- Рассказ сидельца
- Ты знаешь, кто Я такой? – он закурил ужасный дешёвый табак – папиросу без фильтра из мягкой коробочки, белой с синим. Дым летел ей в лицо, но хотелось его выслушать и всё узнать, и она смолчала. А он говорил, не замечая: - Я – ходок!
- Как – ходок? – спросила она, не понимая, что он имел в виду. Что это значило? Может, в южные края ездил – но за чем? Какой-нибудь товар оттуда возил? Который было нельзя. Ей невдомёк, что он имеет в виду.
- Я – ходок, четыре ходки сделал, - тут он глянул на неё свысока, чего за ним никогда прежде не водилось, добавляя снисходительно: - Четыре срока в тюрьме сидел.
- О, Господи! – она крестится и украдкой трогает свой крестик с распятием, - А что ты сделал? За что тебя?
- Посадили – да ни за что. Доказать не могут, и отпустили. И я снова сел.
- Как же так – совсем ни за что? – она чувствует, что он врёт, и только тут в знак протеста говорит ему: - Ты кури в ту сторону, а то дым такой!..
- Не смогли они доказать. Так что я два раза совсем понемногу сидел. А два раза – по два года.
- Ну, и как ты там жил – за решёткой? Это страшно? Били? Издевались? – она искоса взглядывает ему в глаза, чтобы сразу понять, скажет он правду или пойдёт петлять.
- Бить-то не били, но других били, дрались, я всё видел, до смерти били. Это страшно! Самоубийц видел, и сам из петли вынимал. В тюрьме свои законы – своя жизнь, вам не понять. Не в обиду – но кто не сидел… Не дай Бог, конечно.
- Расскажи самое ужасное, что там было, что ты видел – если можно, конечно.
- Можно. Только тебе будет неприятно слушать, ты – Женщина, - он снова свысока смотрит на неё. Так же в начале их беседы он выделил себя: у него «Я» прозвучало прямо-таки с заглавной буквы! Вот и Женщина сейчас – так же.
Странным образом это выделение, придание какой-то значимости её женскому полу усилило её доверие к нему:
- Говори, - она отводит глаза.
- Я же сказал, где я сидел? Там у нас были… педерасты, - он опасливо смотрит, не засмеётся ли она над ним, что он с такими сидел? Не скажет ли – да и сам ты – не таков ли стал – с ними?
Она лишь спрашивает: - И?
- Их е**ли. Я смотрел.
- Блин! Но как? Не стеснялись, что ты смотрел??
- Все смотрели, вся камера. Вот так, прямо передо мной. А куда денешься, это тюрьма.
- Но к тебе они хоть не лезли? Эти … голубые?
- Ко мне – нет. Но в тюрьме закон. Сначала спрашивают – кто хочет? Если скажешь – да, то и тебя после этого – тоже. Некоторые не знали, что такой закон…
- И – попали? Молодые?
- Да.
- Ужасно.
- Потом они живут отдельно, у них всё своё – ложки с дыркой, чашки с дыркой. Никто с ними не разговаривает, вообще за людей не считают.
- Как тюрьма судьбы ломает, не дай Бог! Нет, я тоже рассказы слышала про тюрьму – но такое! Первый раз слышу.
- Ну, в другом городе – может, и не так страшно... А потом привезли спидовцев. Вот это был ужас, - он уже докурил и двумя руками схватился за лицо.
- Вы их боялись? Ты – боялся? Но СПИД не передаётся – он же только через кровь, везде пишут, - сама она работала несколько лет назад в одной организации по борьбе со СПИДом и прекрасно об этом знала – были какие-то листовки, ну, про группы риска и всё такое.
- И с ними – что?
- Их били. Издевались. Уже потом они стали жаловаться, и им сделали отдельный барак, и там кормили их – отдельно. Они ходить-то не все могли, умирали там. А люди их ненавидели и боялись.
- Блин. И так Бог обидел – такая болезнь страшная. А бить-то за что?
- От страха.
- А за что они сидели?
- Кто за что. За наркотики, за разное другое – где они деньги брали на наркоту? Пёс их знает!.. Ну, при посадке их проверили на СПИД, а они – заразные.
- А, точно, - за глупый вопрос стыдно, и она прикрывает рот рукой.
- Вот никогда я этой бедой не занимался. И ты не занимайся. Миленькая! И никогда не пей!
Тут заходят люди, и они свой разговор прекращают.
Через много лет – ответом на внутренний диалог – строчка из книги воспоминаний: «Пишите либо о страшном, либо о прекрасном». Иван Алексеевич Бунин.
И – PS: обещанием себе.
Прекрасного было больше. И видела, и слышала, и трепетала, и радовалась! Я обязательно напишу и о прекрасном.
2. Светка
Светка оказалась в женской зоне под Алма-Атой. Она написала письмо в свой родной город бывшей свекрови, которую звала просто по имени: Галя. Попросила найти кого-нибудь в Алма-Ате, кто согласится помочь – нужны вещи, продукты, чай, сигареты. Может, кто привезёт – это далеко, передачи в определенный день и час. В Алма-Ате жила Люда – подруга Гали, и невероятным образом знакомая и близкая – почти родная – Оля. Прежде незнакомые, они ответили на письмо, сообщили свои номера телефонов и стали собираться в поездку. Встретились на автовокзале, чтобы ехать по известному маршруту. По пути разговаривали о Светке, ведь у неё ребёнок, да, ребёнок, и за что она туда попала.
- А ведь родной брат проклял её и отказался от неё. Не хочет помогать.
- Ужасно. Когда человек в беде – тюрьма, зона – это ж такое дело. Надо как-то поддержать. Ну, я не знаю, как это он. Родной брат?
- Родной, старший. Но от другого отца.
Маленький автобус остановился на трассе. Женщины рассчитались и вышли. Им показали дорогу – четыре километра пешком.
- Ничего, дойдём.
Когда они дошли, со своими пакетами, окошечко приёма передач было закрыто. Обед. Они ждали почти час, пока пришла дежурная. Назвали фамилию. Им сказали, что можно свидание – но вы не родные, поэтому только через стекло и по телефону поговорите, звать? – Позовите, конечно, вот обрадуется!
Дежурная пошла куда-то, закрыв окошечко. Женщины стояли на ногах и ждали. Они были там одни. Светка потом сказала, что дежурная прошла через всю зону, искала её – а она на работе, но она прошла и туда, и позвала Светку. Людмила сказала:
- Ты пойди, поговори с ней. А я тебя тут подожду. Потом вместе в город поедем.
Светка пришла – красивая, хотя в платке, похудевшая, в простой одежде. Она Оле обрадовалась, сели за телефоны – смотрели друг на друга через стекло и говорили. Светка дала понять, что разговор слушает дежурная: «Чтобы мы не договорились о чём-то запретном». Даже и не думали договариваться. Оля просто пришла, приехала, чтобы проведать свою знакомую, которой всегда прежде так восхищалась – её красотой и модными нарядами, стилем, доброжелательностью, подкупающей приветливостью. Было и сочувствие – как это так, брат отказался?! И желание подбодрить, чтобы Светка не упала духом.
Чтобы с чего-то начать, Оля стала говорить о том, что смогли привезти, и чего не удалось никак.
- Купили чай, это Людмила, а я – сигареты, знаешь, ты написала, что надо простые – вот я их и взяла, ты только не думай, что экономлю. Я без работы сейчас, так что не могу много. Не обижайся!
- Что ты, спасибо вам с Людмилой, что вообще приехали! А чай и сигареты – это здесь деньги. На них можно всё купить, и здесь так торгуют: сколько пачек чая, или сколько пачек сигарет за вещь – я вот недавно здесь ребёнку брючки присмотрела – ну, теперь смогу их купить.
Оля стала извиняться, что кофту шерстяную с длинным рукавом смогла только одну привезти, как раз от стирки вытянулись рукава, а кофта хорошая. Оле не годится – а Светке будет как раз. Но вот гамаш не нашлось, Оля не носила гамаши, и с размером в любом случае – вопрос.
У Светки длинные ноги, и всегда была тонкая талия. Как известно, тонкая талия от широкой задницы образуется. Теперь Светка похудела: и талия тонкая, но и бёдра не шире. Вся фигура – как у мальчика. Дежурная вышла и посмотрела на пакет с вещами: - Кофту – нельзя.
- Почему нельзя?
- Светлая.
Она испытующе на них глянула и вышла, заперев их, и они могли продолжать разговор, но она уже не слушала. Светка уложила кофту поглубже в пакет и сказала тихо: Она – нормальная, я заберу кофту. В телефон же с горечью говорила: - Папа мой давно умер, мне было мало лет. Мать пьёт. Брат отказался помогать. Вот из всех – только ты и Людмила помогли. Спасибо вам!
Долго она объясняла про то, как ждали «помиловку», смотрели по телевизору все новости, после помиловки всех хороших должны отпустить раньше. Тогда она позвонит, можно?
- Ну конечно, что ты! Звони! Что сможем – всё сделаем для тебя.
- Там своя система, не всем и не всегда можно звонить, но в день освобождения идёшь в кабинет начальника, и оттуда разрешается позвонить даже по межгороду, правда, ненадолго, минуты разговора – строго по регламенту, не более трёх.
И правда: через некоторое время после вот такого звонка из зоны Оле пришлось ехать и забирать Светку оттуда. В трубке телефона трепетал счастливый голос:
- Оля! Если сможешь – какую-нибудь обувь – чтобы мне 4 километра до трассы не идти на шпильке! А других нет сапожек, только эти, в чём меня взяли. Нужен большой размер.
Размера нужного не было. Обзвонила всех, кто мог одолжить на пару дней сапожки на низком ходу. У одной только Иры нашлись такие:
- Но с возвратом! Это – горные сапоги! Они мне и самой нужны.
Приехали со Светкой в город. Денег нет. Еды в доме нет. Оля стыдится, что так всё убого. Светка напевает и печёт из муки на воде лепёшки. Без масла. Ничего нет. Кофе растворимый и сахар, кусочек лимона. Луковичка. Утром поехали к Людмиле. Она дала денег на билет до дома.
- Не надо отдавать, я тебя поздравляю с освобождением – а это мой тебе подарок. Светка благодарила её от всей Души.
Поехали к Ирине и вернули сапоги.
- Оля, если бы ты знала, как я рада быть с вами, с Людмилой, с Ирой, в городе – все люди нормальные – хоть бы на те рожи не смотреть!
И зашли ещё к одной девочке, на чай. У Светки выпала шпилька, и она стала причёсываться у зеркала.
- Ого! Какие у тебя волосы! – сказала она Светке, - Первый раз вижу, чтобы у девочки были такие длинные волосы.
Поезд уходит вечером, в 21 час. Света собрала вещи, ну, всё, на автобусе – на ближний вокзал. Минута прощания. Светка говорит:
- А знаешь, я всё-таки купила ребёнку те брючки. Вот будет радоваться! Ну, а ты? Как ты сейчас будешь добираться, возьми такси!
- Хорошо, возьму.
И Оля идёт, идёт – много часов идёт до своего дома, идти в гору, нарастает усталость, но нельзя останавливаться, ночь! Всюду светло, горят фонари, тихо, ни ветерка, да и людей почти нет. Когда она доходит до своего подъезда – время час ночи. Сэкономила эту мелочь – себе на жизнь. Сколько остаётся до начала новой работы и какой она будет…
Весь следующий день Оля вспоминает рассказы Светки о тюремной жизни и зоне и пытается что-то об этом понять. Одна из главных мыслей:
- Эта жизнь – не моя. Но я должна об этом рассказать. Если мне Света об этом зачем-то говорит – я должна…
