Произведение «Шаббо» (страница 3 из 3)
Тип: Произведение
Раздел: По жанрам
Тематика: Рассказ
Автор:
Оценка: 5
Оценка рецензентов: 10
Баллы: 18
Читатели: 460
Дата:
«Шаббо» выбрано прозой недели
26.05.2025

Шаббо

сковавшее их волю к сопротивлению. Давненько мне не снился этот кошмар, подумал я. [/justify]
Раздался звон колокольчика  на входной двери. Вошла женщина, одетая в причудливую смесь - джинсы и длинное восточное разноцветное платье, украшенное золотой нитью. На голове шелковый платок.

- Здравствуй, Абдул! - сказала Шаббо.

У меня крепкая нервная система, но тут я растерялся и ляпнул первое, что пришло в голову:

- Ты почти не изменилась...

- Ты тоже, - беззаботно произнесла Шаббо. - Как поживаешь? Давно не виделись.

- Живу, работаю, - я обвел рукой стеллажи с компьютерной техникой. - Дочки подрастают. Скромная жизнь маленького немецкого бюргера в свободной стране.

- Не скучно? После полета в космос?

- Тогда была другая жизнь, - уверенно сказал я. - Теперь она иная, хуже или лучше, вопрос, конечно, интересный, но я не слишком склонен к философствованию. Эти жизни как параллельные прямые, нет оснований, чтобы они пересеклись.

- Я приехала поговорить с тобой, - сказала Шаббо. - Вернее, меня уполномочили поговорить с тобой.

- Любопытно. И кто же эти они?

- Люди, которые сегодня у власти на Родине.

- Странно, что им понадобился космонавт, - рассмеялся я. - Им надоело прозябать в средневековье? Или они рассчитывают устроить публичную казнь на национальном стадионе, использовав тебя в качестве приманки? Ты стала религиозной фанатичкой?

Вспоминая впоследствии разговор с Шаббо, я ловлю себя на мысли, что не пригласил её в кафе, как принято поступать, встретив давнишнюю знакомую, даже не предложил сесть. Мы стояли как на поле боя, у невидимого барьера, как парламентеры враждующих сторон.

- У меня было время подумать, - сказала Шаббо. - Я и думала - годами. И многое поняла про себя.

- Я - афганка, - продолжила она. - Я понимаю, что такого народа на самом деле не существует. Пока, во всяком случае, усилиями тех людей, которые, как я понимаю, тебе не нравятся, идет формирование этого народа. Прямо сейчас, в наши дни. Ты знаешь прекрасно, как в юности я отчаянно пыталась оторваться от собственных корней, превратиться в этакую экспортную восточную красавицу с обложки гламурного журнала - "made in Asia». Постепенно во мне нарастало и всё сильнее ощущение, что это не моя жизнь, что я просто бездумно лечу в пропасть, без страховки и надежды спастись.

- О каких корнях ты говоришь? - сказал я. - О традиции, где девочку запрещено обучать грамоте, а женщина, выходя на улицу, обязана заматывать лицо тряпкой? Сейчас двадцать первый век, а не пятнадцатый. Я тебе скажу, чем закончится это скотство и это изуверство, которое творится на Родине. Придут новые оккупанты, вместо советских американские, и в очередной раз попробуют возродить Афганистан для цивилизованной жизни.

- Вот именно, в очередной раз. - Шаббо посмотрела мне прямо в глаза, как удав на кролика. - Сколько их было, этих попыток за последние двести лет. И всегда с неизменным результатом - чужие уходили, а страна продолжала жить так, как ей начертано.

- Начертано кем? - сказал я. - Богом, судьбой, шайтаном, муллами, которые до сих пор уверены, что Земля плоская и стоит на четырех слонах? И что прикажешь делать с теми, кто не согласен жить по законам шариата? Им умирать или бежать подобно мне?

- Ты стал европейцем, - сказала Шаббо. - Окончательно. Потому что ты им был с самого начала и именно этим когда-то меня покорил.

- Это плохо? - спросил я. - Быть европейцем?

- Нет, неплохо. Но наша земля предназначена для других людей, которые хотят построить отличную от западного мира цивилизацию. Поэтому ты оказался сорняком, поэтому ты здесь, а не там.

- А ты? - сказал я.

- Я - там. Я участвую в строительстве этой новой цивилизации и я счастлива.

- Ну, и  методы у вас, у строителей.

- Методы такие, какие есть, - жестко сказала Шаббо. -  Не вижу причин оправдываться, скажу лишь, что в  истории страны бывали и более кровавые времена.

Она вдруг рассмеялась:

- Мне понравились твои стенания по поводу униженных и замордованных женщин. Поверь на слово, матриархат нигде так не процветает, как при истинном исламе. Просто как и положено нашей религией, он скрыт за ширмой, не являет себя публично. Скажу больше, талибами управляют женщины, их матери, жены, сестры. Интуиция подсказывает им правильную дорогу.

- Ты замужем? - спросил я.

- Была, - сказала Шаббо. - Мы познакомились с будущим мужем в Нью-Йорке. Прожили вместе недолго, он вернулся на Родину воевать с коммунистами, когда те еще были у власти. В одном из боев погиб.

- Мои соболезнования, - сказал я. - А дети?

- До детей дело не дошло.

- Я заранее знаю твой ответ, - сказала Шаббо. - На предложение вернуться домой и поддержать новую власть. Нисколько не сомневаюсь в твоем отказе. Тем не менее, подумай. Страна много для тебя сделала, пора возвращать долги.

- Страны больше нет, - сказал я. - Есть только сборище обезумевших глупцов, которые мстят всему нормальному миру за собственную убогость.  И ты, к сожаленью, среди них.

- Страна есть, - сказала Шаббо. - Она была и будет. И всегда будет жить по собственным законам. Она всё чаще будет сниться тебе и чем старше ты  становишься, тем острее будут эти воспоминания. Подумай.

Шаббо подошла ко мне и погладила по плечу:

- Подумай, Абдул...

Я люблю осенний Штутгарт. Мне нравится запах чуть подгнившей от дождей травы, которую не успели убрать ретивые дворники. Когда дочки были крохами, с женой мы часто приводили их в ботанический сад, где находится зоопарк Вильгельма. Теперь дочки выросли, у них иные интересы, я посещаю зоопарк один, сижу подолгу на лавочке и кормлю орешками белок, что скачут по деревьям.

Я не ощущаю себя ни немцем, ни афганцем, на родном языке мы разговариваем все реже, и для дочек  немецкий более понятен и удобен, чем пушту.

Когда я смотрел через иллюминатор на Землю, она действительно голубой шар, в кино показывают правду, я почувствовал себя человеком мира, которому интересна сущность в его цельности, а не разделенной на разноцветные полосы в угоду чьим-то интересам. Я положил тогда ладонь на томик Корана и попросил Невидимого как можно скорее вернуть мир к его изначальной простоте.

Я докармливаю белочкам орешки, выбрасываю скомканный бумажный пакетик в урну и иду к себе в магазинчик. Пыльные джинны азиатских городов остаются позади, растворяясь за моей спиной подобно миражу...

 

 

 

 

 

 

 

 

 


Обсуждение
Показать последнюю рецензию
Скрыть последнюю рецензию
Что остаётся от любви, когда проходит юность, рушится страна, а небо становится лишь воспоминанием? Герой рассказа — афганский космонавт, живущий в эмиграции, — неожиданно встречает в Германии свою первую любовь. Шаббо, когда-то дерзкая и свободная, теперь — парламентёр от власти, которую он считал врагом. Их разговор становится не только личной драмой, но и философским столкновением двух мировоззрений: цивилизации и архаики, свободы и подчинения, памяти и выбора.

«Шаббо» — это масштабный, многослойный рассказ, в котором личная история любви переплетена с историей страны, войной, эмиграцией и поиском идентичности.


Сюжет и структура

Рассказ построен в форме исповеди главного героя — Абдула Ахада Моманда, афганского космонавта, от первого лица. Композиция ретроспективная: воспоминания перемежаются с настоящим.

Повествование ведётся через цепочку ключевых эпизодов:
1. Поздние телефонные звонки Шаббо — экспозиция и настрой.
2. Знакомство и отношения с Шаббо.
3. Биография Абдула — путь от лётчика до космонавта.
4. Решение о браке с другой.
5. Прощальный разговор с Шаббо.
6. Космос, крах страны, эмиграция.
7. Встреча в Германии спустя годы — кульминация.
Эпилог — философское размышление о принадлежности и идентичности.

Рассказ выстроен без спешки, с мягкими переходами и сильной связующей линией — образом Шаббо.


Образы и характеры

Абдул
Человек между мирами: восток–запад, традиция–современность, небо–земля.
Герой без пафоса: мужественный, но рефлексирующий, разумный, но не без слабости.
Болезненно осознал: ни родина, ни новая страна не стали полностью его.

Шаббо
Символ свободы и страсти, но также — хаоса, бесстрашия, разрушения.
Блестяще прописана психология: дикая, яркая, неподатливая. Настоящая дочь революции, лишённая матери, но с магической властью над отцом.
В финале — зловещая мутация прежней Шаббо: теперь она — парламентёр от талибов, скрытый матриарх новой тирании.


Исторический контекст

Повествование охватывает важнейшие события афганской истории:
падение монархии;
апрельская революция;
советское присутствие;
вывод войск и приход талибов;
эмиграция интеллектуалов.

Фоном — срез эпох, попытка модернизации и её крах, через судьбы реальных людей. Всё это подано достоверно, живо и образно.


Философские слои

Личность и история: герой — не просто участник событий, а свидетель и жертва политических сдвигов.

Нация как иллюзия: «афганского народа не существует» — ключевая идея, которую отвергает и принимает каждая сторона по-своему.

Культурная травма и распад идентичности: герой говорит на другом языке, живёт в другой культуре, но сны тянут назад.

Цивилизация и варварство: не как Запад и Восток, а как два способа видеть человека.


Стиль и язык

Богатый, живой язык с чередованием просторечий, иронии, метких образов и высокой лексики.
Плотность деталей высокая, но текст не перегружен.
Уверенное владение художественной прозой: сцены проработаны, характеры живые, фон рельефный.


Цивилизация и варварство

В рассказе «Шаббо» тема цивилизации и варварства проходит не по традиционной оси «Запад против Востока», а выстраивается как более глубокий конфликт — два взгляда на человека и на устройство мира.


Цивилизация как взгляд на человека

В «космополитическом» подходе, который олицетворяет герой Абдул:
человек — самоценен вне зависимости от культуры, веры, рода и пола;
прогресс измеряется правами личности, уровнем свободы и образованности;
закон и наука — критерии порядка;
культура — это открытость, обмен, развитие.

Абдул — космонавт, инженер, человек, побывавший в небе и увидевший Землю «как шар», единое целое, а не мозаичный набор этнических анклавов. Для него важна не нация, а человеческое в человеке.

«Когда я смотрел через иллюминатор на Землю… я почувствовал себя человеком мира, которому интересна сущность в его цельности, а не разделенной на разноцветные полосы».

Этот взгляд — гуманистический и универсалистский.


Варварство как другой способ видеть

В противоположность ему, Шаббо в финале представляет иной подход:
человек ценен лишь как часть племени, религии, нации;
свобода — это заблуждение, истинная жизнь возможна только в подчинении Божественному порядку;
прогресс — западная уловка, настоящая ценность — в корнях, традиции, иерархии;
женщина может быть сильной, но только скрытно, в рамках «невидимого матриархата» при патриархальной витрине.

Шаббо не говорит, что люди равны — она говорит, что у каждой земли свой путь и чужие критерии здесь неприменимы. Варварство здесь — не дикость в обыденном смысле, а альтернатива цивилизации, отвергающая её предпосылки.

«Наша земля предназначена для других людей, которые хотят построить отличную от западного мира цивилизацию».


Цивилизация и варварство — это не география

Это не спор о религии: герой не противопоставляет ислам христианству или атеизму. Он говорит о возможности выбора, самоопределения, перемены судьбы.

Это не просто идеологический конфликт: оба персонажа — умные, сильные, бывшие влюблённые. Именно потому диалог страшно правдоподобен — никто из двух не показан сколько-нибудь карикатурно.

Это спор о человеке:
Абдул говорит: человек достоин быть собой, даже если он сорняк среди чужого поля.
Шаббо говорит: человек — часть племени, миссии, судьбы. Уход — измена.

В контексте рассказа, «варварство» — не отсутствие культуры, а её отказ от универсального человека. Это мир, где права неотъемлемы только в том случае, если ты вписан в структуру. Всё, что вне структуры — подлежит подавлению.

А «цивилизация» — это мир, где структура существует для человека, а не человек для неё. Где можно быть одновременно афганцем, мусульманином, космонавтом и отцом девочек, говорящих по-немецки.

Рассказ говорит нам: цивилизация и варварство — не географические полюса, а два способа видеть человека. Один — гуманистический: человек самоценен, его право выбирать, думать, любить, ошибаться и быть собой важнее принадлежности к роду, нации или вере. Второй — иерархический: человек — часть структуры, подчинённый, винтик судьбы, обязанной соответствовать «своей» культуре и законам.

Один и тот же человек может в разные годы принадлежать и одному, и другому миру. И самое страшное — не то, что один из двух миров победит, а то, что они перестанут слышать друг друга.


Свобода и подчинение

Столкновение в рассказе «Шаббо» — это не просто драма двух людей, это глубокий конфликт двух мировоззрений, которые можно описать как свобода и подчинение.


Свобода

Абдул символизирует мир, где человек свободен:
в выборе судьбы, профессии, партнёра, страны;
в мышлении и вере — он берёт в космос Коран, не будучи религиозным фанатиком;
в способности любить без требования подчинения: он любит Шаббо, но не хочет сковывать её ролью жены;
в критическом взгляде на любую идеологию — будь то исламизм, советский интернационализм или национализм.

Свобода Абдула — ответственность перед собой, перед истиной, которую он ищет не в догмах, а в честности к себе. Он предпочёл стать «сорняком» в родной земле, чем украшением на чужом знамени.


Подчинение

Шаббо в финале — представительница мира, где личное растворяется в общем:
вера выше разума, культура выше желания, родина выше индивидуальной судьбы;
человек не выбирает, а принимает «начертанное»;
женщина, как и мужчина, служит идее, пусть и скрыто, в форме невидимого матриархата.

Подчинение в её версии — не рабство, а форма силы: дисциплина, укоренённость, готовность к жертве. Это мир, где ясно, кто ты, откуда, ради чего живёшь и ради кого готов умереть.


Конфликт между свободой и подчинением

Этот конфликт неразрешим, потому что обе стороны по-своему правы:
свобода даёт чувство простора, но приносит одиночество и утрату принадлежности;
подчинение даёт цель, но требует отказаться от личного.

Когда Шаббо говорит: «Ты — сорняк. А я — дома»,
она отрицает право быть собой вне традиции.

Когда Абдул отвечает: «Страны больше нет»,
он отвергает её веру в коллективное будущее.

Этот конфликт — мир свободы против мира смысла, мир одиночек против мира структур, космос против корней.


Рассказ не даёт однозначного ответа. Абдул жив, спокоен, почти счастлив — но не уверен в том, что знает, кем он стал. Шаббо убеждена в своём выборе — но говорит в полутьме, как посланница теней.

Этот спор не о том, кто прав, а о цене, которую мы платим за выбор: быть собой или частью чего-то большего.


Память и выбор

В рассказе «Шаббо» столкновение памяти и выбора — один из самых тонких и глубоких смысловых слоёв. Этот конфликт разворачивается не как абстрактная философия, а как внутренняя драма героев, особенно Абдула, для которого память — это и боль, и долг, и искушение, а выбор — это и свобода, и утрата, и предательство.


Память как тень родины и прошлого

Память в рассказе — это не просто воспоминания о любви. Это:
связь с землёй, где ты родился, даже если больше не хочешь туда возвращаться;
призраки тех, кто погиб — отец Шаббо, солдаты, страна;
язык, на котором говорили с матерью, и который теперь забывают дети;
прошлая идентичность, которую уже не наденешь, как выцветшую военную форму.

Абдул не может забыть Шаббо, не может забыть Кабул, не может забыть небо, в которое он летал не ради страны, а ради мечты — и всё же именно страна сделала этот полёт возможным. Память напоминает: ты обязан, ты связан, ты не сам по себе.

«Ты стал европейцем... Потому что ты им был с самого начала». — говорит Шаббо.
Но она знает, и он знает: часть его осталась там.


Выбор как воля к другой судьбе

Выбор — это то, что отличает Абдула от большинства вокруг:
он решил остаться в Советском Союзе, когда мог вернуться;
выбрал жену, а не страсть, предвидя разрушение, а не стабильность;
эмигрировал, когда понял, что не может больше служить родине;
не поддался на призыв Шаббо вернуться — даже с её мягким уговариванием.

Выбор — это его внутренняя ось. Но за выбор приходится платить: одиночество, разрыв с прошлым, ощущение «параллельных жизней», которые не пересекутся.

«Страны больше нет». — говорит он.
Это не отказ от любви к родине, а рациональный жест спасения себя.


Столкновение между памятью и выбором

Шаббо выбирает память. Её выбор — не вернуться к прошлому, а встроиться в ту идеологию, которая даёт корни, смысл, нацию. Её память об отце, о борьбе, о языке, о снах — становится путеводной звездой, которую она выбрала как судьбу.

Абдул выбирает выбор. Его свобода — быть тем, кто ушёл, начать сначала, даже если он чувствует, что это тоже путь в пустоту.

Они встретились на мгновение, как посланцы из двух миров.
Она — из прошлого, которое стало системой.
Он — из настоящего, которое не имеет истока.

Этот конфликт — память как укор и призыв против выбора как бегства и спасения. Ни один из героев не свободен до конца: она — связана традицией, он — связан тем, от чего ушёл. Но каждый выбрал свой путь — и эту неразрешимую развилку рассказ делает центральной точкой драмы.


Любовь и предательство

В рассказе «Шаббо» любовь и предательство переплетены не как противоположности, а как две неразделимые стороны одной сложной связи. Это не история про измену или обман в бытовом смысле. Это повесть о том, как невозможность остаться рядом становится формой измены, даже если ты не хотел её совершать.


Любовь — настоящая, сложная, невозможная

Любовь между Абдулом и Шаббо началась как страсть, но со временем превратилась в глубокую связь:
они — родственные души в эпоху перемен, оба порываются вырваться из старого мира;
говорят на одном языке, не только в прямом, но и в переносном смысле: языке внутренней свободы, дерзости, интеллекта;
живут во времени, которое хочет быть будущим, но не знает, что взять из прошлого.

Шаббо — для Абдула воплощение силы, воли, живого огня. Она «была женщиной в пятнадцать лет», и он восхищался ею не меньше, чем страдал от её невозможности.

«Звездочка в ночном небе, исчезающая с первыми лучами солнца» — он сам признаёт, что Шаббо не из тех, кто может жить в семейной рутине. Но любовь всё равно была. Настоящая.


Предательство — не как поступок, а как уход

Абдул не изменил Шаббо, он не солгал и не обманул. Но:
он выбрал удобную невесту по предложению «сверху» — женщину, которая соответствовала идеологическим ожиданиям;
не боролся за Шаббо, а надеялся, что всё как-то само завершится;
ушёл без объяснений, надеясь на истерику, чтобы снять с себя вину.

Это — не активное предательство. Это предательство слабостью, стратегией выживания, страхом перед будущим.

Он хотел, чтобы она ушла первая. Он «не помнит, что говорил», но помнит: ей пришлось догадаться самой.
Она — поняла всё. И не прокляла. Только сказала:
«Жаль, что всё так получилось...»


Рассказ не строится как любовная драма в привычном смысле.

Здесь нет любовницы, которая разрушает брак;
нет жены, которая страдает от измены;
нет простых решений.

Здесь есть двое, у каждого — своя правда, своя боль, своя невозможность остаться.

Шаббо могла бы сказать, что Абдул её предал. Но и она изменилась — и теперь предлагает ему не любовь, а участие в проекте власти. То, что она говорит: «Подумай, Абдул. Страна многое тебе дала. Пора вернуть долги», — звучит как отголосок старой любви, теперь уже в форме долга, долга перед тем, кого он когда-то покинул.

Любовь и предательство в этом рассказе не разделены чертой, а текут как две реки, впадающие друг в друга.

Абдул не перестал любить Шаббо, но не смог остаться с ней.
Шаббо не простила, но и не мстила. Она пришла — как эмиссар того мира, в котором он уже не может быть собой.
И их прощание — это новое предательство, на этот раз обоюдное: он предаёт страну, она — любовь.


Рассеянный мир

Это мир, потерявший целостность:
где прошлое не соединяется с настоящим;
где корни обрезаны, а новые — не пущены;
где человек знает слишком много о разных культурах, языках, странах, но не чувствует себя дома нигде.

Это мир эмигранта, но не только в физическом смысле. Это и экзистенциальное состояние: когда ты внутренне распался на куски, каждый из которых тянет в свою сторону, но целое уже не собрать.

В рассказе это выражено на нескольких уровнях.

Язык. «На родном языке мы разговариваем всё реже... для дочек немецкий удобнее».

Язык — символ идентичности. Он исчезает. А вместе с ним — возможность передать, объяснить, закрепить себя в новом поколении.

Космос. «Я смотрел на Землю — и она была голубым шаром. Я почувствовал себя человеком мира».

Абдул — один из немногих, кто реально видел Землю как целое. Но даже это не помогло ему почувствовать себя частью чего-то. Он не чувствует себя немцем, не чувствует себя афганцем. Он не чувствует себя никем, кроме как человеком среди белок.

Белки и зоопарк. Белки — обитатели упорядоченного, искусственного мира. Они скачут по деревьям, живут в зоологическом саду, как будто не подозревая, что живут в клетке.
А он — свободен, и всё равно живёт как в клетке. Он смотрит на них, как на зеркало своего положения: одиночка в отгороженном уголке чужой страны.

«Пыльные джинны азиатских городов остаются позади, растворяясь за моей спиной подобно миражу...»

Это и есть рассеянный мир: он не исчезает, он тает, не дав тебе ни попрощаться, ни остаться, ни забыть.

Рассеянный мир — это не трагедия, не катастрофа. Это тишина после обрушения целого. Это когда ты каждое утро открываешь дверь, выходишь в город, здороваешься с соседями, улыбаешься — и всё правильно. Но внутри тебя нет той линии, которая соединяла бы прошлое и будущее.


Рассказ «Шаббо» — не просто история любви и разлуки, а философская драма о разломе внутри самого человека, оказавшегося между небом и родной землёй, между полётом и падением, между свободой и верностью.

Оценка произведения: 10
Алёна Шаламина 15.05.2025
18:03 30.05.2025
Язык рассказа  плотный, образный, временами хлёсткий, местами лиричный, но  живой. Сюжет разворачивается медленно, но насыщенно, будто хроника внутреннего землетрясения. Автор мастерски вплетает исторические детали в личные судьбы, не перегружая повествование лишней патетикой.
Финал  тонкий и человечный. Осенний Штутгарт, белки в зоопарке, потерянный язык и потерянная страна  это не просто детали, это итог долгого пути, на котором ни героизм, ни любовь, ни нация не гарантируют целостности.
Мой вывод:
“Шаббо”  глубокий, зрелый рассказ о сложнейших темах: о родине как фантомной боли, о цене выбора, о несбывшемся. Не проповедь, не памфлет, не романтизированная ностальгия. А человеческий документ  честный, пронзительный, и, возможно, один из тех текстов, которые помогают понять эпоху через одного человека.

Рекомендую к прочтению всем, кто хочет понять, что значит быть человеком вне страны, но с невыветриваемым прошлым внутри.
18:57 29.05.2025
Интересный рассказ. Написано хорошо, увлекает.
08:48 27.05.2025
Рогочая Людмила
Очень интересный, глубокий, и я бы сказала,  добротный рассказ. Народ жив, несмотря на трагические события, которые повторяются последние 100 лет. Я увидела не противостояние позиций, а две стороны в  развитии  одного этноса. Здесь три героя Абдул, Шаббо и Время. Спасибо автору.
23:12 17.05.2025
Анна Калашникова
Две правды. Каждый прав по-своему. Мне более по душе вторая. Правда мужчины. 
Она выверенная, рациональная и рассудочная. Правда первая - правда женщины - она какая-то ненастоящая. Потому что это правда настроения. Сегодня одно, завтра совершенно противоположное. Это правда эгоизма и бунтарства. И она очень опасна. Эта правда никогда не будет уважать и мириться с другой правдой. Она постарается другую подкупить, уничтожить, уверяя и себя. и других, что так нужно для пользы и во имя нового мира. Глубокий рассказ. Мне очень понравился.