Произошло это давно, еще в мою бытность студентом, в далёкие перестроичные годы. Я тогда как раз учился на четвертом курсе мединститута и по ночам, как это водится среди бедных студентов-медиков, поддежуривал в одной из городских больниц, которая расположена в Минске на тихой улице имени вождя мирового пролетариата. Деньги были очень нужны, и меня не остановили ни недостаток сна, ни отсутствие личной жизни, ни даже смешное слово "медбрат". Ровно в 20.00 я вбегал, запыхавшись, на второй этаж, где находилось терапевтическое отделение, на ходу натягивал белый халат и, кивнув на прощание уже одетой в пальто дежурной медсестре, плюхался на стул и раскрывал журнал назначений. Больных в отделении было не так уж много, и я моментом управлялся с раздачей лекарств и другими процедурами. В десять часов, обычно, в палатах гасили свет и приглушали лампы в коридоре. Я усаживался за стол на медсестринском посту и раскрывал учебник по акушерству и гинекологии. Скоро сессия и именно экзамена по геникологии я боялся больше всего. Зав. кафедрой профессор Евгения Эзраилевна Гельфанд - бабушка Дженни, как мы ее называли - была самым строгим экзаменатором в нашем университете, и сдать ей экзамен было неимоверно трудно. Понятное дело, что я совершенно не успевал что-либо выyчить, поэтому на ночных дежурствах при тусклом свете настольной лампы пытался ухватить то, на что не находил времени днем.
Вот так проводил зимние ночи студент-медик. Какие это были ночи? Сказать по правде - долгие и скучные. Белые стены коридора, поцарапанный стол, скрипящий стул, тусклый свет лампы, надоевший учебник не приносили в мою жизнь радости. Но была на нашем этаже одна замечательная комната - ординаторская или докторская, как ее с уважением называла работавшая со мной санитарка тетя Зина. К счастью, тяжелых больных в отделении в то время не было и мне частенько удавалось вздремнуть в "докторской" на честерфилдском кожаном диване, неизвестно каким образом попавшим в обычную городскую больницу. Говорили, будто его подарил один английский бизнесмен, который попал на лечение в нашу больницу с вoспалением легких после того, как попробовал нырнуть в прорубь в Крещенскую ночь. Диван был темно зеленой кожи, стеганый и очень удобный. Да и вся "докторская" отличалась чистотой и уютом. Здесь и пахло совершенно по домашнему - сигаретным дымом и бутербродами с колбасой. Мысли об отдыхе в докторской всегда поднимали мой уставший дух.
И вот, как гром среди ясного неба - докторскую решили переоборудовать в палату для VIP-пациентов. Мол, честерфильдский диван как раз подходит для депутатов и олигархов, чтобы им удобно было лечиться. Об этом мне с горечью сообщил молодой врач Дима. Мы частенько болтали с ним на ночных дежурствах. Мне нравился этот невысокий жизнерадостный толстяк с замечательным чувством юмора и способностью подражать голосам известных людей.
- Представляешь, Андрей, - сказал он, развалившись на "честерфилде" и закуривая сигарету. - Докторскую закрывают.
- Как закрывают? А где же мы...
- "А нечего на дежурствах спать" - так главврач сказал, когда заведующий отделением Иван Петрович пошел к нему с просьбой оставить ординаторскую на нашем этаже, - вздохнул мой будущий коллега. - Так прямо и сказал: "Незачем в терапии ординаторская, какая от нее польза?"
- Нет, так нельзя. придумали тоже - VIP-палата. А как же быть медперсоналу? - кипятился я. - Надо докторскую защищать.
- Ты думаешь? - неуверенно сказал Дима. - И как же это сделать?
- А вот так... - начал я.
Мы еще долго сидели и строили планы по спасению "докторской"...
В 10 часов утра в кабинете главврача больницы раздался звонок.
- Здравствуй, Семен Павлович, - раздался в трубке голос самого Генерального секретаря, который главврач ежедневно слышал по телевизору и радио. - У меня к тебе дело.
- С-с-слушаю, - заикаясь сказал главврач.
- Сейчас к тебе придут товарищи с одной просьбой. Ты уж им не откажи - дело государственной важности.
- К-к-конечно, - заикаясь промямлил главный. - Жду.
- Ну, я на тебя рассчитываю, - сказал голос.
Семен Павлович замер по стойке смирно с трубой в руках.
Черeз полчаса в кабинет главврача вошел высокий бородатый мужчина в клетчатых брюках и странного покроя пиджаке. В руках он держал старомодную шляпу котелок. Рядом с ним суетливо семенил маленький кругленький человечек в темных очках и с густыми усами.
Позади бежала секретарша главного.
- Семен Павлович, - испуганно прошептала она в ухо главному. - К Вам какой-то иностранец. Я не поняла откуда он - говорит на незнакомом мне языке. Но с ним переводчик.
Главврач изменился в лице, подхватился со своего места.
- Садитесь, товарищи. Я вас слушаю.
Бородатый гость заговорил на каком-то непонятном наречии. Главный в недоумении смотрел на него, но переводчик знал свое дело. Он начал переводить тонким, почти женским голосом.
- Это йоркширский диалект, - объяснил он, недоумевающему Семену Павлович и продолжил - Мистер Шерман Холмсон, узнал, что в вашей больнице находится честерфильдский диван, принадлежавший ранее самой английской королеве. Королева уже стара и очень хочет получить диван обратно. Мистер Холмсон послан для переговоров. Все уже согласовано с МИД и вашим правительством. Получено добро на транспортировку дивана. Дело лишь за Вами.
- Да, конечно, забирайте, - закивал головой главврач.
Иностранец улыбнулся и затараторил что-то.
- Мистер Холмсон благодарит Вас от имени английской королевы и всего английского народа.
С этими словами оба гостя поднялись и вышли за дверь.
Диван увезли в этот же день. Он теперь стоит в холле медуниверситета, как подарок от неизвестного благотворителя. А какая же VIP-палата без честерфильдского дивана? Так и осталось помещение "докторской". Диван туда поставили обычный, слегка просиженный. Но по ночам там по-прежнему можно поспать, а днем - отдохнуть и покурить. Все терялись в догадках, кто были эти двое странных иностранцев и сокрушались о потере замечатетельного дивана. Мы с Димой лишь вздыхали и незаметно улыбались – что диван по сравнению с сохраненной "докторской".
