Юбилей

   Вот, к примеру, случился у человека юбилей. А что такое юбилей, если не повод собраться дружной компанией, уважить добрым словом дорогого юбиляра, вспомнить его славный жизненный путь, порадоваться его успехам, и чего уж греха таить, погрустить немножко о прошедшем – не всё, ведь, гладко в жизни бывает, не все мечты сбываются, не все потери восполняются. Но как ни крути, а событие это всегда радостное и замечательное во всех смыслах.
  И вот, сидит виновник торжества во главе стола, предвкушая торжественный момент, когда все рассядутся, бокалы наполнят, начнут здравицы произносить, как полагается, по порядку, по старшинству.  И ведь, есть что сказать-то хорошего про него, есть! Хороший он, в общем-то, человек. И даже, можно сказать, замечательный – и трудяга, каких поискать, и отзывчивый товарищ, и семьянин прекрасный, и скромный в меру. Да что особо говорить – как многие и многие вокруг. Ну, не без греха, конечно, тоже – всякое, ведь, в жизни случается с каждым. А с другой стороны, кто без греха-то – пусть первый бросит камень, как говорится. Хотя, если признаться, найдётся, как обычно, конечно, кто камень-то бросит, кому вовсе невдомёк, что есть время разбрасывать, а есть время и собирать камни-то.
   А тут, как раз, и вскакивает за дальним концом стола, опережая прочих, этот субъект, весь такой правильный, гладенький да опрятненький, рюмочку вровень с локотком держит, мизинчик оттопырен интеллигентненько, на вилочке маринованный грибочек заготовлен…
- Я, конечно, всё понимаю, - вкрадчиво так начинает субъект, - знаменательная дата, праздник и всё такое. Да разве ж кто-то спорит с этим? Лично я – только за. И мои, как говорится, сердечные поздравления юбиляру! Однако ж, прежде, позвольте сказать вот о чём… На фоне всеобщего ликования, не стоит забывать и о том, что не всё так гладко, не всё так радужно, как это сейчас мы пытаемся здесь обставить. Как быть, к примеру, с тем, что наш любезный именинник когда-то в младые лета имел привод в милицию за драку? Мы, конечно же, не вправе судить его строго и понимаем, что так уж вышло, честь девушки защищал, из самых благородных побуждений, так сказать. Но подумал ли кто о том члене нашего общества, коему наш юбиляр нос расквасил? Понимает ли кто-нибудь, что у того молодого человека, возможно, вся жизнь наперекосяк пошла, в результате нанесённой ему душевной и физической травмы? Ведь, можно же было как-то, ну, не знаю, помягче, помилосерднее, что ли. Стоит ли удовлетворение своего чувства достоинства чьей-то слезы?
   Публика за столом затихает в недоумении и настороженно внимает говорящему.
- И вот вы здесь говорите, какой честный и принципиальный этот человек, - оратор воздевает кверху вилку с грибочком и потрясает ей в воздухе, - А между прочим, он не раз и не два нарушал закон, проезжая на красный сигнал светофора и под запрещающие знаки! Ведь, мог же запросто и задавить кого, мог. Так, более того, как-то раз, даже взятку инспектору ГАИ дал в размере десяти рублей, по тем-то деньгам ещё! Должностному лицу, обращаю ваше внимание, при исполнении служебных обязанностей – взятку! Ну и что, что инспектор тот был на руку нечист и грешил вымогательством, за что однажды и поплатился – наш-то герой, ведь, должен был свою принципиальность проявить или нет? Не опустился ли он тем самым до того же уровня, что и стяжатель, а?
  По рядам гостей проносится ропот.
- И гляжу я, друзья мои, сегодня на этот прекрасный стол, - со скорбной миной продолжает сей гость, приникнув глазом к наполненной рюмке, как к окуляру телескопа, - на икорку с бужениной, на анчоусы с оливками, на прочие разносолы и кулинарные шедевры, и сквозь картинку всей этой благодати невольно проступают перед моим внутренним взором совсем иные образы. Вижу я полные печали глаза Марь Иванны, первой учительницы нашего юбиляра, так много вложившей в него тепла своей души, но скоротавшей жизнь на нищенскую пенсию. Вижу искажённое болью лицо Никанор Григорьича, мастера производственного обучения, давшего путёвку в жизнь нашему герою и скончавшегося мучительной смертью от саркомы, так и не получив дорогостоящей медицинской помощи в своём провинциальном Запупырске. Немым укором встаёт перед глазами согбенная фигура профессора, без которого не состоялась бы блестящая защита диссертации нашим именинником, того самого профессора, что бросился с балкона по идейным соображениям. Да мало ли ещё на свете тех, кому, разделив стоимость этого пиршества, можно было бы, если и не спасти жизнь, то хотя бы как-то эту самую жизнь облегчить!
   Тяжкий вздох пробегает по рядам оторопевших гостей. Кто-то прикладывает к глазам уголок салфетки. А кто-то и желваками поигрывать начинает.
- И вот теперь, перед тем, как нашему дорогому виновнику торжества мы все воздадим причитающиеся ему почести и хвалу,  давайте же, друзья… - оратор делает паузу, озирая присутствующих взглядом доброго, но строгого пастыря, взыскующего истину, - Давайте, попросим нашего любезного юбиляра покаяться за всё то, что он совершил в своей долгой жизни и чего не совершил, хотя и мог бы. Ибо только тогда наступит истинный праздник, когда падёт с его плеч тяжкий груз прошлого… Просим вас, милейший, покайтесь, признайте свою никчёмность и ничтожность! Мы же все вас за это только крепче любить станем.
  И сидит хозяин весь бледный, за сердце держится, а сказать-то ему и нечего – ни с чем сказанным, ведь, и не поспоришь вроде, не опровергнешь, хоть и вины особой за ним нет.  За столом проносится недобрый шепоток. «Да какого ж рожна! Чего он несёт-то?!» - раздаётся чей-то возмущённый возглас. А кто-то даже предлагает дать ему в морду хорошенько и с лестницы спустить. Оратор с недоумением на лице озирается:
- А что, собственно, я такого сказал? Я всего лишь абсолютно  достоверные факты изложил! Разве я неправду какую сказал? Вы что, против правды, стало быть?! Вы что, свободу мнений, стало быть, не уважаете?! Да вы же все тут оскотинились просто, очевидного признать не желаете – сущий упырь, этот наш юбиляр! При всём моём уважении к его заслугам, конечно. Прошу понять меня правильно…
  Гости вскакивают с мест, роняя стулья. И ясное дело, что ничего благого для оратора в этом общем порыве не предвидится. И тот глазками зыркает да бочком-бочком в прихожую пятится, бормоча при этом с придыханием сквозь зубы:
- Нет, этих людей уже не исправить... Все вы тут одним миром мазаны, привыкли лизоблюдствовать и пресмыкаться, а честным людям травлю устраивать... Сколько же ненависти в вас… На костях и крови пируете, лицемеры... Всех вас пора к убийцам и маньякам приравнять... – и убывает с гордым видом пострадавшего за правду и справедливость, хлопнув дверью погромче.
  Потихоньку, слово за слово, возвращается вечеринка в привычное русло. Гости только плечами уже пожимают вослед ушедшему: «Чего это было-то?» За добрыми словами да душевными беседами тает неприятный осадок, забывается тот субъект с его речами, словно и не было его вовсе. Вскоре и гости расходятся, стараясь унести только самые приятные впечатления от встречи. А там, через время, и ещё чей-то юбилей или просто именины случаются. И сызнова гости собираются к дружескому застолью, и опять царит всеобщее предвкушение праздника после житейских будней. Глядь, а с краю стола снова сидит тот же самый субчик с аккуратной причёсочкой и своей вилкой к общим блюдам тянется. А кто он такой, кем зван, как-то уже и подзабылось – ну, сидит и пущай себе сидит, кушает, раз пришёл. Не гнать же сразу взашей, не по-людски это…

К чему это я всё? А к тому, что с наступающим вас Великим Праздником!
И не слушайте вы этих субчиков – для них правда и чья-то совесть, что твоя табуретка: с грязными ногами залезут, лишь бы только самим повыше казаться.