А Т А М.
В тех местах, где я ищу свою молодость, я натыкаюсь на заботливо припрятанные золотые монеты. Без этого богатства я был бы сегодня нищ и телом и духом. Иногда, правда, я натыкаюсь на скорпиона, переворачивая камни. Но, боль – это жизнь. Яд скорпиона делает меня молодым и ядовитым для жизни, растраченной в поисках будущих монет. Теперь мне нечего бояться. Я достаточно ядовит чтобы больше не есть себя и достаточно богат, чтобы не примерять чужие лохмотья. Я себе нравлюсь – это большое искусство. Я мастер самого великого единоборства – с собой единым, я вышел победителем и мне нет равных. Я обрёл сиддхи и стал ясновидящим – теперь я ясно вижу свой конец и вполне удовлетворён им. Я развеял завесу иллюзии, я стал способен наслаждаться воздухом, водой, водкой, хлебом и собственным концом – наконец-то! Я выступил солью на открытой двери в земле, - когда высохли мои слёзы и начала проступать улыбка, таившаяся под кожей лица.
Моя поступь легка, потому что я больше не хожу чужими путями, я стал ветром, катящим бросаемые камни. Моя тяжело нагруженная молодость ушла, как поезд – и хрен с ней – я больше не нуждаюсь в товарняках для передвижения. Я сбросил груз, теперь я знаю, что такое духовность – это сила, поднимающая мой член. Теперь я знаю, что нет смысла копить сокровища на земле – они рассыпаны под ногами. И нет смысла копить сокровища на небе – они упадут тебе на голову. Надо идти по земле – глядя в небо, - к своей собственной двери на ней, не ложась на чужие амбразуры. И не марать, уходя, эту прекрасную землю своей тоской и соплями. Я раздаю свои золотые монеты и свой яд – каждому по потребностям – и густо онанирую на седины всех вчерашних и в торговые мозги их внуков, зачатых в рабоче-крестьянских позах. Я сам был таким, на моей шее след от хомута, в моей крови железо не-моей войны, - но я сумел сорвать ошейник с медалью и очиститься от цыплячьего пуха и седых перьев, у меня нет возраста. Я больше не хожу по лезвию позора – оно уже разрезало меня на две части – мои прошлое и будущее больше не связаны спинами неразрывно. Я могу уложить их лицом вниз, чтобы пройти по их спинам туда, где в сияющей тьме уже вспыхивает надпись «Exit», - яркая и непосредственная, как шизофрения.
Хорошо жить может тот, кому осталось мало. На последнем отрезке с человека слетает вся шелуха, - всё сильное обнажается, слабое уходит. Если происходит наоборот, - то это не человек, а кусок ливерной колбасы. Что может обнажить старый кусок колбасы, кроме тухлого мяса? Подлинный человек обнажается перед смертью, как обнажается из ножен нож – перед ударом. Может быть, исток моей жизни принадлежит Богу, который хранит его в каком-то пыльном чулане. Но, мой конец принадлежит только мне – им победиши и Аз воздам.
Я не собрал золота ни на земле, ни на небе. Я сам был вором, который подкапывает и крадёт крохи счастья – у мстительного Бога. Я – крыса из нержавеющей стали в Его тьме кромешной и скрежете зубов, я грызу этот кромешный Порядок и меня не так-то легко достать. Человеку ничто не даётся задаром, человеку ничто не даётся тяжёлым трудом – свободу можно только украсть, она всегда левая и существует вопреки правым правилам. Даже свободу выхода – надо прогрызть, если не хочешь сдохнуть в подвале, среди кучек дерьма и засохших окурков. Люди разучились правильно умирать, поэтому и правота их – кривая. Меня восхищает свобода древних, которые уходили на пиру, со смехом и чашей вина в руке, - а не в слезах и соплях, с градусником в жопе.
*
Нет ничего прекрасней, чем жить с собственным концом в руке – с таким оружием нечего бояться и не о чём сожалеть.
EXIT
