Ольга ушла из дома где-то между двадцать пятым и двадцать шестым декабря. Двадцать пятого она ещё точно была. Утром поставила сковородку на плиту, за пять минут пожарила сырники, обожгла палец о турку, сунула бутерброды в его рюкзак и вылетела на работу. Вениамин проводил её взглядом: лёгкая, как облачко, стремительная, как комета, и оставляет за собой шлейф терпкого аромата кофе.
Ей к восьми нуль-нуль, плюс дорога — час в пути, если повезёт. Ему — к девяти нуль-нуль и ближе. У него целый час одиночества. Душ, новости в телефоне, сырники, которые так вкусны горячими. Но сегодня что-то было не так. Вроде утро идеальное, а внутри напряг. Чего-то она явно ждала от него. Но что? Чёрт поймёшь!
Ольга возникла в его жизни три года назад. Пришла как случайный гость, и осталась. Без спроса, но как-то естественно- не рушила его холостяцкий мир, не передвигала мебель. Просто взяла всю его жизнь и, как подушку, взбила, встряхнула — и оп! Та же подушка, но мягче, уютнее, светлее что ли. Вся квартира стала пахнуть ею — её духами, её смехом, её утренним кофе.
Сегодня, ходя по опустевшей квартире, Вениамин пытался понять, где и что пошло не так
На работе думать о личном было некогда. Там происходил локальный ад. Крупному клиенту ночью накатывали обновление. Не накатили — вкатили! Система встала, как замёрзший водопровод. Выписки? Нет! Отгрузка? Забудьте! Доставка? Только на санях! Новый год на носу, а у клиента всё ничком лежит.
— Кто ж под праздник обновляется? — вопили коллеги. Но начальству кровь из носу нужно закрыть договор до боя Курантов. На тестовом, говорят, всё работало. А на ноевом? На боевом — засбоило. Вениамин вздохнул и нырнул спасать корпоративный мир. Сплошной вазелин, беда, неустойки и штрафы положенные под ёлочку. Плюс скорый визит клиентских братков в роли снеговиков — поговорить за жизнь.
К трём дня систему кое-как оживили. В урезанном функционале, но заработало. У клиента — через раз, но идёт. В десять часов вечера стало ясно: работать Вениамину предстоит до утра. Он набрал Ольгу, хотел предупредить: «Не жди!». Но на том конце никто не ответил.
Обиделась? Уснула? — подумал Вениамин. — Ладно, завтра поговорим.
Во коротком забытье, между алгоритмами, ошибками и внезапными озарениями, всплывала Ольга, как немой укор и дата — двадцать пятое декабря!
Двадцать пятое декабря… что-то важное. Что-то… Чёрт возьми, убей — не вспомню!
И только утром, чистя зубы пальцем в офисном туалете, событие всплыло. День рождения Ольги. Тридцать лет. Юбилей?
— Твою матерь… Как он мог забыть?— выдохнул он.
Да и она хороша — могла бы намекнуть. Хотя… намекала. Что-то говорила, вроде бы, между сырниками и уходом.
Поздравил ли он любимую женщину? Хоть слово сказал? Нет, не сказал.
И вообще, любимая ли она?
Удобная? Да!
Свойская? Да!
Комфортная? Конечно!
А любимая ли? Чёрт его знает!
Рабочий день снова закрутил Вениамина, и думы отлетели на задний план. Вечером он вышел из офиса с видом человека, погасившего пожар на нефтеперерабатывающем заводе. Мысли об вернулись Ольге.
Начальство выписало ему отгулы до конца декабря — как герою и победителю. По дороге домой он зашёл в «Русское Золото». Говорят,что девочки любят золото. На витрине лежал браслет — тонкий, изящный, с маленькими золотыми сердечками. Вениамин выбрал его как символ примирения. В цветочном магазине на углу ему накрутили букет из семи красных роз.
Дома его встретила пустота. Гулкая и тягучая. Шкаф зиял пустыми полками. Из ванной исчезли её баночки и склянки. На кухне не хватало мелочей. Только на стуле в спальне одиноко висела его белая рубашка — та самая, в которой Ольга любила ходить по выходным. И на коврике сиротливо жались её комнатные тапочки, которые когда-то он купил.
Ушла!
На холодильнике белела записка. Бумажка, наспех вырванная из блокнота, исчерканная летящим почерком: «Когда-то мне было хорошо с тобой, но я устала. Устала от неопределённости и от осознания, что ты меня не любишь.Прощай!Не ищи, не возвращай, мы не дети. Вспоминай только хорошее. P.S. Забери вещи из химчистки. Ольга»
Записка без надежды на хеппи-энд. Или с надеждой? Кто этих женщин разберёт!
«Ну и ладно. Ну и пусть», — подумал Вениамин и… запил.
Как Вениамин пил двадцать седьмого, он помнил. Как пил двадцать восьмого — смутно. А двадцать девятого пришла она. Хотя, может быть, это случилось утром тридцатого, кто же разберет после такой череды пустых бутылок?
Змея явилась через замочную скважину, а может под дверным проемом. Раздулась до немыслимых размеров, заполнила собой всю комнату и шелестя заговорила:
Что говорит, дружок, пьешь? Пожар души тушишь или меня зовешь?
Ну вот я пришла. Что, нравлюсь? Давай поговорим.
Зеленая змея смеялась ему в лицо, крутила змеиное сальто, гремела пустыми бутылками, обвивала его тело и шептала прямо в правое ухо:
Думаешь, любишь ли Ольгу?
Сомневаешься, возвратить или нет?
Ну так вот… Из-за нелюбимых до меня не допиваются. Нет, бывает, конечно, но это конченные алкоголики, а тебя в списке!
А вот если Ольгу не вернешь, то будешь, как пить дать, будешь.
И спасать твоих на фирме уже будет кто-то другой, не ты. Спасатель хренов!
У тебя сутки до нового года и ещё пару часов сверх.
Вот вертись как хочешь, а Ольгу верни, — и поволокла его в сторону ванной комнаты.
У Веника искрила голова, дико хотелось пить и проснуться.
До боя Курантов оставалось немного менее 30 часов.
