1.4 Дальний восток
Валька, как узнала про Дальний Восток, то сразу расстроилась. Нет, даже не расстроилась, у неё случилась настоящая истерика! На выпуске из училища она прочитала моё предписание, округлила в ужасе глаза, закрыла лицо руками, уткнулась головой мне в погон и зарыдала в голос! Я впервые попал в такую ситуацию и растерялся. Попытался обнять Валю и как-то успокоить, но она как закричит:
- Не трогай меня! - и стала сбрасывать мои руки.
Но я применил силу и все равно обнял её обеими руками, крепко прижал к себе, стал гладить по волосам и нежно говорить:
- Моя любимая, единственная, не плачь, все будет хорошо. Главное, что мы вместе!
- Ну и что, что мы вместе? Кому нужен этот Дальний Восток? Что я там буду делать?
Я не придал значения этим словам и продолжил успокаивать её дальше. А зря. Это был первый «звоночек».
К новому месту службы, на Дальний Восток, я поехал один. Валька не захотела сразу ехать и обещала подъехать попозже, когда я устроюсь на новом месте. В общем-то, правильно. Я сам понятия не имел, что меня там ждёт. Мне все представлялось в романтично-розовом цвете: могучий Тихий океан, кругом сопки...
Эх, велика Россия-матушка! От Москвы до Хабаровска целая неделя на поезде. Всю дорогу я, не отрываясь, смотрел в окно. Мимо меня проносились города, леса и степи. Поезд гудел в горных тоннелях и грохотал на мостах, перенося через широкие реки. Время заметно сдвинулось и солнце стало вставать раньше, чувствовалось, что я еду на восток, ближе к рассвету.
В Хабаровске, в штабе Дальневосточного округа, меня распределили на аэродром Альбатрос на Курильском острове Шутуруп. На самый-самый край русской земли. Дальше - только Тихий океан.
1.4.1 Шутуруп
Валька была права на счёт Курил. Когда я с большим трудом, на перекладных, туда добрался, то у меня сложилось впечатление, что война с Японией здесь закончилась не десять лет назад, а только вчера! Или даже сегодня утром. Кругом разруха и полное запустение.
У острова оказалась интересная история. Аэродром, где мы располагались, был бывший японский. В декабре 1941 года в располагавшейся рядом бухте Акулья, по-японски Хитокаппу, адмирал Нагумо затеял рандеву авианосцев и кораблей охранения. Тут же он объявил личному составу о цели предстоящего похода. Япошки пришли в такой восторг, что стали кричать "Банзай!" и «Слава императору!», и открыли беспорядочную стрельбу по острову. Самолёты с нашего аэродрома перелетели на авианосцы и отправились на Гавайи, громить американский флот в бухте Перл-Харбор.
Американские моряки в белой форме построились на палубах кораблей для торжественного поднятия флага, когда, ровно без пяти восемь, на них посыпались бомбы и устремились торпеды. Через десять минут огромный, размером с два футбольных поля, линкор «Оклахома» получил торпеду и лёг правым бортом на дно бухты, хорошо, что она мелкая, а то бы он точно утонул. В стоящий рядом линкор «Аризона» попала бомба, которая пробила броневую палубу и взорвалась прямо в артиллерийских погребах! Снаряды в погребах сдетонировали так, что от взрыва линкор чуть не выскочил из воды! Потом переломился пополам и сразу затонул, унеся с собой больше тысячи моряков. За полчаса налета японцы потопили пять крупных кораблей и ещё с десяток серьёзно повреждено. По сути американский тихоокеанский флот перестал существовать! Японцы же отделались потерей всего трёх десятков самолётов. Это была первая, но и последняя крупная победа японцев. Все остальные битвы и на море, и на суше они с треском проиграли, теряя, в среднем, по семь бойцов на одного американца! Боевой самурайский дух плохое оружие против кадровой армии европейского образца.
Кстати, японцы оказались очень своеобразными вояками. В открытом бою они проявляли сумасшедший фанатизм, но полное непонимание методов ведения современной войны – они могли запросто устроить сабельную атаку на глубокоэшелонированную оборону американцев! Все их боевые планы были сложными, запутанными и совершенно фантастическими! Такое чувство, что их составляли не умудренные опытом седые генералы, а зелёные новобранцы! Вне боя японцы были жестоки до крайности и к врагам, и к своим. К врагам они относились так. Для поднятия своего боевого духа японские морские офицеры исполняли древний самурайский ритуал - съедали сырую печень поверженного врага! Врагами оказались пленные(!) моряки из концлагеря! Человек пятьдесят американских и австралийских моряков стали жертвой такого ритуала.
А своих японское командование ценило ничуть не выше. При штурме американцами марианского острова Сайпан у япошек сразу сложилось критическое положение, и они начали отступать по всем направлениям. Но император взбодрил своих подданных таким приказом: теперь нет разницы между военными и гражданскими, ранеными и не ранеными! Все должны идти в бой! У кого нет оружия должен сделать себе бамбуковое копье! (Представьте себе: на танк с деревянной палкой!) Гражданским в плен не сдаваться, а покончить жизнь самоубийством! Да-да, именно так – самоубийством! Японцы целыми семьями, взявшись за руки бросались в море с высокого утёса. После захвата острова обнаружилось почти пятьдесят тысяч погибших японцев, из них половина - гражданские, при совершенно незначительных потерях американцев. В живых на острове осталось всего около девятисот человек.
Чтобы покончить с япошками расскажу еще один курьезный случай. Когда в сентябре 45-го на соседний остров Кунашир высадились наши войска в составе всего одной роты их уже встречал японский комадир батальона с белым флагом, так что боя не получилось. При осмотре острова на нем обнаружился склад военных сапог. Но что интересно - сапоги были только левые! Японское командование так сильно доверяло самураям, и что хранило левые и правые сапоги на разных островах! Даже у нас до такого не додумались! Принято думать, что потеряв честь самурай сразу хватает саблю и делает себе харакири, но, видимо, воровство сапог не входит в перечень плохих самурайских дел. Действительно, ну не из-за сапог же себе пузо вспарывать!
*****
Шутуруп - длинный и узкий, весь покрытый сопками, островок. Местного населения там всего пара тысяч, да и те переселенцы из разных мест. За долгие годы, пока здесь хозяйничали японцы, коренное население было изведено под ноль. Остальные - это военные, тысяч пять-шесть. Наш полк с двумя аэродромными батальонами, пехотный полк, несколько артиллерийских батарей, пограничники, радиоразведка. Можно сказать, что остров - это один большой гарнизон.
Наш аэродром находился прямо на берегу Тихого океана. Рядом с аэродромом был небольшой причал, от которого в 1960 году (когда меня уже здесь не было) во время шторма унесло в море баржу с четырьмя матросами. Они сорок девять дней болтались по океану без еды и воды, варили и ели ремни и сапоги, пока их не подобрал американский авианосец. Из матросов потом героев сделали и наши, и американцы. В Америке их лично встречал губернатор штата Калифорния и подарил золотой ключ от Сан-Франциско, а местные музыканты, в честь одного из матросов написали песню - Зиганьшин-буги! Говорят, очень популярная была.
На аэродроме место привычного бетона, лежали дырчатые металлические полосы, доставшиеся нам ещё во время войны по ленд-лизу. До этого такие полосы я видел только на заброшенных с войны полевых аэродромах, а тут - нормальный, постояннодействующий! Взлётно-посадочная полоса здесь больше походила на стиральную доску. Как на ней самолёты ещё шасси не переломали? Хотя сами самолёты были новые. По стратегическим планам наш полк должен был первым принять на себя удар со стороны Японии.
Жилой городок располагался чуть дальше, вглубь острова, среди сопок, и назывался «Уши-городок», от японского «ушинаварета» - потерянный. Если даже у япошек, которые сами на краю света живут, он потерянным считался, что ж тогда для нас? Жизнь на острове оказалась тяжёлая и суровая. На острове аж двадцать вулканов, из них девять – действующие! На севере острова тайга, на юге непролазные бамбуковые джунгли. Много обрывов, ручьёв и водопадов. Есть красивейшие места – один водопад «Девичьи косы» чего стоит! С океана дует промозглый ветер, часто штормит, тайфуны, с октября по март землетрясения и цунами, а когда шторма нет, то остров обволакивает густой, как молоко, туман. Зимой не очень холодно, но за ночь может навалить столько снега, что утром из домов вылезают через крышу. Без шуток, реально по три метра снега за ночь! Сырость и влажность, океан холодный, не покупаешься. С другой стороны острова Охотское море, оно вроде как тёплым считается, но по мне такое же холодное.
Бытовые условия тоже были ужасные, несколько старых бараков, внутри разделённых фанерными перегородками на множество мелких комнатушек, отопление печное, туалет во дворе. В бараке, вдоль длинного коридора, который назывался «взлетка», на верёвках сушилась одежда и белье, включая женское. Баня - одна на всех, и для солдат, и для семей офицеров. Парикмахер - жена одного сверхсрочника - Маша. Да... Вальке это точно не понравится. Хотя, что жаловаться - тогда в таких условиях жило полстраны. В некоторых гарнизонах было ещё хуже: казарму просто перегораживали простынями!
Но прослужив там три года, я полюбил этот край. Бывало, залезешь на сопку и смотришь на океан. Тишина, покой... Вслушиваешься в ветер, как будто на планере летишь. Красота, умиротворение в душе... Можно часами сидеть и смотреть. Главное, чтобы медведи, которых тут множество, не решили, что ты ждёшь их на ужин. А какие там люди! Такого дружного и душевного коллектива я больше никогда нигде не встречал.
*****
Прямо в день прибытия на остров я получил комнату в бараке и стал готовиться к приезду Вали. Ну, комната — это сильно сказано - скорее это был пенал два на три с половиной метра. Через стены было слышно все, что делают соседи. Как у Ильфа и Петрова в общаге имени Бертольда Брехта, только в ней преимущественно целовались, а у нас делали детей, притом массово и каждую ночь! Бывало и днём, это уж как полёты спланируют.
Я меблировался, насколько это возможно. Нашёл две старых солдатских тумбочки и стол. Вместо армейских кроватей, я из старой бомботары (круглые ящики от бомб) сколотил двуспальную деревянную кровать. Скрипучие панцирные кровати совсем не способствуют укреплению семейных отношений и продолжению рода. Кстати, у меня очень даже прилично получилось - настоящая военная кровать, цвета хаки. Потом многие такие кровати сделали.
Письма Вале я писал часто, звал её к себе и всячески расхваливал красоты курильской природы. Но Валю красоты мало волновали, её больше интересовало житьë-бытьë. Я как мог, уклонялся от прямого ответа и снова плёл сказки про природу. В конце концов, она заставила меня в деталях описать всю местную жизнь, но я проявил чудеса дипломатии и ничего толком не сказал. Наш старый барак я обозвал старинным зданием, пенал - скромной, но уютной комнатой, тайфуны и ураганы - легким вечерним бризом... И все в таком духе. Валя очень сомневалась в правдивости моих