Гон...

    Это была обычная зимняя охота. На этот раз стае повезло, их долгий бег по заснеженной еще тайге пересек след лося, уходящего в сторону большого озера. Это была их территория, и поэтому вожак коротким рыком отправил стаю в погоню.
    Лося настигли быстро. Уворачиваясь от копыт и острых рогов, два самых молодых волка тормозили бег пробивающего своей массивной тушей снег огромного зверя. Остальные молча и с остервенением наскакивали сзади и с боков. И рвали, рвали острыми клыками ноги, бока и живот еще полного сил лесного гиганта. Кровь струилась уже ручьями, смешиваясь со снегом и намерзая на ногах добычи. Волки не прекращали бросков. Лось продолжал бежать, с каждой минутой все больше замедляясь.
    Наконец вожаку повезло, он вырвал приличный кусок мяса из самого живота сохатого, и кровь хлынула уже рекой. Добыча, пробежав еще несколько метров, стала заваливаться на бок, приседая на задние ноги, и вот тут в атаку кинулись все. Волчица, клацая клыками, отвоевала себе место у горла жертвы. Все закончилось в минуту. Еще живые теплые глаза лося были полны боли и ужаса  перед этими серыми безжалостными охотниками, а его тело хищники  уже поделили между собой.
    Насытились все. Был месяц март…

    Одиночка устало шел по следу прошедшей незадолго до него тем же курсом стаи. Он устал. Волк понимал, что возврата быть не может.  Ему и так повезло, оскаливший клыки на вожака должен либо признать свою вину и навсегда потерять возможность самому стать предводителем, либо уйти. В противном случае вожак бы его убил. Тут не играло роли и то, что вожак стаи был его биологическим отцом. Он был ВОЖАКОМ, и этим все сказано.
    Легкая поземка нисколько не мешала одиночке выдерживать курс. Волки вообще очень хорошо ориентируются, хоть раз пройдя маршрут, запоминают его мельчайшие детали на всю жизнь. Поэтому и охотятся они часто так, что просто загоняют свои жертвы в ловушки, созданные природой.
    Волк знал: впереди озеро. Он шел к нему. Пора было выбирать -  либо прибиваться к стае, либо искать подругу, такую же, как он, одинокую волчицу. Выйдя к месту недавней охоты сородичей, волк довольствовался залитым свежей кровью снегом, вперемешку с ошметками мяса и крошками кости. Это утолило терзающий его который день голод. Охота в одиночку не удавалась. Пару куропаток и заяц - вот и все, что он смог добыть за вчера.
    Остатки туши стая припрятала на льду ручья, укрыв снегом и ветками. Одиночка не стал оставлять там свой след, его гнало вперед какое-то неизведанное ранее чувство. Его он впервые ощутил прошлой весной, услыхав призывный зов подруги вожака… Это возбудило всех самцов стаи, играть было можно, трогать - нельзя. Может быть, отчасти из-за этого волк в недавней охоте внезапно кинулся на матерого самца. Своей неожиданной атакой он даже сумел сбить его наземь, но матерый волчище извернулся еще в падении и в ту же секунду клацнул клыками. Шрам от этого теперь украшал левую половину морды одиночки. Схватку он проиграл вчистую, поэтому, невзирая на боль от укусов, был вынужден прижать хвост и уши, признавая полное подчинение силе. Но умный вожак не поверил, как итог - вся стая отвернулась от бунтаря. Даже молодые поярки считали его изгоем, и волк ушел.

    И вот теперь он бежал по заснеженной еще тайге, сам не ведая, куда ведет его инстинкт. Но подсознательно знал: курс выбран верно. На исходе второй ночи зверь, наконец, услышал. Он услышал этот переливчатый, протяжный вой. В нем было все: и тоска, и нежность, и обещание жизни. Волк, вскинув голову к начинающему светлеть низкому небу, издал ответный клич. Хриплые его переливы, казалось,  ушли перекатами за темнеющие вдали сопки. Призыв волчицы в ту же минуту смолк. Стало неестественно тихо. Все живое, слышавшее эту перекличку, замерло в ожидании. Зря утверждают, что у волка  довольно слабое обоняние и зрение. Да и откуда знать им, этим исследователям, что сейчас одиночка слышал даже испуганный стук сердца зайца, упавшего в полуобмороке за кустом стланика в полукилометре отсюда?
    Но теперь зверя не интересовала добыча. Дальше его вел только нюх. Влажный, подвижный нос волка безошибочно выхватывал нужные запахи из морозного воздуха, и он летел вперед, не сбиваясь ни на шаг в сторону. Чем ближе он приближался к высокому с этой стороны обрывистому берегу реки, тем ниже опускал голову, впитывая в себя все усиливающийся запах самки.

    Увидев стоящую на самом краю обрыва молодую волчицу, одиночка приблизился к ней и уткнулся носом  в крепко прижатый к ногам хвост. Волчица огрызнулась, негромко рыкнув. Сильный зверь внезапно почувствовал себя щенком, как бывало когда-то, когда строгая, но любящая мать негромким ворчанием одергивала расшалившихся детенышей. Он хотел издать полный сил клич победного самца, но из волчьей глотки, сведенной напряженной судорогой, вырвался, скорее, стон. На удивление, волчица его не укусила, а даже чуть отвела в сторону хвост, дав ему возможность в полной мере почувствовать свое желание…
    Дальнейшее слилось для серого в череду игр и любви. Они охотились теперь вдвоем, они понимали друг друга, даже не глядя. Их сердца бились в унисон. Поэтому и пропитание они находили легко, играючи. Пришедшие на ночные песни подруги три других волка  после недолгой схватки признали в одиночке вожака. Да и волчица в этих ситуациях всегда принимала его сторону. Поэтому при, казалось бы, одинаковых силе и опыте шансов у пришлых не было…
   
    Через два месяца подруга родила шестерых волчат. За лето погибли всего два щенка, остальных маленькая стая вырастила и уберегла. Поэтому в зиму на Колыме вошла новая волчья семья, получившая в свое распоряжение помеченную за лето территорию…
    Одиночка был теперь не один.