Жизнь отшельника накладывает определённый отпечаток на склад характера того, кто к этой жизни оказался так или иначе не готов. Люди, привыкшие к домашнему очагу и уюту, становятся покладисты к неудобствам походной жизни с её тяжёлыми условиями и чутки к каждому шороху: дуновению ветерка, щебетанью птиц, внезапному шуму в ушах. У них вырабатывается звериное чутьё на всё постороннее, не связанное с обыденным и относительно комфортным. Они начинают прислушиваться к себе, щупать пульс, строить теории заговора, если вокруг такие же отшельники, ну, и, в общем, делать всё то, что в насыщенной крестьянской жизни не придёт даже в голову. Такой человек может сидеть у костра и качаться взад-вперёд верхней частью туловища, прогоняя в мозгу то, что первым придёт на ум. Потом, насладившись качанием, может долго бродить по округе в поиске приятных ощущений и чего-то съестного. После месяца такой жизни у этого человека наступает определённый кризис, и он неосознанно начинает бросаться на ему подобных, ища ответ на один единственный вопрос: доколе. Правда тут надо сделать одну оговорку. Всё это может вполне происходить, если у толпы отшельников не будет лидера.
Я старался, после молчаливого согласия всех и принятия полномочий, огородить моих соотечественников от тяжёлого и безутешного бремени – принятия решений. Это я делал сам, не скажу, что получалось всегда. Но, получалось.
Сейчас нас было пятнадцать человек. Все, кто сидел у костра, поприветствовали Осаву-сана. Поднятой рукой он дал понять, что сейчас ему не нужно задавать вопросов.
Красные отблески прыгали на его смуглом лице, а он сидел, наслаждаясь костром и ел похлёбку. Изредка он одобрительно кивал и причмокивал. Наконец, закончив трапезу, он сказал:
- Я набираю людей. Мне нужны люди для важного дела. Плата будет хорошей. Кто хочет заработать?
После длительной паузы, его острый взгляд метнулся ко мне:
- Юдзуру! Вы так и будете прятаться как крысы?! Я предлагаю вам дело, за которое хорошо плачу. Ну?!... Ты!
Он ткнул прутиком, которым ворошил костёр в Сэдзо Ями. Тот вытаращил глаза и часто заморгал:
- Я не готов!
- Хорошо.
Все сидели молча минут пять, потом Рюу Ивата, мой сосед по рисовому полю, сказал, покосившись на меня:
- Я готов, если Юдзуру пойдёт.
Все поглядели на меня, и я спросил:
- Все готовы идти за мной?
- Да, да, да, Юдзуру-сан! – отозвалось эхо из нашей пещеры…
…Мы расположились на противоположных соснах вдоль дороги, по которой должен был проехать конвой. День был погожий, летали бабочки со стрекозами, весело щебетали птицы. Надо мной, воняя остатками еды, сидел Кобаяси Дайки, подо мной покачивалась взад-вперёд голова Хасагавы Дайто. Мы ждали сигнала…
…Ночью у нас был разговор с Осавой. Он разбудил меня и повёл в чащу, где журчал горный родник. Там, на его берегу, он сел на большой камень и сказал:
- Юдзуру, ты никогда не задумывался о том, насколько глубоко ты знаешь окружающий мир? И что скрывается за внешней оболочкой живого и неживого мира?
Я с удивлением ждал продолжения.
- Ты и я – это только оболочка заложенного в нас. Я – воин, ты – крестьянин, но сейчас мы с тобой думаем об одном и том же. Мы думаем, как нам выжить. Когда люди объединены одной мыслью, они – одно целое.
Когда Осава-сан это говорил, я почувствовал прилив сил, как будто лесной дух вселился в мою плоть и руководил мной. Этот дух трогал во мне невидимые нити, что-то большое и могучее было у меня в груди. И я почувствовал лёгкость. Да, думал я, когда ты забываешь о том, что ты из плоти, а действуешь, ведомый целью, эта цель становится твоей оболочкой, твоим вторым я. И тогда я поделился своими мыслями с Осавой.
Он выслушал мою речь, улыбнулся, и, довольный достигнутым результатом, сказал:
- Да, но цель и твой внутренний подъём нужно уметь осознать. Вот этот ручей, куда я тебя привёл. Он долго выбирает русло, как твоя цель ищет проход. Оттачивай себя, свой характер, великой целью. Только так ты научишься тому, что тебе дано…
…Впереди процессии двигались трое конвойных буси. Их кони поравнялись с нашей сосной и на тропинку выскочил из кустов Осава. Наши стрелы засвистели, глухим стуком впиваясь в доспехи всадников, один из них упал, остальные поскакали вперёд, на Осаву, обнажив клинки. Шедшие позади них асигару обступили повозку с пленниками, которых нам надлежало спасти. Наши стрелы клали этих несчастных одного за другим, пока их остатки не побросали копья.
Скакавшие за Осавой самураи, истекая кровью от вонзившихся в них стрел, пытались на скаку зарубить его катанами, но не одному из них не удалось зацепить его ловкое тело, ныряющее вовремя в стороны. Изловчившись, он прыгнул на одного из всадников и стащил его рывком с седла. Упав, тот со стоном лежал на дороге, а второй, спешившись, пытался напасть на Осаву сзади, но был остановлен его ловким мечом.
Подойдя к повозке, в которой сидели пленники, он оглядел их молча. Все они, грязные и заросшие, превратившиеся в диких зверей, вызывали сожаление. Один из них, узнав вдруг его, бросился к бамбуковой решётке и, схватившись за неё трясущимися руками, неистово крикнул:
- Осава! Это я, Кайто! Друг, это я!