— Товарищ Цаплин, вы где?! Я вам принёс повесть...
Лицо старика перекосилось от гнева, и Цаплин выругался.
Ему не нравилось, когда в разговоре с ним люди повышали
голос либо входили в дом и тут же кричали ему с порога;
старик не считал себя глухим. Но зашедший к нему сосед
снова громко заявил:
— ...Алло, читать бу́дем или как?!
Цаплин оторвался от покраски самодельного аквариума.
Встал. Пинцетом, сложенным из пальцев правой руки, вы-
свободил из себя семейные трусы. Вышел к гостю, тихо
чертыхаясь и привычно шаркая тапочками.
— Снова здрасьте. У меня новая повесть! – прокричал Лео-
нид.
Леонид Головко-Притыркин увлёкся сочинительством. Как
и полагается всякому писателю, он обзавёлся собственным
редактором — дачным поселенцем. В посёлке о Цаплине
(к которому повадился хаживать Лёня) шептались старухи:
— Боренька-то наш — языковед.
Мужи в сединах утверждали:
— Леонидыч — словесник. Не иначе.
Дама без возраста, но с трясущейся головой и по фамилии
Зюзя, шепча с придыханием и возводя глаза к небу, так
рекомендовала Цаплина:
— Матёрый журналист.
Сорокалетний поселенец Феоктистов-Феофанов говорил
Леониду:
— Старик однозначно писатель. Но что написал, извини,
не знаю.
Бойкий плотник по фамилии Удо́вик в кепке набекрень
и с фуганком в руке уверял Головко-Притыркина:
— Дед определённо редактор, ты мне поверь, Лёка.
Но что за человек Цаплин? Скажу так: сам чёрт взмокнет,
прыгая по мшистым кочкам биографии Бориса, который в
юности работал наборщиком в типографии, курьером в жур-
нале и школьным сторожем после того как ушёл из МГУ
с четвёртого курса, плюнув на биологию. Живя в разных
городах и перепробовав множество профессий (от адми-
нистратора кукольного театра до страхового агента), он ни
разу не был редактором в своей жизни. Но люди верят
каждому слову.
И в моей истории в начале было слово, и слово было у
плотника, и слово было — «редактор». Оно, произнесённое
Удовиком, вошло Леониду в голову: несчастный человек
поверил одному из пустых слов и зачастил со своими рас-
сказами к Цаплину. Тот поначалу охотно брал их на про-
чтение, лестно характеризуя первые произведения. Позднее
всё чаще сетовал на нехватку времени, читал без энту-
зиазма и отзывался холодно; последний отзыв содержал
неуместные слова и был расплывчато-туманным. Леонид
ждал такую сбивчивую рецензию почти неделю.
А что за личность Головко-Притыркин? Он, рано покинув-
ший отчий дом, ещё в юности обрёл множество ценных на-
выков, среди которых умение пользоваться людскими сла-
бостями. Бросив работу сантехника и уехав из города, про-
водит всё лето на свежем воздухе; охраняет въезд в дачный
посёлок, где с женой имеет маленький домик. День-деньской
торчит у шлагбаума, сочиняя повести и рассказы; написан-
ное несёт соседу, живущему рядом — через калитку.
— Вы просили что-нибудь новенького. Написал. Читайте, –
заявил Леоня, снова добравшись до соседа.
— Здо́рово, – сказал старик Цаплин, — просто праздник.
Разговорились о рукописи накануне, встретившись в по-
селковом продмаге, куда оба хаживали за провиантом.
Цаплин приметил смартфон в руках Леонида и гримасу
сосредоточенности немолодого и отекающего по утрам
сочинителя. Тот, закусив нижнюю губу и прищурив опух-
ший глаз, пальцем водил по заляпанному экрану. Борис
Леонидович саркастически заметил:
— Гляжу, орудуете.
— Заканчиваю.
— И не надоело?
— Куда там! Почитаете, маэстро?
— Найти бы время...
— Найдёте. Я вас хорошо знаю. Завтра зайду?
— Ну, приходи. Только…
— …На листах, я в курсе.
Цаплин предпочитал текст, распечатанный на бумаге. Утром
Лёнечка, принеся стопку бумажных листов, оживлённо
мусолил их, что-то комментируя. При этом речь его вклю-
чала в себя восторженные возгласы:
— Следите за руками. Здесь начало! Через пятьдесят пять
листов — финиш. Распечатал для вас крупными знаками, не
поверите, в Ногинске. Туда гонял… А вот и окончание!
— Всё ясно, проще помидора, – отвечал самозваный редак-
тор. — Почитаем.
Сочинитель ретировался. Борис Леонидович положил пачку
листов на ворох каких-то газет, – намереваясь скоро всё
разместить в одной папке, – и вернулся докрашивать аква-
риум. Позже произошли события: приехала из Москвы его
жена и привезла рыбок в банке, в которой пара ба́рбусов
плавала вверх брюхом в позеленевшей воде; пришла соседка
жаловаться на кота, срыгивающего колбасу; дочь привезла
внуков; посетили дом ещё какие-то люди.
Головко-Притыркин появился в доме редактора на следую-
щий день ближе к вечеру, интересуясь:
— Прочитали?
— В процессе, – сказал кустарный вычитчик, — увлёкся так,
что все работы в огороде пошли на второй план.
— И как?
Этот вопрос всерьёз озадачил редактора-лгунишку, который
не признавал допущенных им оплошностей. Только сейчас
Борис Цаплин понял, что со вчерашнего утра́ бумаг не видел.
Пытаясь прежде найти листы для прочтения, — единожды о
них вспомнив, — он повесть не нашёл; её нигде не было.
«Что-то удивительное! Может, жена куда-то де́ла?» – вопро-
шал себя безотказный лингвист-авантюрист. — Нормально
идёт, – произнёс он вслух.
— Дочитайте, – сказал Лёнчик, — я в другой раз зайду.
Наутро Лёня появился снова.
— Ну, как текст? – спросил он соседа.
Борис Леонидович прошедшей ночью спал меньше обыч-
ного. В четыре часа утра заваривал чай и рылся в бумагах.
Старческая бессонница помогала с поиском проклятой ру-
кописи. Ни газет, ни бумаг не нашёл.
— Не дочитал, – сказал он появившемуся соседу. — Но,
знаешь, в сюжете нет гомеостаза.
— Чего-чего нет? – спросил бывший водопроводчик и, что-то
сообразив, ушёл, выдув себе под нос глубокомысленное, но
едва уловимое «ага».
— Куда же пропала чёртова повесть? – удивился Цаплин.
— Наверное, она под сервантом, – заметила жена.
Старик выгреб из-под днища пузатого серванта горку жур-
налов и разноцветных буклетов, годами покоившихся между
резными ножками. Разыскивал повесть повсюду, заглянув
даже в баню, где обнаружил три берёзовых веника, два куска
дегтярного мыла, полбутылки лавандового лосьона и мочал-
ку из люфы на крючке.
— Де́да, ты чего? – интересовались внуки.
— Ты что потерял-то? – любопытничала дочь, глядя на
обветшалого скаута.
В сарае он ползал на коленях. Заглядывал под стеллажи,
ударяясь головой о бруски лопат и грабель, а копчиком о
газонокосилку. Встав на ноги, он осмотрел свои треники.
— Вот, теперь коленки встали, – жалобно сказал он, видя
растянутую ткань штанов.
— Как вам повесть? – на следующий день поинтересовался
Лёнчик.
— Эволюция морфем выходит за границы семантического
поля, – бубнил рецензент.
— Вот те на! Добейте, – взмолился Головко-Притыркин,
при этом задумчиво глядя на старика. И уточнил: — Вам
эпизод с любовницей бригадира понравился?
— Я дочитаю, – парировал Борис Леонидович, спрыскивая
слюной сорочку охранника-литератора, — доведу дело до
конца.
Но довершить прочтение он не мог, а потому продолжал
искать. Взлетал на чердак и ниспадал в подвал. Перетрясал
комод и перекапывал сундук.
«Какая там любовница у этого болвана?» – удивлялся рас-
терянный Цаплин.
Лёнчик, подозревающий что-то неладное, стал появляться
в доме Цаплиных реже. Через пару дней всё же спросил
старика:
— Дочитали?
— Сюжетная линия со слабой секрецией, – отбивался от со-
седа недоучившийся биолог с глазами навыкат под клоч-
коватыми бровями филина.
С этого момента интонация Леонида становилась всё более
ироничной. Когда он являлся, то, улыбаясь, вопрошал со-
седа:
— Как материал?
— Изучаю под микроскопом, – отвечал старик.
А через день:
— Как литературка?
— Композиция без хитинового покрова.
— Новости! – отозвался Головко-Притыркин, исчезая до
поры́. Однако он по-прежнему доверял соседу и терпеливо
дожидался похвального отзыва.
Ближе к четвергу — после всех поисковых мытарств,
буквально стиснув зубы и скрепя сердце, — самолюбивый
Борис Цаплин наконец-то принял решение объясниться с
прилипчивым сочинителем. Днём раньше уехали внуки,
дочь и жена. С утра́ что-то шумело в голове и
ломило виски́. Соседка, повторно навестившая Цаплина,
роптала на убежавшего в лес кота, так и не вернувшегося домой.
— Верно, Марсика ли́сы сожрали! – предположила она.
— Сюжет слабоват... – невпопад бормотал Борух, вращая
выпученными глазами. Увидев идущего к нему Лёнчика,
добавил:
— А вот и мой приблудный кот...
— Прикончили?! – оживлённо, но в этот раз без иронии
поинтересовался Леонид.
— Любовницу сожрали лисы?
Сочинитель бросил на старика взгляд полный дружеского
сочувствия. А у Цаплина шум в голове и ломота в висках
вдруг усилились. Борис Леонидович к своему удивлению
нежданно ослеп на левый глаз. Всё вдруг в его восприятии
поблекло и поплыло куда-то. Он перестал чувствовать свою
правую руку. Внешние звуки казались приглушёнными, а
потом весь мир разом провалился в темноту.
Старик пришёл в себя только в ногинской больнице. Бойкая
врач обрадовала:
— Легко, дедушка, отделались! Транзиторная ишемическая
атака на фоне гипертонического криза. За давлением сле-
дить нужно.
— ...Нужно следить – беззвучным голосом проговаривал не-
брежный редактор.
— Вы не беспокойтесь! Подумаешь, не дочитали. У меня
есть другая, – как комар донимал Лёнчик старика, вер-
нувшегося из больницы. В Цаплине он по-старому видел
практическую пользу для себя. — Правда, у непрочитан-
ной вами повести окончание смято. Да и этот бригадир —
подлец. А Светка — профурсетка. Сейчас я и не упомя-
нул бы о них вовсе. А может быть, Борис Леонидо-
вич, к чёрту её?
— Кого? Профурсетку, что ли? – лёжа на диване дачной
веранды, дед препирался с соседом.
— Да повесть эту! Не беритесь уж если не начинали.
— Что-о?! – изогнул брови редактор. — Ты это брось!..
— Да не читайте, чёрт с ней. Я всё понимаю. Завтра я вам
новую принесу. В ней, кажется мне, с композицией всё в
полном порядке: сплошной хитин!
— Э-э… Хоть бы и… Да, приноси, пожалуй, – вновь без-
ропотно согласился Цаплин, терзаемый угрызениями рас-
тревоженной совести, — я обещаю вам, Лёня, прочитать
её целиком, а не наискось.
Сострадательный Лёнечка быстрым шагом пошёл к себе,
раздумывая над фразой Цаплина «прочитать целиком, а не
наискось». Он не понимал скрытого смысла данного вы-
ражения, как и многого в отношении старика к себе.
А чуть ранее редактор-разгильдяй, прохаживаясь по веранде,
разговаривал с женой по телефону. Позвонив из Москвы, она
сказала мужу:
— Знаешь, Борь, поищи-ка пропажу в багажнике старухи.
Старухой называли ржавую развалюху марки «Москвич»
1986-го года выпуска без передних колёс, подпираемую
кряжистым пнём.
— Я вспомнила, что в старуху засунула всё бумажное ба-
рахло! – выразилась благоверная Бориса, имея в виду раз-
бросанный по дому канцелярский хлам, не пристроенный
ни в подполе, ни на чердаке.
Но эта затея с исследованием багажника автомобиля не
заинтересовала шаромыжника. Он расположился горизон-
тально с одной целью — отлежаться.
«Куда и зачем я пойду под дождь?» – подумал он.
Неаккуратный редактор
