ОНИ СО МНОЙ ВСЕГДА ИГРАЮТ

      -Дяденька, хлебушка подайте, ради Христа…
     
        Смотрю за порог, и комок подкатывает к горлу, мешает дышать, а глаза застилаются мутной влагой. Зажмуриваюсь, смаргиваю раз, другой… Передо мной зачуханный мальчонка лет пяти, тоненький до прозрачности, с огромными голубыми глазами в пол-лица и потрескавшимися от дикого авитаминоза, скорбно поджатыми губами.
      
       -Сейчас я, браток, сейчас…-суетливо бормочу себе под нос и кидаюсь на кухню.  Выхватываю из хлебницы батон, два яблока, приготовленные сыну к обеду, достаю из холодильника последний кусок колбасы. – На, миленький, держи… Нет больше ничего, прости…
      
       -Дяденька, а денежка у тебя есть?
      
       Кляну в душе себя за бестолковость (кошелек-то,  вот же он, на холодильнике!), вытряхиваю в ладонь все деньги. Что-то около сорока рублей. Сую их мальчонке в карман.
        
       Буквально минут через двадцать-тридцать в дверь ко мне настойчиво стучатся. Открываю. И снова комок, слезы на глазах и чувство какой-то собственной, непонятной  душе и сердцу, вины. На пороге девчушка. Совсем крохотная, лет трех, в остальном же – почти точная копия давешнего мальчонки.
     
        -Дяденька! – старательно картавит она, - хлебуска у вас нету? Совсем цуточку…
     
        Шарю по кухонным полкам. Нахожу немного печенья, три шоколадные конфеты (заначка для поощрения сына). Опять стыдливо прячу глаза, оправдываюсь суетно… Девчушка принимает милостыньку.
     
        -Дяденька, а денезку дай!
      
       Ситуацию проясняют жена и сын, вернувшиеся к вечеру от бабушки:
      
       -Это Колька со своей сестрой Веркой. Они со мной всегда играют, - говорит мой восьмилетний сын. – У них мамка с папкой пьяницы…
      
       - И еще пятеро пацанят, мал мала меньше, - добавляет жена. – Мы тут шефство над малышами взяли. Одежку собираем, обувь. Наши-то подрастают, а вещи еще крепкие. Пусть Колины братья и сестры поносят. Ты только деньги им не давай (это ко мне). Они родителям на водку просят. Отец-то в этом семействе не буйный, а вот мать частенько ребят колотит, если не упьется к вечеру.
      
       Долго сижу за кухонным столом. Думаю. Ничего не понимаю. Я, профессиональный журналист и писатель, главный редактор солидной отраслевой газеты, не могу дать маленьким нищим достойную милостыню. Дожили…  Разгар бандитских девяностых. Предприятие мое дышит на ладан, газета выходит через пень-колоду. Да мне и выпускать-то ее стыдно, последние деньги из кассы вытягивать в то время, когда администрация вынуждена отказать в работе более чем трем тысячам надомников: инвалидам с детства, многодетным матерям, которых еще пять-шесть лет назад мы обеспечивали трудом и заработной платой. Может, и мои побирушки из таких вот многодетных семей, оставшихся без твердого заработка?...
      
       Замкнутый круг. Денег дай - родители пропьют, не дай – ребят поколотят. Да что у меня – своих забот мало!
      
       Коля с сестричкой регулярно обходили подъезд по очереди. Услышишь, скребутся в дверь, значит – либо он, либо она. Оба с вершок ростом, до звонка не дотягиваются. Подавишь в себе невольное раздражение (самим подчас жрать нечего) и торопишься хоть какой кусочек вынести.
     
        Однажды ребята пропали. Недели три не было шуршания под дверью. Мы начали волноваться, соседей расспрашивали, старушек у подъездов. «Надо тебе это больно…» - сказала мне наконец одна бабушка. «На всех, милок, души не хватит. Позлей будь, засунь свою интеллигентность куда подальше…»
     
        Как же я обрадовался, встретив неожиданно Кольку с сестрой около магазина. Купил им по сдобной булке, отвел к лавочке под подозрительными взорами теток с авоськами. Видно, подумали, совратить хочу…
     
       -Где вы так долго были? – спрашиваю.
     
       -Мамка нас цыганам продала, - отвечает Колян. – За три бутылки.
      
       -И что?
      
       -Сбежали мы.
      
       -Не сбезали. Нас дяденька милиционел поймал, - поправила брата Верунька.
      
       -Зато теперь нас всех в интернат забирают. Всех…-Коля загибает по очереди пальцы на левой руке, затем еще два пальца на правой, - сколько?
     
        -Семерых, что ли? – спрашиваю. – Всех?!
      
       -Ага.
      
       В глазах у мальчишки радость. Верунька смотрит на брата и тоже улыбается. Радуется, что будет жить в интернате.
     
        …И снова я думаю, думаю. Полгода минуло, как ребят действительно определили то ли в интернат, то ли в детский дом. Может быть, им теперь хорошо. Не надо побираться, мерзнуть с утра до ночи на улицах, донашивать чьи-то обноски, хоть и от чистого сердца собранные почти такими же побирушками, как и они сами… Может, и хорошо им, а ведь скучают, наверное, без папки и мамки…
     
        Болит душа. А что делать? Засунуть что ли свою интеллигентность, куда бабушка со двора посоветовала?
       

            От автора: Слава Богу, те времена уже ушли   в историю, но, блин малиновый, рецидивы то там, то сям случаются и ныне. Когда же поумнеем, люди!