавать себя или нет. Я знаю призраков, что перед уходом жили мирно с живыми, любовались ими, а то и помогали. Один и вовсе постоянно будил нерадивого жильца, что никак не мог воскреснуть по утрам по будильнику, и постоянно напоминал про невыключенные утюги и плиту странными шумами и шелестами.
Жилец, правда, попался неблагодарный, не оценил, и мне даже было жаль призрака, который искренне не понимал что тут не так.
Но сегодня у меня другая история. Сегодня у меня встреча с мечущимся духом.
– Я тебя вижу, – я наспех черчу круг мелом, врисовываю в него треугольник. Пусть будет неровно, но линия должна быть замкнутой. Далее – кленовые палочки, пропитанные благовониями, слегка опалить, чтоб пошёл аромат, но не жечь, ни в коем случае не жечь до конца. – Ну?
Остерегаться надо живых! Так говорят эти самые живые и я верю им. Я остерегаюсь живых, но рисую круги и треугольники от мёртвых, потому что мёртвые не помнят своей силы и могут не рассчитать своего гнева.
Призрак ползёт ко мне с медной балки, змеино извивается полупрозрачное тело, и я легко угадываю в нём женскую фигуру. Достаточно молодую, развитую.
Она шипит, когда треугольник не даёт ей коснуться меня, но я даже не отодвигаюсь.
– Кто ты, милая? – Волак всегда смеётся над тем, что я люблю мёртвых и не люблю живых. Ему это кажется забавным, а для меня это логично. Мёртвые уже за чертой нашего суда, и это значит, что неважно, чем был их путь при жизни. Они уже не помнят, а если и помнят, есть силы, что карают за нас, живущих, карают в вечности. Так почему я должна ненавидеть ушедших? Почему я должна испытывать к ним что-то помимо сочувствия и сострадания? Они уже не выберут – выберет ярость за них, то предсмертие, которое они испытали, поведёт их в самом посмертии. И всё! Тут не изменишь.
А люди выбирают при жизни. И выбирают скверно.
– Пошла вон! – у неё нет зубов, сам рот – сплошной провал, как глазницы и нос. Странное дело! Дом не настолько стар, чтобы в нём водился столь древний призрак, который уже забыл как выглядит тело. Значит, смерть была мучительной.
Отсюда ярость и вид.
– Это невежливо, – замечаю я, – я пришла к тебе в гости. Я пришла с миром, поговорить.
Она склоняет голову набок, так низко, что её голова легко ложится на плечо. Я вижу на полупрозрачной шее уродливую горбинку и след.
В принципе, я чего-то такого и ожидала когда увидела балку и услышала, что она скрипит. Это связь посмертия с предсмертием.
– Нашли тебя не сразу, да? – я знаю что угадала. Это объясняет провалы в полупрозрачном лице, из которого просвечивает чернота загранного мира.
Она возвращает голову в нормальное состояние с картинной неохотой, точно не желает чтобы я пропустила хоть что-то.
– Сколько ты там была? День? Два? – продолжаю я, кивком указывая на балку позади себя. Уродливое чудище, надо сказать, кто вообще придумал такое повесить в комнате?
– Неделю, – она всё-таки выходит на контакт. – Или почти неделю.
– Чего так? – мне интересно. Это полезно для работы, да и для понимания тоже.
Она задумывается, словно бы впервые и чернота как будто бы сужается в её лице до небольших пятен. Но нет, расползается снова, точно моргает.
– Не помню, – признаётся она. – Больно было. И страшно. Я думала, это конец, а потом неделю смотрела на то, как вешу. Знаешь, что происходит с телом за неделю?
Представляю. Отвратительно. От окоченения к обмягчению и самоперевариванию, покраснению, сменяющему синеву кожи. Про остальное и вовсе лучше не думать – тут даже мой желудок может не выдержать.
– Сама туда полезла, – напоминаю я, – всегда есть альтернатива.
Она смотрит провалами-чернотой, но смотрит прямо на меня, думает, ей некуда торопиться. У неё впереди много комков вечности.
– Думаешь, я себя не кляла уже? – интересуется она. – Что ты мне добавляешь? Всю ту неделю кляла.
– А чего живым жизни не даешь? – я всегда стараюсь держаться с мёртвыми просто. Они не любят извилистых мыслей, многое им уже не дано осознать, поэтому с ними надо держаться прямо и легко.
Она усмехается и это страшно выглядит – чернота посмертия просвечивает через прозрачность, не позволяя проступить куску комнаты. Призрак всегда проводник того, что ждёт всех и это ожидающее и ненасытное заглядывает через них к нам, как будто бы интересуется: сколько ещё можно сожрать?
– Живут, – просто отвечает она. – Живут, а я нет.
– Скольких ты извела? – я вспоминаю, что Келли что-то говорила о дешевой аренде и о том, что в договоре был срок – не менее года. Это её не насторожило. Цена пересилила все опасения, а странное дело! Район хороший, этаж тоже, квартира чистая, светлая, похоже, что тёплая. И такая дешевизна? И не меньше, чем на год?
Но когда живые думают? Впрочем, это их дело.
– Не помню, – отвечает она и не лжёт. Нет, мёртвые могут лгать, но ей просто безразлично от того, скольких она извела. Она не считается с живыми, ей некуда деть себя и свою боль, и страх, который ушел с нею и был ту страшную неделю.
– Они живые, тебе нельзя так
| Помогли сайту Реклама Праздники |
При цитировании ссылка на сайт обязательна. Exsodius 2008 - 2024
18+