ЗАМКНУТЫЕ КРУГИ БЫТИЯ

I
Скоро зима.
Надо достроить дачу…, купить машину…
Включил телевизор… Шансон… Поет Ваенга: «… солнце ярче, чем на Мадагаскаре»! А чем Мадагаскар лучше Таити?
Высоцкий с Мариной Влади были на Таити. Что они там искали?
Гоген… Зачем Гоген уехал жить на Таити? Подальше от самого себя? Так он всего себя захватил с собой.
Океанский лайнер. Каюта как в пятизвездочном отеле. Все включено. Мне бы на Таити…
Чтобы добраться до Таити, нужны деньги, и немалые, а надо достроить дачу, купить машину...
Зима скоро.
II
Напился.
Что творил, кому и что обещал, с кем целовался и кому в чем клялся — не помню.
Утром стыдно в зеркало смотреть. Лучше бы меня не рожали. Про жену и говорить нечего.
Пошел на работу. Голова болит. Тошнит. Поклялся — больше ни капли, даже пива.
Неделю трудился как папа Карло. Сделал много полезных дел. Сам себя зауважал. Знай наших — ум не пропьешь.
В пятницу напился.
III
Один авторитетный человек сказал: «Всё тяготеет к лени. Хочешь сделать что-нибудь великое — приляг, отдохни и желание пройдет».
Чушь! Разработаю новую теорию. Напишу книгу. Починю диван. Схожу с ребенком в кино…
Звонок друга — пошли, вдарим по пивку. Не могу, занят: творю теорию, катаю книгу, починяю диван.
Включил компьютер. Поиграл с ним в преферанс, посмотрел фотографии. Книга потом. Приподнял диван. Осмотрел. Работы много, а пыли еще больше — тоже на потом.
Отобедал. Отправил ребенка с матерью на прогулку. Посмотрел по телевизору сериал. Полистал книгу. Сходил в магазин за сигаретами и пирожным.
Отужинал. Посмотрел программу «Время». Попил чай с пирожным. Покурил на балконе. Поразмышлял о вечном. Зевнул. Прилег на кровать. Хорошо! Завтра обязательно разработаю новую теорию. Напишу книгу. Непременно починю диван. Схожу с ребенком в кино…
Уснул.
Все тяготеют к лени.
IV
Люди — сволочи, а я — бездарь.
Что-то надо менять в этом мире и внутри себя. Позавтракал, пошел умываться, бриться. Под раковиной лужа. Попытался подтянуть гайки. Затопил соседей. Угрозы и шум. Позвонил на работу — сегодня не приду. Вызвал слесаря. Заплатил тысячу рублей. Вымыл пол. Поужинал, выпил сухого вина — снял стресс. Пошел мыться. Включил душ. Под ванной лужа.
Слесарь — сволочь, а я — неисправимая бездарь.
V
Лето. Море. Ночной пляж где-то в районе Геленджика. Автомобиль. Музыка.
В свете фар самозабвенно танцует полуобнаженная, подвыпившая девушка с изумительной фигуркой. В руке у нее початая бутылка вина. Пышные длинные волосы золотистого цвета разлетаются по ветру, то закрывая, то приоткрывая ее обворожительные груди.
Около машины сидит молодой парень, пьет вино и весело хлопает в ладоши. Он любуются молодостью, красотой и грацией танцовщицы, с которой только что познакомился в ночном баре, предвкушая океан ласки и море секса.
Девушка беспечна, весела и ещё не знает, что вскоре напьется, ей станет дурно и она будет с надрывом блевать на разноцветный галечник. Потом зарыдает и попытается куда-то убежать. Парень поймает ее. Укутает в большое махровое полотенце. Бережно уложит на деревянный лежак. И она забудется до утра, перепачканная, ободранная, с потеками черной туши на щеках. Последнее, что промелькнет в ее затуманенном мозгу: «Опять облом…».
Парень не спеша допьет вино. Закурит. Бросит взор на уснувший «облом» и не спеша пойдет в ночной бар, искать новый облом.
VI
После победы Великой Октябрьской Социалистической Революции одни возрадовались, другие опечалились, третьи глубоко задумались, четвертые затаились, а пятые сбежали за границу.
До конца своих дней Ленин сотоварищами, которые, как оказалось потом, были совсем не его товарищи, и с помощью тех, кто возрадовался, выкорчевывали тех, кто таился, и приводили к общему знаменателю тех, кто думал и печалился.
Великое горе постигло весь советский народ, когда умер вождь мирового пролетариата, под водительством которого мы разрушили капитализм и на его обломках начали строить социализм.
Привел нас в чувство Сталин. Дело, начатое Лениным, он успешно завершил: от тех, кто предавался грусти, мыслил и укрывался, не осталось и следа, а те, что сбежали за рубеж, были преданы анафеме или были наказаны дистанционными методами. Все стали радоваться, строить социализм, жить стало веселее.
Как же мы огорчились, когда умер Сталин! Погас свет, потухла путеводная звезда. Нашлись, конечно, отщепенцы, которые возрадовались. Но их немощные голоса утонули в общем потоке слез. Началась короткая, но мутная пора, когда государством руководили какие-то невразумительные, лишенные индивидуальности вожди-однодневки.
Потом пришел Хрущев с развенчанием культа личности, волюнтаризмом, оттепелью и новыми идеями в сельском хозяйстве. Мы вначале насторожились, потом возрадовались, а, когда в магазинах вместо товаров и продуктов остались одни продавцы, сильно опечалились.
Когда убрали Хрущева и вместо него пришел Брежнев, мы снова воспрянули духом и возрадовались. Наступил период абсолютной адекватности нашему российскому менталитету, который вначале именовали развитым социализмом, а потом окрестили «застоем».  
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. К нашему прискорбию умер Брежнев. Опять началась мутная пора коротковластия, когда нами правили очень пожилые и очень больные люди. Они еще чего-то хотели, но уже ничего не могли. Завершилась эта муть, когда на «трон» взошел Горбачев с его перестройкой и «процесс пошел». Что следовало перестраивать и куда двигать процесс новый вождь не зал, а мы радовались. Правда, когда у вино-водочных магазинов образовались кошмарные очереди, мы насторожились, а уж когда началась тотальная борьба за трезвость — опечалились.
Печаль завершилась с приходом Ельцина. Про борьбу за трезвость как-то незаметно забыли. Страну развалили и на обломках социализма стали строить капитализм. Кто печалился, а кто радовался.
Только-только стали приноравливаться к новым порядкам, как неожиданно пришел Путин с его «мочить всех террористов в сортире». Те, что печалились, обрадовались, а те, что радовались, опечалились. Но ненадолго. Жизнь вошла в более-менее стабильную колею, стала более предсказуемой. Новый лидер никаких осатанелых идей не выдвигал, ограничившись скромным указанием: жить достойно, уважать законы и почитать веру свою.
Далее, с легкой руки Путина, на вершине политического Олимпа появился Медведев — молодой, энергичный, говорит складно и Internet уважает. Армию, правда, окончательно развалил, систему образования дорушил, с техосмотром запутался, с космосом оконфузился, но в целом — все в норме: радости и печали пополам. Сейчас опять пришел Путин, а потом, вероятно, придет Медведев… И политическое бытие замкнется само в себе, принося нам перманентные огорчения и отрады, которые можно безболезненно поменять местами.
VII
Лето. Жара. Пухнет голова. Клонит ко сну. Отключили свет. Вырубился кондиционер. Все валится из рук. Курить, и то не хочется. В машине как в кочегарке, на капоте можно яичницу жарить. Пиво почти не помогает, а о водке и вспоминать тошно. Когда же похолодает?
Зима. Холод. Одет в семь одежек, но трудно дышать. Чтобы отогреться перебегаю от магазина к магазину. Ноги словно чужие, мерзнут в шерстяных носках. Курить невозможно, сигарета примерзает к губам. Слово «пиво» вызывает озноб. Водка стала тягучей, как сироп. Когда же, наконец, потеплеет?
VIII
Крым. Коктебель. Карадаг с реликтовой растительностью. Уютные улочки. Лазурное, теплое море. Мыс Хамелеон. Прекрасное вино. Стройные молодые мамы в бикини с красивыми детишками. Бахчисарай. Фонтан, о котором писал Пушкин. Вкуснейшие чебуреки. Чуфут-Кале — старинная крепость на высокой скале. Посмотришь вокруг — дух захватывает…. Что может быть прекраснее? Пять раз отдыхал в этом Крыму. Надоело.
Хочу в Египет.
Египет. Хургада. Чистейшее Красное море. Рыбки как в аквариуме. Дельфины. Коралловые острова. Шведский стол с немыслимым количеством экзотических блюд. Услужливый портье. Луксор. Карнакский храм. Нил. Долина мертвых. Гробница Тутанхамона…Чудо! Был я в этом Египте. Больше не поеду. Осточертел он вместе с его мумиями.
Хочу в Крым.
IX
Неоспоримый факт — жизнь идет полосами: то белая, то черная, почти без полутонов. И определить какая сейчас полоса нет никакой возможности.
Встречаю однокашника.
— Как дела? Как поживаешь? Чем занимаешься?
— Да хуже некуда. Уволили из армии. Назначили мизерную пенсию. Развелся с женой. Разменял квартиру. Живу в коммуналке на четыре хозяина. Устроился ночным сторожем и по совместительству грузчиком в молочном магазине. Еле-еле концы с концами свожу. Вот в свободное от дежурства время собираю пустые бутылки и сдаю. Видимо в моей жизни наступила черная полоса.
Встречаю его же через год. Идет понурый. Одет как бомж. В руках все та же авоська, но не с пустыми бутылками, а со смятыми алюминиевыми банками.
— Как дела? Как поживаешь?
Он недоуменно поднял глаза, с трудом признавая меня. Потряс авоськой, и махнул рукой:
— Тогда была белая полоса.
X
Мне двадцать. Жизнь прекрасна и безоблачна. Лекция. За окном весна. Яркое солнце. Зеленеет молодая листва. Жду, не дождусь вечера — свидания с красавицей. Шестидесятилетний профессор что-то бубнит про теорию поля. Поле меня не волнует, а профессора  жаль. Разве у него жизнь? Конечно, нет. Бедный, он лишен удовольствий, доступных мне. А какие у него перспективы? Никаких, кроме памятника на кладбище.
… Вчера перевалил за шестьдесят. Читаю студентам лекцию. За окном весеннее солнышко. Весело журчат ручьи. Деревья в легкой зелени. Жизнь хороша, интересна и полна. Жду лета — в отпуске осяду на даче. Буду писать новую книгу. Студент на последней парте. Ерзает. Разговаривает. Теребит мобильник. Лекция — по барабану. Подхожу. Смотрю в глаза. Он молчит, но я слышу: «Профессор, мне жаль вас. Разве у вас жизнь? Ее нет. Вы лишены того, что есть у меня. А какие у вас перспективы? Тихая музыка в доме, да гранит с выцветшей фотографией».
XI
Теплая летняя ночь. Балдею на даче. Рассматриваю белого мотылька, бестолково суетящегося около светильника.
Сколько же дней он живет? День, два … неделю? Пока не отложит яйца. Из них вылупится гусеница. А она сколько живет? Пока не превратиться в кокон, а затем в мотылька.
Так кто же из них живет: мотылек или гусеница? Все они живут. Они двухактные создания. А я одноразовое существо.
Родился. Учился. Работал, к чему-то стремился. Веселился, влюблялся и страдал. Мечтал. Женился. Любил и ругался. Построил дом. Посадил дерево. Воспитал ребенка. Вышел на пенсию. Помогал внукам. Учил других. Отдыхал. Вспоминал…
Заболею. Умру. А круги бытия будут по-прежнему вращаться с поразительной легкостью, вознося нас из ниоткуда, и возвращая в никуда.