(клочек ощущений вырваный из моего детства)
Мне тогда еще не исполнилось четырех лет. Лето я провел в глухой заброшенной деревушке у своих родственников: тети Тамары и дяди Лени. В этой деревушке было, наверное, от силы семь-восемь дворов, а до ближайшего районного центра километров двадцать по бездорожью, сквозь клочки разбросанных по округе лесов, зеленые бесконечные луга и редкие крохотные болотца, поросшие камышом и наполненные вечно противно кричащими лягушками. В дождливое время добраться туда можно было разве, что верхом на лошади или при совсем безнадежном случае - пешком...
Детей у тети Тамары и дяди Лени, не было, по неведомым мне в то время причинам, и они могли довольствоваться только моим шаловливым, голосистым, вечно чумазым обществом на протяжении почти трех месяцев…
Как-то в один из долгих вечеров, мы сидели перед трещащей паленьями русской печью, на которой поджаривались на огромном противне черные благоухающие "семечки". Неутомимая тетя Тамара шумно их перемешивала, а дядя Леня смачно ими хрустя, рассказывал что-то непонятное, но, несомненно, очень интересное и смешное, поскольку веселая тетя Тамара звучно и заразительно смеялась, временами вытирая подолом старого фартука выступающие на глазах слезы. Я сидел на высоком накрытом разноцветным лоскутным ковриком табурете и пил сладкий грибной чай, так его называла тетя Тамара, внимательно слушал и смеялся с взрослыми за компанию. И вот после того, как тетя Тамара успокоилась и в очередной раз просушила свои мокрые от смеха глаза, дядя Леня произнес самую важную для меня фразу. Смысл ее сводился к тому, что завтра неплохо было бы взять меня на выпас, только обязательно я должен проснуться рано-рано утром, чтобы он, дядя Леня, случайно не уехал без меня. В то время дядя Леня работал пастухом на совхозной овчарне и через день, когда наступала его очередь, выгонял огромное блеющее, густо пахнущее навозом и шерстью стадо овец пастись на окрестные луга. В груди у меня что-то приятно екнуло и радостно забилось. Cколько времени я с мечтой в глазах смотрел, как он, сидя боком на телеге и держа одной рукой вожжи, подгоняет звучными окриками, то лошадь Маруську, то непослушных овец и все удаляется и удаляется, резко покачиваясь в такт бездорожным выбоинам…
В этот поздний вечер, я ни как не мог заснуть: мне все казалось, что утро уже вот-вот наступит и от этого, за окном становилось все светлее и светлее. Больше всего я боялся, что если мои глаза закроются, то я обязательно просплю и тогда вся моя дальнейшая жизнь буквально будет лишена всякого смысла. В моей голове уже рисовались прекрасные манящие образы деревенской дороги, которая где-то там далеко-далеко впереди за лесами, наверное, упирается в самое небо, я слышал скрип и жесткое постукивание колес телеги, мерное хлопанье по траве копыт лошади Маруськи, окрики дяди Лени…
Разбудила меня суетливая тетя Тамара. Я полусонный сполз с кровати и не уверенно поковылял, цепляясь плечами за неожиданно возникающие на моем пути препятствия. Я спешил проверить, не забыли ли меня нечаянно дома. И на мое горе я не обнаружил в приделах моей досягаемости ни дяди Лени, ни что еще хуже Маруськиной уздечки, которая всегда висела в сенях, на гвозде, вместе с рабочей "фуфайкой" над сапогами которых тоже там не оказалось. В следующее мгновение слезы негодования водопадом хлынули на мои щеки…
Все уверения хлопотливой тети Тамары, что дядя Леня еще никуда не уехал и что дядя Леня меня обязательно дождется и возьмет с собой, не принесли ровным счетом ни какого результата. Я, едва успел натянуть на себя растянутую нательную майку и грязные шорты. Не обращая внимания на кричавшую мне вслед что-то про еду и босые ноги беспокойную тетю Тамару, вылетел на улицу и помчался, что было сил на ферму, которая находилась где-то за лесом. У меня в голове все маячил образ уезжающего дяди Лени и на мои щеки уже не кончаемыми потокоми лились жгучие слезы…
Дядя Леня стоял не вдалеке от опушки леса, за которым и находилась ферма, а я все бежал и бежал со всех ног, не веря, обрушившемуся на меня счастью. Он держал в руках уздечку, терпеливо ждал и курил, выпуская вверх дым, который медленно опускался к его ногам густыми клубами, в солнечных лучах это выглядело как-то по особенному, по волшебному. Я на всей скорости налетел и вцепился в ногу дяди Лени, который пробурчал что-то добродушное и успокаивающе потрепал своей жесткой тяжелой рукой меня по голове, от него вкусно пахло табаком, кирзовыми сапогами и лошадью Маруськой. Я немного успокоившись повернул свое заплаканное лицо на встречу солнцу и стал смотрел на огромный луг усеянный искрящимися солнечными зайчиками росы, где неуклюже прыгала стреноженная Маруська. Босиком было сыро и холодно, но это уже были такие пустяки, впереди ждал такой еще непознанный и от этого такой пьянящий и огромный день…
