Запись третья. Роман "Медвежья кровь".

Запись третья. Медвежонок
Александр Осташевский
                                                              1 сентября.



                                   Запись третья.


                                    Медвежонок.

                                                         Он повернулся к             Мишелю,
                                                       склонил голову набок     и ехид-
                        но улыбнулся ему в лицо не-
                         естественно растянутым
                           лягушачьим ртом.
                                                                                       
                                                                                                                             "Взрослый малыш".


 
 Настало 1 сентября, "День знаний". Учащиеся построились прямоугольной подковой перед входом в училище. Мне показали мою группу, когда она организованно подходила к месту построения. Впереди шли трое высоких парней, а за ними очень разнообразные по росту ребята, были и очень маленькие, похожие на четвероклашек. Я с интересом, но и скрытым ужасом смотрел на них.
 Директор сказал обычную приветственную речь, затем выступили вете-раны войны, Первый секретарь райкома партии. Все они говорили, что здесь стоят будущие рабочие-хлеборобы, которые будут кормить всю страну. Говорили, что современный рабочий должен быть грамотным, культурным человеком, поэтому необходимо овладевать знаниями, навыками, которые дадут в училище. Директор вел линейку с присущей ему эмоциональностью и добавил, что учителя и мастера в училище – грамотные, с высоким образованием, умелые специалисты, отдающие себя ребятам.
 Ярко, празднично светило осеннее солнце, составляя единый колорит с празднично светящимися лицами ребят и девушек, одетых в белые рубашки и блузки. Они слушали выступающих, смотрели по сторонам, щурились от солнца, но стояли тихо. Казалось, они ждали от училища чего-то хорошего, интересного, необычного.
 Я стоял за своей мужской группой и содрогался, когда ребята оглядывались на меня, улыбались, переговариваясь: какие разные лица, выражения! Да, а мне ведь с ними жить, целых три года – три курса: уживемся ли вместе?
 Зазвенел первый звонок, и я повел свою группу в класс на Ленинский урок. Кабинет мне отвели в самом конце коридора, рядом с полуразрушен-ным туалетом, который сейчас был аккуратно закрыт дверью с висячим замком. Раньше, как мне говорили, здесь был кабинет кулинарии, а теперь в нем во всю стену висел стенд, рассказывающий о происхождении русского языка, портреты Л. Толстого и А. Пушкина.    
 Я вошел в класс, поздоровался – ребята встали. Еще я увидел пожилого человека и молодую женщину, сидящих недалеко от меня. Посадил ребят и понял, что ужасно волнуюсь: их изучающее внимание давило, будоражило, выключало сознание. Я представился как их классный руководитель, преподаватель русского языка и литературы и вновь увидел улыбки. Затем по-вел урок.
 Сначала спросил ребят: какова роль В. И. Ленина в прошлом нашей ро-дины? Ребята отвечали односложно, примитивно или не отвечали совсем. Я объяснил как можно проще, что Ленин революционную теорию К. Маркса о победе рабочего класса, о победе добра и справедливости воплотил в жизнь, в России. Добро и справедливость можно отстоять только в жестокой борьбе за власть народа, ибо мирным путем богатые власть никогда не отдадут. Затем спросил: каково значение Ленина в наши дни? Мне ответило только молчание. Поставил вопрос иначе: чему учит нас Ленин? "Учиться, учиться и учиться!" – ответил один. Я развил эту мысль, потом дал слово пожилому человеку, ветерану войны. Тот как-то по-свойски уселся среди ребят и просто, от души стал беседовать с ними, рассказывать о своей жизни, в которую вошла война. Они заворожено слушали его. Не-мало человек повидал и пережил, знает людей и свое место среди них, много чего хорошего сделал, поэтому и может так свободно общаться. А я так не могу, и невольно позавидовал ему. Прозвенел звонок, и я вместе с ребятами вышел на воздух.
 Да, весь урок промчался вихрем, на одной эмоциональной ноте. По-прежнему ярко и тепло светило солнце, оно меня успокаивало. Кучки ре-бят и девушек потянулись в общежитие, на праздничный обед. Я уже перемолвился парой слов со своей группой, отвечая на вопросы: откуда я приехал, где я буду жить, а сейчас шел за ребятами в некотором отдалении, все внимательнее приглядываясь к ним.
 Веселые, радостные, они заметно различались между собой. Одни вели себя сдержанно, другие баловались, играли друг с другом, громко смеялись. Но мое особое внимание привлек один из них: маленький, широкоплечий, "квадратный", он шагал как-то не по-людски: сильно переваливаясь с ноги на ногу, расставив руки, словно медвежонок на задних лапах. Что-то грубое, дикое чувствовалось в нем. Паренек шел в стороне от ребят, они его будто не замечали, и он, естественно, старался не замечать их…. Как медвежонок…. Меня магнитом потянуло к нему, и я быстро нагнал группу.
 - Ну что ж, ребята, давайте знакомиться по-настоящему, - весело сказал я. – Меня вы знаете, как зовут, а как зовут тебя? – я обратился к маленькому, светлому и смешливому.
 - Петька, Петька Иванов, - сказал тот и, конечно, рассмеялся.
 - Петька Иванов всегда ходит без штанов, - задорно добавил другой, чуть повыше, потемнее, но такой же смешливый.
 - Ну почему же без штанов, я этого пока не вижу, - возразил я, и вся ком-пания дружно рассмеялась.
 - А это здесь он в штанах ходит, а дома – без штанов, так, говорит, сво-боднее, - сказал высокий парень, с добрым, простым лицом, несколько на-поминающим лицо Юрия Никулина.
 Ребята захохотали еще больше.
 - Вы все с Медведеева, ребята? – спросил я.
 - Ага, почти все.
 - Кроме его… его… и его…. – Петька указал на трех ребят, в том числе, и на "медвежонка".
 - А ты откуда будешь? – спросил я последнего.
 Он не ответил, втянул голову в плечи и громко затопал, еще сильнее пе-реваливаясь, шире расставляя ноги.
 - Он инопланетянин, - сказал рослый парень с красивым, деревенским лицом.
 - Упал с Марса, но не расшибся, - добавил "Юрий Никулин".
 Ребята опять рассмеялись.
 - Как тебя зовут? – я тронул "медвежонка" за плечо, наклоняясь к нему.
 Он пугливо обернулся и быстро посмотрел на меня. Какое темное у него лицо, с черными, частыми волосинками, а глаза дикие, испуганные, как у звереныша.
 - Гри-шка, - медленно, с трудом проговорил он, быстро отвернулся и опять втянул голову в плечи, продолжая шагать вперевалку.
 - Гри-шка, Гри-шка, скоро тебе кры-шка! – закричал смуглый, смешливый, но я одернул его:
 - Зачем так зло?
 - Да нет, Александр….
 - Алексеевич.
 - Нет, Александр Алексеевич, это не зло, это у нас прибаутка такая в де-ревне бывает, - сказал смуглый.
 - Злая прибаутка, - сказал я.
 - А вы к нам надолго? – спросил меня паренек высокого роста с серьез-ным, умным и приятным лицом.
 - Навсегда, - ответил я.
 - А почему из Казани уехали?
 - Надоело там, в деревню захотел, родных у меня никого не осталось.
 - У нас лучше, - сказал "Юрий Никулин". – Воздуха больше, природа, люди проще.
 - Точно, - ответил я, и мы вошли в общежитие.
 Я провел ребят в столовую и вышел в коридор. Тут появился директор со своим замом по производственному обучению Косоглазовым, высоким, коренастым мужчиной с облагороженным деревенским лицом, и пригласил меня пообедать вместе.
 - Русский язык и литература – это у нас важный фронт, - сказал он по-следнему, тот кивнул. – Я бы хотел, Александр Алексеевич, чтобы вы прижились у нас, - обратился ко мне директор.
 - Приживусь, - ответил я и подумал: а с ребятами толком я так и не позна-комился. Ну ничего, время еще будет.
 Собрались мы в моей гостиничной комнате, выпили водки и принялись за суп, который принесла нам повар. Директор с Косоглазовым заговорили о своих проблемах, потом первый поинтересовался моим настроением и за-верил, что все будет хорошо.
 Вдруг раздался громкий стук в дверь, и в комнату ворвалась учительница:
 - Николай Федорович… там… ребята… мальчика избили!..
 Мы кинулись вслед за ней в столовую. Она провела нас к длинному столу, где сидели ребята, и я с ужасом узнал свою группу. Увидев директора и нас, ребята притихли, лица у них были виноватые. Дальше всех, на краю скамьи, сидел Гриша: голова его была опущена, а лицо он закрыл руками.
 - Вот его избили!.. – растерянно проговорила учительница, указывая на Гришу.
 - Ну-ка, иди сюда! – позвал его директор. – Иди, иди, не бойся!
 Гриша вылез из-за стола, не отнимая рук от лица, и подошел к нему. Между крепко сжатыми пальцами виднелись капельки крови.
 - Ну-ка, покажи, покажи!.. – директор мягко развел его руки, и на нас глянуло темное, перепачканное кровью лицо Гриши: верхняя губа была разбита, а из носа показалась красная струйка, дикие глаза смотрели зло и беспомощно.
 - Кто это сделал? – громко спросил директор.
 Некоторые из ребят опустили головы, но другие смотрели ему прямо в глаза.
 - Я повторяю: кто это сделал, в день нашего святого праздника, а? Кто додумался до этого, наплевал нам всем в лицо, и вам, и мне, и классному руководителю, и мастеру, принявшему вашу группу?! Я к вам обращаюсь, тридцать вторая группа, к вам!
 Стояла гнетущая тишина, полная тоски, страха, но и какого-то вызова.
 - Тебя как зовут? – директор вновь обратился к Грише.
 - Гри-шка, - тихо сказал паренек и шмыгнул, размазывая кровь по лицу.
 - Берлогин его фамилия, - сказала бодрым, но осуждающим голосом завуч Марья Петровна, подходя к нам, - а ударил его Молодцов Дима, так ударил по затылку, что он прямо в тарелку ткнулся и лицо разбил. Сначала они все накинулись на него, а потом Молодцов ударил.
 - А почему Берлогин котлеты ворует? – подал голос Петя Иванов.
 - Да, на всех же по одной дали, - возмущенно добавил "Юрий Никулин".
 - Как это так? – спросила Марья Петровна. – Как это, Гриша? Ну-ка, объясни свой поступок: почему ты это сделал?
 Берлогин молчал и дико, как затравленный зверек, озирался. Молодцов, высокий, красивый деревенский парень, спросил:
 - Можно, я объясню, Марья Петровна?
 - Давай, Дима, давай!
 Он поднялся и, поддержанный товарищами, заговорил твердо, но и с не-которой боязнью, делая паузы и растягивая слова:
 - Ну… Гришке… мало одной порции было… он пошел с тарелкой вторую выпрашивать. Ему картошки положили… а коклетку не дали… ну… он у нас и своровал… прямо с тарелки у Витьки стащил, когда тот отвернулся, - Молодцов показал на серьезного парня с приятным лицом, - у того еще це-лая оставалась. Верно, Витек?
 - Да, да, верно, мы видели, - подтвердили ребята.
 - Ну… я его за это и ударил… все ребята со мной согласны были, - Молодцов спокойно закончил свой рассказ.
 - Правильно, правильно сделал! – раздались голоса.
 - Еще не так надо было врезать! – маленький, смуглый, который в разговоре со мной беззлобно сказал, что Гришке – крышка, теперь свирепо смотрел на него, подняв кулачок.
 - Но не так же, чтобы до крови лицо разбить, вон, она у него до сих пор течет, - сказала Марья Петровна.
 - Я не хотел до крови, он сам в тарелку ткнулся, - соврал Молодцов, же-лая вылезти сухим из воды (или из крови?).
 Я внимательно смотрел на него: ни сожаления, ни жалости к маленькому Грише, лишь тупая убежденность в своей "правоте" и некоторая боязнь на-казания. Да, коллектив ребят был за него, за исключением, может быть, двух-трех человек, задумавшихся и молчавших. Что-то темное, искривлен-ное