— Шумно плещется вода, в море тихо, как всегда…
Можно было удить рыбу на другом берегу и слышать через десятки метров, как сладкие голоса манят к себе.
Их было три. Три русалки, что зазывали несчастных моряков. Все их боялись. Никто кроме Него не смел пойти на заброшенный берег моря, чтобы послушать русалочьи песни.
Но Он был храбр, как и подобает великим людям. Даже когда Он был маленьким, его героизм поражал нянек, носившихся за единственным наследником.
Каждый раз, когда семья приезжала летом в усадьбу у моря, Он, еще маленький мальчик с вьющимися золотистыми волосами, покидал дом, спеша к прекрасным девушкам с хвостами вместо ног. Он становился ровно в полдень на самый высокий камень и раскидывал руки так же широко, как руки Господа были раскинуты на распятии. Поднимался ветер. Воздух из жгучего и сухого становился холодным, легким. Ветер забирался под полы Его развевающейся рубашки, игрался с отросшими прядями Его густых волос. Когда же тучи укрывали небо, того камня касались три пары тонких женских рук, покрытых мелкой чешуей, и к Нему вылезали из моря три русалки. Их мокрые волосы липли к обнаженным телам. Но лишь одна красавица с вьющимися, как у него, светло-рыжими волосами привлекала его. Он завороженно смотрел, как мокрые кудри ложились на упругую грудь, выпирающие ключицы. Она улыбалась ему больше всех, гладила в ответ его руки, целовала пальцы и пела. Две остальные лишь мурчали мелодию. Но Его не пугала эта музыка — наоборот, Он слушал и пропускал через себя каждый звук.
— Где же этот мальчишка?! — всякий раз раздавалось где-то вдалеке. Он обладал прекрасным слухом, а потому знал, в скольких метрах от Него ошивается надоедливая толстая нянька.
— Ты придешь? — голос Его любимой русалки промчался вместе с ветерком, растворился в лучах солнца, которое выглядывало из облаков.
— Нет, — последовал ответ. С детства Он был немногословен и имел странную привычку все переосмысливать. Но глаза Его никогда не лгали. Он искренне жалел о том, что им придется продать эту усадьбу за карточные долги отца. — Никогда больше.
Помедлив, Он опустил голову вниз, словно стесняясь, и тихо спросил:
— Как тебя зовут?
— Негодник! Ты тут? Я чувствую!
Русалки, испугавшись, нырнули в воду. Его любимая шепнула что-то на ухо и прыгнула вслед за подругами. Тучи на небе растаяли. Солнце снова стояло в зените. Толстая нянька, одетая в форму из плотной коричневой ткани, взобралась на камень к Нему. С Его покрасневших губ сорвалось лишь одно:
— Нивида.
***
— Урод! Умри, умри! — площадь была переполнена. Толпа шумела так громко, что не заметила, как зазвонили в колокола послушники. Всем было плевать на звук, восходящий к небу. Они лишь кидали камни и обсыпали палками горбатого одноглазого мужчину.
— Что там? — Он выглянул из окошка повозки, смотря на орущую толпу.
— А? Это, — Святой Отец снял перчатки, перекрестившись, когда колокола отзвонили, — вечная забава горожан — избиение уродца.
Он засмеялся:
— И Вы, посланник Господа, не защитите его?
Святой Отец был невысоким, грузным мужчиной пятидесяти лет. Его белое морщинистое лицо озарило некое волнение, будто его обвинили в страшном грехе:
— Бог им судья…
И Святой Отец вновь перекрестился, когда повозка остановилась. Он пропустил своего гостя вперед. Кучер встал прямо у кричащей толпы. Гость же — высокий, сильный, широкоплечий, одетый в черное пальто, — придерживая цилиндр, вылез из повозки. Пару раз постучал по каменной плитке, которой была вымощена площадь. Толпа начала медленно затихать. В конце, когда все умолкли, лишь тихий скулеж доносился где-то в середине. Он пошел вперед, Святой Отец поспешил за ним. Толпа расступилась, пропуская Его к согнувшемуся мужчине. Остановился, снимая цилиндр. Было пасмурно. Золотистые, отросшие до плеч кудри развевал осенний ветерок. Мужчина наклонился, опираясь руками в белых перчатках на колени:
— Ты кто?
Горбун перестал дрожать, убирая руки с лица. Оно было ужасным: казалось, его облили кислотой. На Его лице просияла улыбка, Он разогнулся. Ему почему-то стало чуточку смешно. Он и сам был готов проткнуть этому уроду глаза, а потом застрелить, чтобы тот не мучился, однако, спустя минуту, сжал руки в кулаки, точно сдерживая себя от этих мыслей.
— Д… Джузеппе…
Толпа охнула. Наверное, они даже не знали имени того, кого били.
— Говорите, это забава публики? — обратился Он к Священнику.
Тот закивал, вытирая лоб платком.
— Бог у Вас дохлый, раз не может защитить таких несчастных, — после Он взобрался на подмостки рядом с неработающим фонтаном и громко произнес:
— Бога нет!
От такого выкрика птицы, сидящие на ветках деревьев, взлетели. Вороны закаркали, улетая прочь. Толпа перекрестилась. Тогда Он рассмеялся:
— Я заберу к себе каждого урода. Каждого, кого вы бьете. Чтобы избавить и вас, и их от этих страданий, — Он поднял руки к небу, прокричав:
— Я докажу, что Наука — ваш Бог!
Толпа молчала. И когда Он шел обратно к повозке, все вновь крестились и читали молитву.
Джузеппе был послан вслед за Ним. Он уехал, но люди долго еще смотрели Ему вслед. Даже крохотные младенцы перестали плакать. Все молчали, желая узнать: что это за человек?.. И человек ли вообще...
Но, к их сожалению, Он был самым обычным человеком. Либо больным, либо гением. Доктором, каких не видывал свет. Он любил не лечить людей, а ставить над ними эксперименты. Он пришивал им конечности животных, пытаясь вырастить чудных существ. Он скрещивал различные виды зверей с человеком и очень сердился, когда ничего не выходило. Он был выгнан из родной страны за страшные пытки над слугами. Кухарка, которой Он сшил ноги, чтобы превратить их в хвост, покончила жизнь самоубийством, когда узнала, что из ног вынут кости.
Ему хотелось создавать новых существ, которые из поколения в поколение становились бы более сильным и усовершенствованным видом в живой природе. Так Его горничная родила уродцев с крыльями вместо рук, как у летучей мыши. Он утверждал, что дети будут летать и выполнять работу по саду и огороду. Он сам был творцом и Богом. Божьим сыном Науки. И никто, и ничто не могло остановить его ненормальные идеи. Он создавал все новых и новых существ. И вот, в сорок лет, он купил в другой стране замок на окраине города. Место было брошено прошлыми хозяевами по той причине, что там завелись крысы, которых невозможно было выгнать. С появлением Джузеппе крысы исчезли. Только Дохлому Богу было известно, что Он сделал с несчастным мужчиной.
Творец бродил по пустым комнатам замка, представляя, как все здесь будет заселено его чудесными творениями, которых Он будет осязать каждый день. Мечтал, как обнаженные тела полулюдей-полуживотных будут ползать, порхать и прыгать по залам. Он водил большими жилистыми руками в воздухе, воображая, как будет играть со своими куклами, любить или сердиться на кого-то из них. Задыхался от счастья в подземелье, где разместил медицинские инструменты. В своей комнате рисовал на голых стенах угольками анатомию будущих тварей.
Так к нему приходили все калеки, уроды, просто гонимые обществом люди. И он давал им новую жизнь. Обратного пути не было. Всякого, кто пытался сбежать, убивали в тот же день, а части его тела распихивались по ванночкам с формалином.
Его замок процветал. Уродцы, склонившие «колени» перед своим хозяином, всячески помогали Ему с ремонтом, обустройством, хозяйственными работами и почитали его как Бога.
Тем временем в городке исчезли все мерзкие существа. И город стал чистым, прекрасным. В него стало въезжать множество людей, чтобы полюбоваться на красивых жителей. Посетители удивлялись, что в городке нет ни одного хоть чуточку неказистого человека.
Тогда Священник приказал возвести памятник Ему. Люди принесли все металлические предметы в кузницу, чтобы расплавить и сотворить памятник Творцу Тел. Но площадь была маленькая, и памятник негде было ставить. Поэтому приказали свергнуть высокий крест с Христом Спасителем, пустить его на новый памятник, которому теперь положенно было стоять на месте креста. В тот же миг все горожане покидали в кипящий чан свои крестики. Никто не хотел больше верить в Бога, который ничего им не давал.
Памятник был воздвигнут. Все припали к нему и начали просить. Просили то же, что просили у старого Бога. И каждый придумывал себе легенду, что Божий сын Науки его спасет.
***
Однажды Он охотился. То было зимой. Уже три года жил Он в городе, уже три года преклонялись Ему. За это время Он сумел создать существ, что бегали с ним зимой на охоту, ловить дикую лань. Охотился на зайцев, лис, уток, и на каждого зверя у Него был свой «ловец».
Он шел по свежему снегу, высматривая добычу. Трое сгорбленных, похожих на огромных собак с негустой и негреющей шерстью, существ плелись за ним, хлеща себя по спине лысыми хвостами. Они были одеты в какие-то лохмотья. Вытянутые пасти, некогда бывшие человеческими лицами, вынюхивали след. Твари вопили, когда видели добычу, и в секунду кидались на нее. Он же нес ружье лишь для безопасности и стрелял в уже пойманную добычу для собственного удовольствия.
— Что там? — Он вдруг услышал крик. Существа насторожились, кинулись туда, откуда был женский визг. Он поспешил за ними.
— На помощь! — Он остановился, когда увидел маленькую, худенькую рыжеволосую девушку, что прижалась к дереву. Ее окружила стая голодных волков.
Но Он медлил. Он... Он узнал. Это была она. Его русалка.
Его словно перенесло из этого мира. Он очутился на берегу моря, на том самом камне. Уже взрослый. Ему не мог помешать теперь никто. Он страстно целовал в губы Нивиду.
Он издал томный вздох, и вдруг услышал прерывающийся крик и хруст. Волки начали раздирать девушку. Один кинулся на ноги, пожирая их, другой попытался разорвать рукава шубы, которыми она прикрывала лицо. Остальные выжидали момент для нападения.
Он выстрелил в воздух. Его твари кинулись на волков, сразу бросившихся бежать — твари поспешили за ними. После громкого выстрела все стихло. Вдали слышался вой и поскуливание животных. Девушка, хрипя, лежала на снегу. Ее рыжие волосы были раскинуты, а белый снег под ногами окрасился в красный. Его серые глаза сверкнули, когда он злобно посмотрел на нее. Он был хуже тех волков... Она задыхалась и теряла сознание, но Он не мог ее потерять. Только не снова. Перебинтовав лохмотьями раны, Он позвал своих чудовищ. Она должна была жить. Он сам задыхался в предвкушении того, как спасет ее. Для себя.
***
В городе объявили траур. Дочь Священника пропала. Охотники нашли лишь стаю убитых волков. Все остальные следы скрыл снег. Но никто не знал, что его дочь была жива.
— Кто ты? — очнувшись