Эльвира Вальдемаровна всегда жила на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая. Выскочив удачно замуж, она ни дня не работала, благополучно существуя на деньги своего мужа – чиновника среднего полета в каком-то замысловатом министерстве. Супруг, привыкнув баловать свою половину, так в это втянулся, что со временем даже и не представлял, чтобы она марала свои холеные ручки мытьем посуды или стиранием пыли. Всё это делали специально нанятые люди, что незаметно шелестели по огромному дому. Задача же Эльвиры Вальдемаровны была проста – соответствовать должности мужа и блистать везде, где им приходилось бывать. И она блистала – и ровными зубами, и украшениями, чья стоимость постоянно переваливала за четыре нуля, и брендовыми нарядами, и манерами дамы, выпавшей из восемнадцатого века. Породистая осанка и надменное выражение лица породили за ее спиной прозвище «Барыня». Ей восхищались мужчины и тихо ненавидели женщины, ее расположением дорожили, а кое-кто даже пытался и подражать. Последнее удавалось редко, ибо, обладая от природы отменным вкусом, Эльвира Вальдемаровна не поддавалась копированию.
Жизнь ее катилась «сыром по маслу» даже после скоротечной кончины супруга, перетрудившегося в процессе перекладывая бумажек. Деток небеса им не дали, а состояние он подкопил немалое. И его супругу без проблем подкармливали многочисленные квартиры, разбросанные по всему городу и успешно сдаваемые в найм. Она же, по-прежнему, посещала вернисажи и получала приглашения на всякие обеды, где, словно осетрина с гвоздикой в зубах, служила главным украшением.
Возраст относился к ней снисходительно, медленно отвоевывая места на теле, помечая их своим присутствием – то пробившись легкой сединой на висках, то пустив паутинку морщин у глаз, то пометив бедра целлюлитом. Долгое время Эльвира Вальдемаровна боролась с незваными «гостями» - где-то что-то подкалывая, где-то как-то подтягивая. Мысль еще раз выйти удачно замуж ее не оставляла, пока она не поняла, что кавалеры предпочитают девочек погорячее и попроще. В моду вошли прокаченные простолюдинки, взятые из периферии и способные благодарить позами из Камасутры. Беззаветная любовь к породистым красавицам отошла в небытие. «О, времена, о нравы!» - посокрушалась про себя Эльвира Вальдемаровна и приняла решение просто наслаждаться, впустив в свою жизнь юных альфонсов и экстремальные виды отдыха. Горные лыжи, прыжки с парашютом, дайвинг с акулами, господи, чего она только не перепробывала, одновременно отмахиваясь от надоедливых подруг.
- Одумайся, - твердили те. – Тебе уже даже не сорок, чтобы так рисковать.
Но она лишь смеялась в ответ и повторяла:
- Жизнь одна, и прожить ее нужно ярко!
Всё остановило одно неудачное падение с горки. Два месяца в гипсе и строгие рекомендации врачей слегка поубавили ее пыл. А потом неугомонный мозг нашел новое хобби. Теперь она переключилась на богему. Скупая бездарную мазню смазливого художника, что вечно ходил в драных джинсах и с копной немытых волос, собранных в небрежный хвостик, она была уверена, что дарит миру «свежий» талант. И отлично в этом преуспела. Уже через год не иметь в своем доме его «творение» считалось моветоном, а не посещение очередной выставки, организованной Эльвирой Вальдемаровной, приравнивалось к отлучению от ее дома.
Сама же она получала истинное удовольствие, вышагивая, опираясь на резную трость, по гулким залам ее собственной художественной галереи, где каждый угол был украшен ее же портретом – то в мехах, то сидя в кресле, то просто профилем. Она любовалась этим и искренне верила, что они на пару с немытым художником уверенно ворвались в историю, наравне с Шагалом и Рубенсом. Но и тут счастье было недолговечным. Всё закончилось, когда она застала смазливую натурщицу верхом на своем протеже. В одночасье галерея была продана, а незадачливый художник вычеркнут из памяти, которая уже и без него давала сбои.
Пережив разочарование в высоком, Эльвира Вальдемаровна решилась радикально изменить образ жизни. Оставив городскую суету и квартиру, она переехала в загородный дом, где, наняв симпатичного садовода, занялась ландшафтным дизайном. Она скупала самые диковинные растения со всеми мира, превращая свой сад в настоящее чудо. Причудливые пальмы, цветущие рододендроны, пышные кусты роджерсии и воронец с его белыми плодами на красных ножках, а вдоль ровных дорожек, выложенных желтым кирпичом, причудливым полотном раскинулась бруннера, плескаясь голубыми волнами мелких цветов. И, конечно же, гордость Эльвиры Вальдемаровны – это теплица, принявшая в свои просторы не одну сотню орхидей. Теперь всё ее время было посвящено поискам и приемам, она то листала каталоги, отыскивая очередную диковинку для стараний садовода, или распахивала двери ценителям дорогой, во всех отношениях, и такой разнообразной ботвы. И каждую свободную минуту проводила в саду, любуясь результатом своих трудов.
«Барыне» уже было тяжело передвигаться, потому она, уютно устроившись на гамаке и раскачиваясь на нем в такт своим мерно текущим мыслям, любовалась красками и ароматами, что ее окутывали и уносили в мир грез. Она была счастлива. Но нежданно-негаданное бегство садовника на пару с кухаркой, что не забыли прихватить с собой бриллиантовую брошь Эльвиры Вальдемаровны, почему-то, напугало ее не по-детски. А потом, быстро продав, практически за бесценок, столь дорогие ей и дом, и сад, она заперлась в квартире, оставив при себе лишь старую прислугу, что вошла в ее дом еще при жизни мужа совсем молодой девчонкой. Теперь дни тянулись долго и нудно, отделяя утро от вечера лишь приемами пищи. За воспоминаниями да утренним туалетом, когда она по наработанной привычке накладывала макияж и выбирала наряд, в общем-то, и складывался весь ее день. Порой про нее вспоминали знакомые из прошлого, но скорей, чтобы убедиться, что она всё еще жива и шевелится. Звать ее уже никуда не звали. Да и сама она никуда не выбиралась. За исключением одного места. Непоседливая натура Эльвиры Вальдемаровны не могла скучать вечно, а потому на пару со своей приятельницей детства, с коей они одновременно встретили и морщины, и склероз, раз в неделю она посещала стриптиз. Ох, уж эти горячие жеребцы в костюмах Адама, как же они двигались, какие эмоции колыхали, какие воспоминания поднимали из глубины дряхлеющих тел. Музыка, бьющая из виниловых стен, мерцающие огни и стойкий запах похоти, что сочилась из каждой щели, заводили, завораживали и будоражили. «Ради этих мгновений и стоило еще трепыхаться на этом свете», - думалось Эльвире Вальдемаровне, что со смаком потягивала коктейль и с удовольствием аплодировала танцорам. А потом доставляла себе истинное удовольствие, запихивая купюры за резинку микроскопичных трусов, кои мало, что скрывали, даже от подслеповатых глаз.
Юный и смазливый санитар Петька, что уже полгода служил в доме престарелых, смотрел с укоризной, как морщинистая старушка, давно отбывшая в удивительную страну - деменцию, засунув ему в карман лист подорожника и с удовольствием по нему похлопав, затем откинувшись на спинку кресла-каталки, тут же уснула.
- Как же мне это надоело! – сокрушенно произнес он, обращаясь к товарищу по несчастью – широкоплечему усачу, что по соседстве пытался в таком же кресле утихомирить старичка, тщетно рвущегося в бега на своих парализованных ногах.
- Терпи, - ответил тот, наконец-то, справившись с неудачным бегуном. – Кто знает, какие мы будем в их возрасте.
А потом, широко улыбнувшись, добавил:
- И скажи спасибо, что она тебе их в карман сует, а не в трусы. Интересно, о чем она в этот моменте думает?
- Да, не дай бог, узнать, - вздрогнул Петька и подналег на ручки коляски, катя ее в неопределенное будущее нашей «Барыни».
