Если двигатель в воздухе останавливается, это ж он не просто так останавливается. Вот работал-работал, тонны тяги вырабатывал и вдруг – стоп машина, ни килограмма. А когда турбовинтовой становится, то винты, если их не зафлюгировать, еще и в обратную сторону тянуть начинают, сопротивление воздуха сказывается. А вот чтО этот двигатель остановило – поди, разберись. Тут еще высота-спасительница и скорость-защитница уменьшаться начинают и спокойствия душе от этого никак не прибавляется.
У молодого, но весьма перспективного летчика (спортсмен, мастер спорта по легкой атлетике, не пьет, не курит и не тянет к этому, женат и по бабам не ходок, партийный – спасу нет, преданней парторга полка) в полете один двигатель стал. И надо ж такое, пока с инструкторами летал, программу становления проходил, хоть бы один движок хоть раз чихнул. А тут первый раз самостоятельно за Курилы вылетели и такая неприятность!
Ту-16 – такая машина, что если ему тяги не хватает, то и потолок у него стремительно, вместе с падением скорости, уменьшаться начинает. Это первое, что из инструкции экипажу Славе в голову пришло. Он еще и осознать толком не успел, что правый двигатель стоит, а уж штурвал от себя отдал и через левое плечо разворот начал. Как бы там ни было, а чем ближе самолет к дому рухнет, все лучше – не так далеко спасателям добираться будет.
Первым штурман заблажил:
– Командир – курс… куда крутим? Командир – высота, зачем вниз пошли? Скорость, скорость – командир!
Правый летчик, тот сразу понял, в чем дело, как только увидел, что указатель оборотов правого двигателя к нулю устремился, но именно поэтому ни слова сказать не мог, только глаза пучил.
– Так! Штурман, помолчи! Радист – командиру. Ради-и-ист, ответь командиру.
– На связи, командир.
– Доложи по дальней связи на Аркан. Отказал правый двигатель, занимаю эшелон 3600, левым разворотом на курс домой.
После этого в экипаже, и без того молчащем, и вовсе тишина мертвая наступила. А ну, как за правым двигателем и левый станет? Других движков на самолете нет. А до родного дома больше тысячи километров. До Сахалина и то 700, не меньше. И опять командир:
– Правый летчик. Приготовиться к аварийному запуску двигателя в воздухе. Проверь включение АЗС и наличие топлива по группам баков.
Все они по уму сделали. И правый летчик, и второй штурман (убедился в наличии питающих напряжений и генераторы правого двигателя отключил). Четыре попытки запуска произвели. Никакого толку. К этому времени успели снизится до 3600 метров. Штурман, который все понял, курс домой из текущей точки рассчитал. В экипаже тишина, все за …за…за то ухватились, что под рукой оказалось. Держатся и молчат, молча молчат, так молчат, что у кого-то даже коренной зуб треснул – стиснул очень сильно челюсти. Потому как очень сильно выть от страха хочется, а нельзя, стыдно. Командир молодой, первый раз самостоятельно за Курилы пошел. Справится ли.
Слава и сам не знает, верить себе или нет, но как-то все спокойно у него получилось. Не поддался панике. Не привел кресло в исходное положение для катапультирования. Хотя мыслишка такая была. Но если бы он возню с привязными ремнями начал, то правого летчика уже и след над килем простыл бы, а за ним и все остальные выстрелились бы. А куда выстреливаться? В Охотском море спасения нет. Лучше сразу пулю в лоб. Вот и получается, что жизнь их всех шестерых на одном движке и на Славиных нервах держится.
Когда с инструктором летишь, от Курил до Сахалина пулей долетаешь и пуск тактический сделать некогда, а тут время тянется и тянется. И скорость, конечно, меньше, и ветер, как назло, в лоб все 80 километров в час. Поэтому, если обычно до Сахалина час лететь, то тут все полтора. А сейчас каждая минута часом кажется, а час вечностью.
Но, как бы там ни было, появился батюшка Сахалин. Сперва на экране локатора, а потом и визуально. Благо, что день и благо видимость миллион на миллион. Все же есть Бог на белом свете и Он милует! Хорошо, что днем и хорошо хоть погода не вносит свои утяжеляющие поправки.
Связь с руководителем установили. Там, на удачу экипажу, спокойный руководитель полетов оказался. После разговора с ним стало казаться, что полет с одним двигателем это вроде как одно удовольствие: топлива – хоть залейся, в кабине не так шумно и на внеочередную посадку тебя за ручку заведут. Предложили Славе на Сахалине сесть. На его усмотрение. Но предупредили, что в этом случае они без обеда останутся, так как Леонидово не работает, руководителя полетов нет и помочь ему там совсем некому будет.
Второй штурман, хоть его никто и не спрашивал, встрял в том смысле, что как это без обеда? Осмелел паршивец. Тут и другие члены экипажа признаки жизни подавать стали, а Слава, командир, вспомнил, что по инструкции он обязан был прежде всего успокоить экипаж.
– Экипаж, внимание, – нажал он кнопку СПУ, – без паники! Всем сохранять спокойствие! – приказал он, несмотря на то, что от момента остановки двигателя прошло больше часа.
Видно, сказалось нервное напряжение. Экипаж взорвался от смеха. Даже Слава, поняв, как не к месту его успокоение, засмеялся. Но быстро взял себя в руки.
– Внимание, экипаж! Мы еще не сели. Рано радоваться.
Все затихли и прислушались к докладам штурмана об удалении до аэродрома. Когда дальность до точки посадки составила 50 километров, все опять облегченно вздохнули. Даже если станет второй двигатель, запас высоты и аэродинамическое качество позволят дотянуть до полосы. Но второй двигатель не подвел, и они благополучно произвели посадку. Мало того, они самостоятельно зарулили на стоянку, а когда вышли из самолета, принялись «качать» спасшего их жизни командира.
Проведенный разбор и анализ причины происшествия показал, что виновником является конструктивно-производственный недостаток (вышел из строя топливный насос правого двигателя) и, следовательно, экипаж обвинять не в чем. А раз экипаж не виноват и вел себя достойно, его следует наградить. Что и было сделано на ближайшем общем собрании офицеров дивизии.
Слава был еще старшим лейтенантом, и командующий решил, что самым желательным для офицера – это досрочное получение очередного воинского звания. Что он и предложил осуществить командиру дивизии. Правда, он не учел того обстоятельства, что до срока получения капитана Славе и его однокашникам оставалось чуть более месяца.
Правом досрочного присвоения воинского звания обладает только министр обороны. А документы к нему идут сложным и запутанным путем. Кроме того, он подписывает представления в определенные дни месяца. И сработало наше обычное правило: чем больше мы стараемся сделать как лучше, получается как хуже.
Все Славины друзья, даже далеко не самые блестящие офицеры, давно получили своих «капитанов», а он еще полгода ждал, пока министр обороны соизволит по-царски наградить отличившегося летчика «досрочным» присвоением очередного воинского звания.
(с) Александр Шипицын
|
