По дороге на дачу прицепился гаишник. Фёдор Иванович уж и так с ним, и сяк, ведь ничего не нарушил, но тот вцепился мертвой хваткой. В открытую вымогал. Дело это привычное, но денег-то нет. Всего-то одна бумажка в двести рублей с собой была.
И что теперь? А ничего! Он как увидел хоть какую-то наживу, так и… Пришлось отдать, чтобы отвязался. Потом всю дорогу до дачи было омерзительное ощущение, будто с головой в дерьме искупался.
С такими чувствами и подъехал к шлагбауму своего дачного кооператива. Вышел, чтобы распахнуть ворота, но, сам не зная зачем, прошёл по проезду дальше, словно совсем забыл, куда приехал. Очень уж настроение сделалось тяжелым. А когда на душе камень, так и руки сами опускаются. И черт с ним гаишником - живут же такие! Но камень-то в самом себе! Противно, что дал! Противно, что не отвадил! Противно, что оказался слабаком…
В общем, зашаталось самоуважение Фёдора Ивановича. И не отбросишь эти самобичевания просто так, потому что они вполне обоснованы. И надо переварить их в душе, перетереть, сделав нужные выводы.
Расстроившийся Фёдор Иванович, уже пройдя метров тридцать от машины, внезапно развернулся, вспомнив, что бредёт на автомате, куда и не надо идти. Махнул рукой, ругая свою бестолковость, и вдруг заметил, что задняя дверь его «Калины» ожила.
«Странно! – удивился он и одновременно испугался, – Там же документы на машину и сумка с продуктами на пару дачных дней! Что за напасть?»
Фёдор Иванович заспешил к машине, насколько позволяло его нездоровое сердце, и сразу заметил как от нее, пригибаясь, метнулась в сторону железнодорожной лесополосы женщина в цветастом платье.
«Ну, вот! Есть захват цели!» – привычно решил для себя бывший офицер-зенитчик, зная, как поступить.
Задыхаясь от чрезмерного напряжения, он довольно скоро всё же настиг женщину, ломясь напрямик сквозь кусты. Осталось ее лишь тормознуть, да не хватало воздуха, чтобы приказать остановиться. Только и дотянулся до беглянки рукой, хотя и не смог ухватить. Но даже от слабого толчка она вскрикнула и неловко завалилась на бок.
В тот миг Фёдор Иванович и заметил девочку лет двух, прижимаемую женщиной к себе, но и это для него, проснувшегося охотника, уже не имело значения. Он вцепился в руку женщины, рассчитывая сдавить посильнее. Тогда сразу вернёт, что украла. «Только бы документы в кусты не бросила!»
Но сил почти не осталось, потому Фёдор Иванович дернул к себе женскую руку и стал ее выкручивать. Воздуха теперь не хватало мучительно. Он едва не бросил добычу, заботясь лишь о своём дыхании – очень уж тяжело стало – но выдержал паузу и руку не отпустил.
Малышка на руках матери смотрела на него глазами, полными ужаса и чего-то еще, тогда не понятого Фёдором Ивановичем правильно. Но этот взгляд напуганного и беззащитного ребёнка, считавшего, что его мать убивают, был невыносим для Фёдора Ивановича. Он тут же сел бы рядом, и всё бы на том и закончилось, но нет! Почему-то держал руку женщины, умышленно делая ей больно.
Но эти глаза малышки…
Он уже сам не понимал, что делал и зачем, но всё равно не отступал.
– Что вы украли? – прохрипел Фёдор Иванович, тяжело срывающимся голосом.
Женщина не вырывалась и даже не стонала от боли, словно ничего не чувствовала. Но боль-то была! Её не могло не быть, это Фёдор Иванович хорошо знал. Видимо, терпела, чтобы еще больше не испугать малышку.
Неожиданно женщина пробормотала:
– Ножницы… Ножницы для бинта... Вы только жене… Жене не говорите, что это я…
– Вы знаете мою жену? – потрясенно выдохнул Фёдор Иванович.
– Не говорите ей! Мне очень стыдно! Мне только разрезать... – опять попросила женщина.
В это время Фёдор Иванович заметил в шагах тридцати ещё одну испуганную девочку. Скорее всего, лет шести-семи. Она стояла лицом к ним и смотрела на происходящее молча и с ужасом. По ее щекам струились беспомощные слёзы непоправимой беды, случившейся с матерью. Девочка не знала, как вызволить мать, и боялась приблизиться к разъяренному мужчине.
Фёдор Иванович сразу обмяк и обреченно, понимая, кем он стал в их глазах, произнёс:
– Какие ещё ножницы?
Женщина опасливо разжала ладонь. В ней заблестели самые обыкновенные ножницы, которые Фёдор Иванович сразу узнал. Они всегда лежали на виду в его машине. Так, на всякий случай.
В общем-то, Фёдор Иванович так и не уяснил, с какой целью эта странная женщина похитила его никчемные ножницы, но ему стало невыносимо больно оттого, кем он ощутил себя после произошедшего с ним так внезапно.
«Сначала гаишник, теперь эти ножницы! Боже мой! Что со мной? Будто кто-то подталкивает меня этими странными событиями к чему-то, мне несвойственному. А куда подталкивает? И зачем? Я же старался никогда не подличать! Так всегда и жил! Умышленно никому зла не причинял. Жил по совести… Откуда взялись эти муки? Зачем всё это терзание?»
В тот день он ничего существенного уже не делал. Просто не мог. Даже не поливал, хотя от жары многое поникло. Ему постоянно виделась насмерть перепуганная девочка, та, которая чуть постарше, и совсем маленькая с застывшим ужасом в глазах. И стойкость молодой женщины, своим терпением оберегавшей психику перепуганных детей. А напротив этих несчастных он представил себя, непонятным образом свалившегося на них и ставшего воплощением самого страшного зла на свете!
«Боже мой! Ну, зачем ей понадобились эти чертовы ножницы? И почему больше всего она опасалась, чтобы об этом не узнала моя жена? Её уже полгода как нет на свете! И почему для молодухи это столь важно? Я ведь и сам каждый день вспоминаю жену, как самое чистое создание в моей жизни. Вспоминаю, как идеал доброты и заботы! Как справедливейший божий суд! А сам…»
Только на следующий день соседи заметили некую странность – со вчерашнего дня Фёдор Иванович не вставал с дачной скамейки, пристроенной под роскошно цветущей яблоней.
2020 г., июнь
