Виктория

Однажды, лазая по руинам кирхи, я нашёл плоский кругляш с неровными острыми краями - чуть больше советского рубля. Не придумав ему никакого другого применения, кроме как царапать лак школьной парты, обменял находку на финский нож, рассудив, что ущерб, причиняемый финкой, для школьного инвентаря будет куда ощутимей.
Где-то месяц я радовался полученной в результате обмена выгоде – не помечены остались только учительские столы. Но узнав, что безделица, оказавшись в цепких руках конопатого Вайса, превратилась в мальтийский скудо пятнадцатого века, горевал целый год, изредка жестоко выбивая из нового владельца согласие на расторжение сделки.

Обида разъедала мой девятилетний разум. Почти каждую ночь, во сне, заветный скудо лежал у меня на ладони, а отчеканенный в серебре Иоанн вещал, какой замечательной могла быть моя жизнь, не сменяй я монету.
В день, когда семья Вайса переезжала в другой район на двух гружёных канделябрами и чешским хрусталём грузовиках, обида уехала в одном из них, показав на прощание длинный розовый язык. Остался страх. Страх упустить удачу ещё хотя бы раз.

С тех пор я старался не упустить ни единого шанса, который мог хоть как-то улучшить мою жизнь. Если же чутьё пыталось меня подвести, то перед глазами сразу же появлялась наглая, ехидная физиономия Вайса. И я готов был «рыть землю копытом», лишь бы он не высунул язык снова.

Для сына матери-одиночки из рыбачьего посёлка, к тридцати годам мне удалось добиться немалого. После службы в армии я перебрался в областной центр. Окончил институт, потом работал и снова учился, обрастая нужными, как мне тогда казалось, связями.

Легко устроившись помощником в юридический отдел серьёзной коммерческой организации, уже через год получил повышение, переступив без сожаления через седую голову начальника. Будучи молодым симпатичным холостяком, я не мог остаться незамеченным дочерью генерального директора – Эммой, которая в конце каждого рабочего дня встречала бухгалтера Фицмана у выхода из конторы, сидя в мерседесе цвета аристократической кости.

Всё сложилось само собой. На корпоративе в честь моего повышения Фицман самоустранился - быстро опьянел, а я пить не стал. Скучающая прелестница Эмма наконец проявила ко мне интерес в полной мере: то потанцевать, то покурить. А в самый разгар банкета, Эммочка зажала меня в тёмном углу коридора и затолкала упругой грудью в кабинет папы, где отлюбила на столе, фактически на полугодовом отчёте Фицмана.
Не знаю, завидовал бы мне Вайс, но я почувствовал себя триумфатором, когда через три месяца романтических отношений девица, разумеется сама сделала мне предложение. Взвесив все "за" и "против", я согласился. Будущий тесть по такому случаю прослезился:

- Обидишь – убью.

Я не стал оправдываться заранее – промолчал. Вероятно, такой ответ ему понравился:

- Хорошо. Раз так, завтра отправишься в наш филиал - проконтролируешь ремонт. Бумаги заберёшь у Фицмана. Имей в виду, к десятому сентября филиал должен быть открыт. Свадьба - тоже десятого сентября. Филиал – свадебный подарок.

Когда Фицман расставался с бумагами, мне показалось, что я слышу рыдания Вайса...

Всё лето каждый божий день я мотался в прибрежный городок на работу: утром уезжал, вечером возвращался. Генеральный не захотел тратиться на аренду жалкого угла на берегу моря ради удобства будущего зятя.
В помещении ваялся декор в стиле "Red Bull" руками мультинациональной бригады во главе с бригадиром Збышеком, которого никто из нас в глаза не видел. Я нервничал, зная, что родственники невесты уже приобрели билеты в двух десятках авиакасс мира на первые числа сентября.

Мультинационалы, вняв моим молитвам, урезали количество совершаемых ими намазов до одного в смену, и я, не заметив как, стал потихоньку разнашивать польский комбинезон бригадира, хвататься за шпателя и подвывать виртуозным исполнителям печальных нашидов.

И если они находили время сбегать к морю искупаться минимум два раза в день, то я море только слышал: визг купающихся, стук волейбольного мяча, плеск прибоя о волнорезы, и нюхал его, если ветер был северным и между мной и стихией не стоял кто-нибудь из "зодчих".

К концу июля, решив, что на заключительном этапе разумнее не отрываться от коллектива – мыться в море, есть "как придётся", ночевать в машине (в строительном вагончике и без меня было тесно), я стал приезжать домой раз в неделю. Невесте роптать было некогда – она думала о свадебном платье. Если она не успевала ко мне приехать на предбрачную ночь, то я засыпал и просыпался под сладкий голос любимой, которым постоянно разговаривал мой телефон.
Физический труд, непривычная мышечная усталость оказывали странное действие: получая огромное удовольствие от процесса созидания, я потерял конечную цель.
Эммочка, которую я и так не знал толком, становилась для меня чем-то абстрактным, далёким, как снега Антарктиды.

Десятого августа, когда я, обмотав голову чёрной футболкой Збышека, итожил "Red Bull" санузла, восседая на пирамиде тротуарной плитки, в двух шагах от её подножия прошлёпала Она - в загорелом теле и маленькой одежде, утопая красными каблучками в расплавленном зноем асфальте.

Сигарета прилипла неприкуренной на отвисшей губе - я впал в транс, как туарег, увидевший мираж водопада Виктория после векового блуждания по Сахаре в обществе обезвоженных верблюдов.
Дальше – хуже. Оказывается, напротив филиала был припаркован её красный "гольфик". Открыв машину, она, улыбнувшись мне (я осмотрелся - больше никого не было!), плюхнулась на заднее сидение и принялась бессовестно переодеваться. Я же, как настоящий кель-куммер, невозмутимо созерцал красоты струящегося водопада.
Развесив яркие тряпочки на подголовниках, Виктория - уже в джинсах и футболке, вышла из машины и пересела на водительское сидение. Я наконец-то закурил: если бы она вдруг появилась в одном загаре – я остался бы в песках Сахары навечно.
"Гольфик" сделал "фа-фа" и растаял в мареве полуденного зноя, помахав на прощание худенькой ручкой Виктории через открытый лючок.

Спотыкаясь о руины обрушенной мной пирамиды, я кинулся к своей машине, затем оглянулся: в дверях почти моего офиса стоял Вайс, подкидывая на ладони мальтийский скудо, рядом - Эммочка в диадеме и декольте, за её спиной - тесть в смокинге.
Через секунду я летел по шоссе, повторяя наугад траекторию "гольфика".
Наитие не обмануло - слева, у придорожного кафе стояла кукольная колесница моей Виктории. Я крутанул руль... не глянув даже в зеркало заднего вида.

…Находясь в коме, я как-то умудрился разыскать Вайса. Он стоял на развалинах той самой кирхи – огромный, в чёрном плаще с белым крестом на левом плече. Не испугавшись, я подошёл к нему и, зажмурившись, потребовал:

- Гони скудо, Вайс!

Тогда он улыбнулся во всю ширь мужественного бородатого лица и высоко подкинул монету:

- Лови, Сидоров.

И я рванул! Замахал отчаянно руками и взлетел, заметив, что не руки у меня совсем, а маленькие такие воробьиные крылышки. Скудо, казалось, был настигнут - поворачивался ко мне то решкой, то орлом и я, пытаясь поймать его, щёлкал и щёлкал огромным клювом. А монетка вдруг стала уменьшаться и уменьшаться, покуда не исчезла из вида вовсе. Я посмотрел вниз и увидел как-то всё сразу – всю землю и свой посёлок на ней, всех людей и невиданного прежде бригадира Збышека среди них. Задрав голову, маленький, он махал мне большим кубинским флагом и командовал:

- Левее возьми, левее, говорю!

Спикировал, но оказался летящим над прозрачно-зелёным морем. Поразился сначала обилию разноцветных рыб, снующих по дну, а затем тени, скользящей на поверхности его – огромные-преогромные крылья, длинный хвост… Тут я засомневался – моя ли тень? Принялся осматривать себя и, найдя вместо привычного тела прозрачную перломутровость медузы, испугался – да я ли это вообще? Отяжелел, упал, захлебнулся солёной водой. Пошёл было ко дну, но вспомнил, что отлично плаваю - вынырнул. И пришёл в сознание…
Явился генеральный с дочерью и апельсинами:

- Он нас не узнаёт, - скорбно изрёк он. Эмма всхлипнула.

Я решил, что не узнать их будет неправильным и простонал:

- Не будет свадьбы. Не могу, простите.

На следующий день приехала мама, через неделю - делегация мультинационалов с бригадиром Збышеком, бутылкой водки и шаурмой.
Врачи меня собрали: "Повезло, хорошо отделался". И работу я не потерял - после случившегося несостоявшийся родственник меня отчего-то зауважал и назначил директором того самого филиала. А Эммочка вышла замуж за Фицмана.
Виктории я никогда больше не видел.

2013