Подходя к дому, Кай увидел нищего недалеко от дубовой двери. А это еще кто? На соглядатая не похож. Обычный попрошайка?
Согбенная спина, с головой укрыт влажным дырявым плащом, лица не видно. Бос. Протянутая ладонь трясется.
О, сколько таких бедолаг в Херсонесе, почти на каждом углу.
Прошел мимо Кай. Три раза стукнул висевшим на цепочке молотком в дверь - условленный знак для Герострата.
Оглянулся, нет ли поблизости других «конских хвостов», и опять взглянул на нищего, тот сгибался, бубнил что-то. Вздохнув, Кай вынул серебряную монету, - пусть порадуется нищий. Вернулся, дать милостыню.
Герострат открыл дверь, выглянул, распатланный, заспанный.
Едва монета коснулась ладони нищего, неожиданно и безжалостно Каю заломили пальцы, завернули руку за спину, - боль пронзила рану, - и со всей силой втолкнули в коридор. Герострат чуть заикой не сделался, принимая на себя падавшего господина. Дверь закрыли на два засова, верхний и нижний. Кай подумать не успел, что происходит, что это за «благодарность» такая? Обернулся, выскочив в дворик, рывком обнажил меч.
Сдернув с мокрой головы капюшон нищенского плаща, перед Каем Валентом стоял…отец, Марий Алкивиад-Филимер.
* * *
Как выглядел Марий Алкивиад, страшно смотреть: лицо темное, заросшее, пустую глазницу наискось закрывала черная повязка. Грязная туника разорвана на груди, имевшей красные змеиные отметины – не затянувшиеся, почти свежие шрамы. Единственный зрячий глаз горел бешенством.
Не мог опомниться Кай, таким отца он видит впервые.
- Где пакет?! - гаркнул Марий Алкивиад, презрев приветствие.
Не спуская глаз с разъяренного отца, Кай щелчком пальцев велел Герострату принести из спальни пакет с бумагами. Раб понял. Полез по лестнице, испуганно глядя сверху на господ.
- О маны! Отец, что случилось? Что с тобой? Где ты был? Когда ты приехал? С кем?
- Заткнись, собака! – грязно, безжалостно оборвал Марий Алкивиад «сына». Тот, теряя самообладание, выкрикнул:
- Опомнись, опомнись, умоляю. Не доводи до крайности. Я больше не выдержу твоих оскорблений, отец.
Герострат спустился с пакетом. Марий Алкивиад выхватил его из рук перепуганного раба. Пакет вскрыт. Бумаги на месте.
Марий Алкивиад шагнул к «сыну» ближе, тот не отступил, но стерег каждое его движение.
- Ты отдал бумаги Максиму Флавию? Нет! Ты сделал то, что я приказал тебе, как трибуну, военному? Нет! Ты позволил им избрать императором Гая Аврелия?!
….Вплавь направляясь к пристани, Алкивиад еще надеялся, что сын отдал документы главе оппозиции Максиму Флавию, хотя же видел соперника на римский престол при параде Августа, но подумал – может Гай Аврелий поднял бунт, перетянул на свою сторону часть легионеров? Надеялся Филимер, на что-то еще надеялся. Умирает надежда последней…
- Ведь ты прочел бумаги?
В глазах Кая закипала обида, готовая выплеснуться гневом.
- Да! – выкрикнул он. – Я не хочу!.. Хоть раз в жизни я могу иметь собственное мнение? Не хочу, чтобы ты на моих плечах въехал в Рим триумфатором!
- Вон как! На твоих плечах? Ты посмотри, какая неженка?! Ему ничего не скажи, ничего не прикажи, как младшему офицеру! Его пальцем не тронь! Сразу на дыбы, жеребец колаксайской породы! А может ты и вправду сакральное Божество, с неба свалился?!
- Прекрати меня оскорблять! - выкрикнул сам не свой Кай.
- Это не оскорбление…- зловеще произнес Марий Алкивиад, потрясая пакетом. - Всё называю своими словами! Я простил тебе срыв свадьбы с Фабией, бес с ней! Я забыл твой гонор шлятся по Форуму с Элин, где тебя видел Дий! Я прощу тебе Золотого Колаиса, кого ты подло украл у меня, если ты вернешь мне лавры, те, что отдал Гаю Аврелию!
- Никогда! На трон Империи сядет римлянин! Я ведь знаю, кто ты, отец - низложенный конунг готов Филимер!
Это стало фатальной ошибкой высокомерного, гордого приемного сына Мария Алкивиада, да и самого Алкивиада, кто, наконец, сообразил – под ним раскрылась пропасть, как черная ротоглотка, изрыгнувшая, казалось бы, навсегда погребенную тайну:
- Волчья натура, кровь волчья, поступки волчьи, сармат проклятый!
Ошеломленный невиданным оскорблением отца, кто назвал его «сарматом», Кай Валент пропустил роковое движение – пакетом наотмашь Марий Алкивиад ударил его по лицу, - бумаги разлетелись по полу. Меч, который Филимер вырвал из руки «сармата», отбросив в сторону, улетел в бассейн.
Не мог Кай опомниться, залившись краской стыда.
Герострат затрясся от страха, попятился к лестнице.
- Ты понимаешь, варвар, ты мне поломал всё, всё, что я выстраивал годами?! О, будь проклят тот день, когда я подобрал тебя, шелудивого щенка, сдыхавшего в мусорной яме!
Непонимающе Кай уставился на Филимера. Краска стыда сбежала с лица, внезапно сильно побелевшего.
- Ложь! Очередная ложь! Ты опытен, отец, бросать меня на лопатки! Я всегда был у тебя виноватым. Я видел посмертную запись…Лавиния…Мария Лавиния, твоя супруга, не моя мать! Не моя мать, она, умершая за три года до моего рождения! Ты опять солгал! Ты лгал мне постоянно! Кто моя мать?! Отвечай, Филимер!
Марий Алкивиад, не обращая внимания на слова Кая, орал, брызгая слюной:
- Я пожалел тебя, назвал своим сыном, я дал тебе римское гражданство! Я выучил тебя! Я спас тебя! Вытащил из ямы, куда тебя выбросил родной отец!
Кай закрылся ладонями. Его била нервная дрожь, голова пылала, опустошенная оскорблениями, которые смываются кровью. Но отец обезоружил его, боится: сын набросится на него с мечом? Колени подкосились, упал, заткнув уши ладонями, чтобы не слышать адские обвинения Филимера-Алкивиада.
- Ложь, ложь, хотя же знаю,…ты мне не отец…- твердил Кай.
Марий Алкивиад улыбнулся. Его улыбка перепугала Герострата. Он уже не знал, куда спрятаться, чтобы не видеть и не слышать, как старший хозяин унижает его молодого господина.
- Ложь?! А то, что есть у тебя брат, кому ты дорогу перебежал, ложь?! У вас одна морда на двоих! Так, твоя морда ему мешала. Знаешь, кто твой брат? Он – тот самый монстр..., о ком я тебе рассказывал – Антир! Это он забрал у меня власть и корону! Он, паршивая собака, хотел украсть у тебя Элин! А тебя, горе - сынок, прибить к двери своего дома! Этого самого дома, где мы сейчас! Ловко тебя заманили в его пенаты!
Глубоко дыша, Кай ошеломленно смотрел на липового Мария Алкивиада.
- Поверил, сарматский отпрыск?! Или ты не Кай Валент? Может Антир, кто устроил мне засаду на вилле, прикрывшись твоим именем, сынОК! Вот уж точно театр Аристофана разыграл вместе с твоей невестой, Фабией Глорией, кого он украл у тебя, сделал ее своей подстилкой!
- Ты хочешь убить меня? Убей. Я не перенесу твоей правды, Филимер! Лучше убей!
- А как же привет? Твой брат, Антир, просил тебе передать…, с нижайшим поклоном!
Не успел Кай прийти в себя от всего услышанного, - он не родной сын Марию Алкивиаду, таки не родной сын, не гот, а сармат. И брат у него есть, король Антир, о ком был достаточно наслышан. Тот самый Тири, с кем Кая перепутала жрица Марция. Филимер рывком развернул в воздухе бич погонщика, который прятал под плащом. Со всего маху перетянул бичом приемного сына, попав по лицу.
Герострат взвыл не своим голосом: его господин умылся кровью.
- Собака сарматская, ты отобрал у меня власть! Всё разрушил! – новый свистящий удар бича обрушился на тело Кая. Он упал, но не подумал защититься руками. Еще один сильнейший удар перевернул его ничком.
Марий Алкивиад как с ума сошел, орал проклятия и стегал приемного сына, кого втайне мечтал сделать своим вторым «Я», кого, может и любил, когда видел себя почти триумфатором, но кого презирал, когда «сын» артачился, единственно желая: на его плечах завоевать власть диктатора мира. Но всё поломал, испоганил, проклятый отпрыск Божественного рода! Кроме, как ненависть, Филимер, власть потерявший и самого себя, ничего отныне к «сыну» не испытывал. Кай Валент его предал! Предателей Филимер убивал, пуская в ход нож, меч, яд, черное колдовство. Сына главы клейтистов тоже убьет, поклялся же самому себе: живым Кая Валента Дию не отдаст, до смерти запорет!
Герострат, икая от страха, смотрел, как туника господина покрывалась пятнами крови.
В голове Кая мир перевернулся. Он очутился в прострации, только боль, немилосердная боль. Он не вскрикнул, рта не раскрыл, стиснув зубы намертво. Но один удар бича задел рану на руке – Кай взвыл, едва сознание не потерял.
Герострат, шепча молитвы богам, подкрался к бронзовому высокому и тяжелому светильнику. И, когда жало бича охватило тело его господина, вцепившегося окровавленными пальцами в плиты пола, Герострат обрушил светильник на голову Филимера, вложив в удар силу, о которой сам не подозревал.
Филимер свалился на пол, сбив вазон с цветами.
Герострат подбежал к пострадавшему. О, боги! У него вся спина исполосована, туника порвана.
Господин, превозмогая слабость и боль, поднялся на колени. Взглянул на раба, дотрагиваясь дрожащими пальцами до своего лица.
Ужаснулся Герострат.
Кровавый след наискось пересекал его божественное лицо ото лба, по щеке, задев царственные губы, - как только в глаза не попало?! С уголка рта капала яркая кровь.
- Гер. Ты умеешь коня…взнуздать? Я не смогу…
Зарыдал раб, целуя в кровавых полосах руки господина.
- Не умею, мой господин, не умею…
- Помоги встать, дай руку, - Кай задыхался, глотая воздух раскрытым ртом.
Герострат боялся обнять господина, на нем живого места не было.
Осторожно поддерживая, провел его, как он пожелал, к жеребцу.
Марий Алкивиад зашевелился, пытаясь встать.
В самое это время глухая дубовая дверь откликнулась грохотом - в нее били, как тараном. Были слышны голоса, крики с приказом немедленно открыть.
Герострат помог Каю Валенту взобраться на спину неоседланного жеребца. Кай обнял шею скакуна, едва не потеряв сознание. Нашел в себе силы намотать на руку пряди его длинной гривы.
- Быстрее, Гер, открой ворота…
Раб ударом кулаков отодвинул засов ворот, которые выводили на соседнюю улицу. Сам не понимал, зачем это делает. Куда сейчас скакать господину? Ему нужен врач.
Марий Алкивиад выпрямился, стискивая в кулаке бич; затылок, куда попал бронзовый светильник, онемел, а мысли, горевшие бешенством, уподобились липкому киселю, не иначе склеились, - не мог осознать изгой Филимер, где он и что делал минуту назад? Одно мерещилось зрячему глазу – черная дыра, в которой исчезает его «Я», гулко стучавшее сердце
