1834 год. Реквием-трагедия кн. Алексея Яковлевича Щепина-Ростовского

  Лютая снежная зима 1834 года, запомнилась многим из сельчан не только диким холодом, но и трагедией в семье местного помещика. Их весёлая, молодая и добрая хозяйка усадьбы покинула этот мир в тяжких муках и страданиях. Последние недели жизни, княгиня почти не говорила по причине слабых жизненных сил и воли. Француз лекарь, приглашённый князем, пряча глаза говорил, что он сделал всё что мог для ея спасения и более у него не осталось никаких надежд на её оздоровление и только Бог теперь в силах спасти ея от мук и страданий. Княгиня с удивительным спокойствием, почти всегда молча смотрела на родных, детей и девушек служанок, которые постоянно были при ней и обслуживали ея любую волю и желания, и лишь иногда тихо-тихо, словно боясь лишний раз побеспокоить своих родных, просила чтобы пришёл ея супруг. Что было удивительно, ибо она до того категорически запрещала домашним беспокоить его, не желала чтобы он видел ея слабой и похудевшей от болезни и мучительных страданий.Как он позже рассказывал близким друзьям.

... Всё было так неожиданно и нелепо, что многие думали о роке в этой семье, ибо у князя Алексея Яковлевича Щепина-Ростовского умирала уже вторая супруга, и это невольно наводило на мысли многих сельчан о неком проклятии. Случилось сия множественная трагедия в первых числах декабря, в самое начало Рождественского Поста. Владелец усадьбы ходил,  по дому в горе и как безумный больной, утерявший ясный свой разум и всякую волю. В помещечьем доме наступила мрачная тишина, свечей он приказал не жечь и более не беспокоить его ни по каким вопросам. В день похорон, он одеваясь уже для выхода из дома, машинально  выпил траурную стопку и вышел с родными и товарищами к ожидавшим его на улице процессии.

Уже прибыв толпою к Храму, приглашённые, стали в стороне полукругом к лику многочисленных храмовых Икон, старого священника, когда храмовый протоирей Иоанн размахивая кадилом, поспешно, словно торопясь ниспослать благо к памяти усопшей княгини, отпел несчастную в холодной, хотя и протопленной много ранее служками и прихожанами, церкви. Наступившее после службы тишина, давила на всех присутствующих особо. У всех казалось было одно желание выйти на свет из Храма, чтобы остыть от боли и утраты своего друга.

...Траурная похоронная процессия выйдя из церкви, вынесли с начало, как и полагается в таких случаях крышку гроба с венком на ней и красными лентами сверху, потом сам гроб с истощённым горячкой телом помещицы Акулины Ивановны Щепиной-Ростовской. Печальная процессия неторопливо шагая направилась на сельское кладбище к княжескому семейному пантеону, что располагалось невдалеке от княжеской усадьбы. К новой каменной, сложенной мастерами каменщиками Ростова Великого,лишь четверть века назад благой отстроенной Церкви, князьями Щепиными-Ростовскими и прихожанами деревень и сёл прихода, церкви Храма во имя благодатной в миру, Иконы Казанской божьей Матери. Процессия с трудом, хотя старательные крепостные и расчистили от снега основную тропу к погосту ещё с утра, нестройной тонкой лентой шла по глубокому залётному ветрами рыхлому снегу, мужественно пробивала путь к последнему пристанищу несчастной матушки. После скорбного отпевания в Храме, молодой супруги князя Щепина-Ростовского Алексея Яковлевича, княгини Акулины Ивановны, почившей, как шептались в толпе, от тяжкой огненной простуды. Местные дворяне-помещики и приглашённые из Ростова Великого  родственники князя, кутаясь в богатые бобровые меховые воротники шуб, торопили выбившихся из сил носильщиков икон и густых ветвей ели, разбрасываемых ими по дороге. Оные все, как говорили в толпе, были отпускные из бывших крестьян получивших вольную. Все в толпе очень устали и замёрзли от сильного ледяного ветра со снегом, бушевавших уже которые сутки в губернии, и невольно хотели побыстрее закончить траурные мероприятия. Сам Князь Алексей Яковлевич, мышкинский уездный казначей, подпоручик в отставке, горько переживал утрату любимой супруги и во всём безотчётно крича, винил только себя, ибо только он настоял тогда на их поездке в Ростов Великий для покупки подарков на Рождество для сыновей. Вот на обратном пути, когда у их саней случилась поломка, они с супругой последние две версты прошли пешком до усадьбы, очевидно это и было причиной простуды княгини. Несчастная угасла на четвёртую неделю. Сейчас, утирая невольные слёзы, как и шедшие рядом с ним её родные,  он до самоотречения в  который раз во всём винил только себя и каялся пред Богом в своей невольной вине. Гроб с телом почившей княгини, накрыли из-за снега, он, обитый синим с цветами шёлком и накрытый красной бархатной тканью с вышитым в средине княжеским гербом рода князей, и древним, чёрно-жёлтыми горизонтальными полосами знамени рода Ростовских, он ярко выделялся на фоне снежного негодования бурана. Саму домовину-гроб, несли шестеро друзей князя и его братья, строгий во всём князь Ипполит Яковлевич Щепин-Ростовский с супругой Варварой Сергеевной, урождённой  Айгустовой, и князь Михаил Яковлевич со своею супругою Анной Степановной Смирновой и детьми, среди которых были дальняя родня дворяне; Яков и Иван Смирновы приехавшие на днях в гости из столицы и сразу попавшие в печальные обстоятельства. Чуть отстав от толпы шёл хромая и кашляя, глубокий и белый как лунь одинокий старик Князь Иван Семёнович, бредший под руку с тёткой князя Ольгой, шёл из последних сил.

Князья, уже довольно сильно промёрзшие, отправились в усадьбу,не позабыв дать по пяти рублей сопровождавших процессию крестьянам. Там уже был накрыт поминальный стол, во всех комнатах пыхтели жаром русские печки и комнаты ярко освещались свечами, хотя все десять серебряных турецких зеркал были укрыты от взоров траурной для русского человека чёрной парчой как вуалью. Траурные-поминальные речи священника и присутствующих друзей, как и родных, их сочувственные взгляды только усугубили боль князя и он не выдержав сей пытки, горько и безысходно заплакал, громко, по мужски навзрыд. Горестно и печально было в доме, не упокоёно...

Князь, с наслаждением отпивая мелкими глотками горячий кофею, с немалым интересом просматривал и материалы последних газет доставленных ему из Ла Пас. Сыновья, ныне совершенно самостоятельные и независимые, уехали ранним утром в столицу для оформления разрешения на вскрытие ячеек в центральном банке ранее положенного срока. Адвокаты всё оговорили с ними, и с помощью денег помогли решить все остававшиеся мелкие  нюансы по наследству. После разрешения дел, они вылетели в Нью-Йорк, а потом в Лондон. Резкий звонок телефона прервал работу Александра Сергеевича. Взяв трубку он услышал голос Сергея, доложившего ему, что они ныне  в аэропорте и вылетают через полчаса в штаты. Князь успокоился и вновь принялся изучать новости и семейные документы. Чтение старых писем, особо дневников предков доставляло ему истинное ни с чем несравнимое удовольствие и радость обладания прошлым.

Читая эти воспоминания своего предка, Александр Сергеевич представил, как тяжело было пережить эти утраты его прадеду Алексею Яковлевичу, и сравнивая их со своими, он понял как коротка и несправедлива порою  жизнь к тем, кого боготворишь и любишь...

На кухне послышался шум, это хозяйка готовила обед и поставила даже самовар. Князь видел с каким удовольствием она хлопотала и радовалась тому, что есть кто-то живой в усадьбе и есть для кого отдать свою нежность и любовь матери. С самого утра она вычистила старый самовар, привезённый кем-то ещё в двадцатые годы прошлого века, и вскипятила его, загрузив в него берёзовые кубики. Потом собрала посуду стараясь делать это бесшумно, ибо старый хозяин не любил звон посуды напоминавший ему погребальный звон колоколов. С его смертью в усадьбе всё переменилось, она даже иногда в первые дни вскакивала по ночам от непривычной тишины и чужого, тянущего приторно едкого турецкого запаха табака. Она подумала о князе, и ей захотелось сделать для него что-то русское, приятное и вкусное, домашнее и русское. Вскоре заскворчали сковородки наполненные картошкой и запах жареного лука и подсолнечного масла, приторный запах картофеля заполнил весь первый этаж дома. А когда шумно зашелестели поскрипывая и вздуваясь на протвине куски сала с луком, перцем, зеленью и чесноком, хозяин не выдержал этих пыток и спустился на кухню. Аромат пищи, мутил разум и теснил главу волнами голодного зверя. Хозяюшка прямо на кухни приготовила стол для князя, как истинно русская женщина протерев его полотенцем, и нарезав куски чёрного русского хлеба подала всё на стол. Князь подмигнул, и на столике мгновенно появилась русская водка. Александр Сергеевич пригласил за стол и хозяйку, где разлив по маленькой в гранёные рюмки водку, они чокнувшись по традиции три раза, выпили понемногу и неспеша принялись за еду. Хозяину показалось, что либо более вкусное ему в жизни не удавалось пробовать. Он искренне был счастлив впервые за эти многотрудные недели. Хозяйка отпив капли из рюмки и смущённо взглянув в лицо князя, виновато проговорила:

- Вы извините меня! Я так была одинока в этом огромном доме, потому что Александр Павлович редко бывал здесь. Всё в разъездах и дороге. Скучно вести хозяйство для себя. Слуги не в счёт, они боливийцы во многом другие. Они слишком напряжённые и молчаливые, хотя труженики отменные и надёжные к нам русским.С ними надо быть строже, иначе они начинают как обязанное требовать с вас деньги за любой шаг, а этого допускать нельзя ни в коем случае. На шею сядут.

Князь вдруг нахмурился, видя искреннюю заботу и беспокойство о нём хозяйки. Она видя это, испугалась смены настроения хозяина:

В окно смотрел тихий сумрак боливийского дня. Горы стали темнее и как-бы круче. Солнце пропало за ними, и чернота стала проявляться вместе со звёздами. День уходил, но старик не жалел о нём, ибо он был не напрасно прожит. С интересом и надёжно. Столовая вдруг наполнилась белёсым светом взошедшей яркой, полной луны. Над вершинами чёрных гор и деревьев усадьбы сверкали своею невинностью не земные Звёзды, уходя от земли в небесную бесконечность...