Песнь 5.
Анхель опрокинул очередной стакан вина. Он весь раскраснелся от жара. Рассудок был укрыт винной пеленой. Хохот, крики, мельтешение расторопных слуг – всё как во сне. Кто-то задел за плечо доктора, проходя мимо, и он воспринял это как оскорбление. Отставив стакан, он сорвался с места и набросился на неуклюжего незнакомца, схватил за грудки и злыми пьяными глазами уставился ему в лицо.
- Свинья, - пробормотал он, покачиваясь из стороны в сторону, и кулаком со всей силы ударил незнакомца по лицу, на мгновение сминая жирную щёку, отворачивая в сторону кончик носа.
Из ноздрей того вылетели капли крови. Он вытер нос рукавом, затем размахнулся и хотел было ударить Анхеля в ответ, но тот ловко, несмотря на еле державшие его ноги, увернулся, и мужчина ударил кулаком в плечо проходившему мимо слуге. Слуга поспешил тут же одёрнуть его и продолжил свой путь, как вдруг кто-то выхватил стеклянную бутылку у него из рук, раздался звон и по полу рассыпались блестящие осколки. Раздались возмущённые крики, ругательства, глухие удары, звон посуды.
Из-под стола доносилось хихиканье, прерываемое одышкой – это доктор Анхель наслаждался зрелищем драки. Он сотрясался всем телом, утирал выступившие на глазах слёзы. Ему доставляло непомерное удовольствие созерцать то, как люди колотят друг друга кулаками, ногами, бутылками, стульями, как бьётся стекло и дерево рассыпается в щепки, орошаемое тёплыми рубиновыми каплями, как избитые до полусмерти, истекая кровью, с глухим стуком падали на дощатый пол. Одна нога Анхеля была выставлена из-под стола, служившего ему убежищем, и слуга, что уже было побежал к хозяину, споткнулся о неё, упал, перекувырнулся через голову и растянулся на полу, не в силах пошевелить и пальцем. Это взбесило Анхеля, и он вынырнул из-под стола и принялся ногами избивать едва живого паренька. С каждым ударом, как носок его сапога, звеня шпорами, касался мягкого, ещё живого тела, доктор чувствовал, что какая-то сила разливается по его организму, делает движения более твёрдыми и решительными, в некотором смысле отрезвляет разум. Он наслаждался окружавшим его побоищем, сдавленными стонами избиваемого им трактирного слуги, собственной жестокостью. Звякнули шпоры на его сапогах – холодное железное колёсико с острыми шипами по краям вонзились в человеческую плоть. Кровь хлынула на пол, растеклась рубиновыми струями. Шпора с чавканьем, ласкавшим слух Анхеля, вышла из раны на шее юноши и ударилась о пол, металлически звякнув – это доктор стряхнул с неё кровь.
Но кто-то сзади обеими руками схватил его за талию. Он закричал, срываясь на визг, как женщина, но сильные руки уже подхватили его и закинули на плечо. Нос его упёрся в жёсткое сукно, пропахшее ладаном. Одной рукой он придерживал шляпу, другой пытался расцарапать сквозь ткань ногу дону Сальвадору, но тот невозмутимо нёс его сквозь толпу беснующегося приятеля, вовсе не обращая внимания ни на его ругательства, ни на тщетные попытки оцарапать ногу или попасть шпорой по лицу.
- Поставь меня! – возмущённо визжал Анхель истерическим женским голосом, пытаясь изогнуться и укусить падре за шею, но тот с невозмутимым видом вынес его из таверны и опустил на мягкую траву возле рыжей кобылы.
Анхель поправил шляпу, разгладил мантию, затем с размаху ударил кулаком Сальвадора в живот. Доктор откинул с лица упавшую прядь волос. Его зелёные глаза, в которых плясала страшная искра наслаждения жестокостью, смотрели на согнувшегося пополам Сальвадора. Что за странный взор, почему в нём присутствует нежность?
Падре отвернулся, сплюнул на траву, затем выпрямился и замахнулся, чтобы ударить Анхеля в ответ. Доктор застыл неподвижно, как будто только и ждал ответного удара, но стоило Сальвадору лишь поднять руку, как он бросился к нему, прижался всем телом. Холодные руки скользнули по шее священника. Анхель, облизывая сладкие от вина губы, горячо дышал ему в самое лицо. Смутное неприятное воспоминание, промелькнувшее в голове священника, заставило его вздрогнуть. Он оттолкнул от себя пьяного приятеля, и тот повалился на траву.
- Анхель, ты пьян.
- Я тебе больше скажу: я безумен, - хохотнул доктор, поднимаясь на едва державшие его ноги и потирая поясницу. – Я безумный. Ха! Я безумный ангел. Падший.
Будто не слушая его, дон Сальвадор отряхнул ладони и залез в седло своего ишачка. Его приятель оскалился в улыбке, дрожащими руками отвязал кобылу и вскочил на неё. Рыжая кобылка заржала. Трясущиеся пальцы сжали ремень уздечки.
- Давай, веди меня, - усмехнулся Анхель.
Песнь 6.
Дон Сальвадор с опаской поглядывал на приятеля. Тот ехал чуть поодаль, вовсе не держась за упряжь своей кобылы, так как дрожащие пальцы его путались в русых волосах, пытаясь сплести неподатливые пряди в косы, но безуспешно. Анхель чертыхался, клял свои волосы на чём свет стоит, но упорно продолжал переплетать пряди.
- Возьмись за поводья, - посоветовал ему падре Сальвадор холодным тоном.
Пальцами одной руки он перебирал чётки, пытаясь успокоиться, другой рукой нервно сжимал кожаные ремешки поводий своего ослика, уныло ступавшего по пыльной дороге, повесив голову. Тут его и нагнала рыжая кобылка. Дон Анхель отпустил поводья и продолжил переплетать упрямые пряди. Его пальцы дрожали и лишь перепутывали волосы. Он чуть свесился: так, чтобы его лицо было на одном уровне с доном Сальвадором – и заговорил:
- Я хочу от тебя ребёнка...
- Анхель, ты пьян, - оборвал его спутник.
- Нет, ты меня дослушай! – возмутился доктор. – Я хочу от тебя ребёнка, но это ещё невозможно. Хоть я и дожил до двадцати с лишним лет, но менструаций у меня так и нету.
- Анхель, ты мужчина.
Сальвадор обратил на приятеля утомлённое лицо. Синие глаза с укором смотрели на доктора, но тот лишь резко выпрямился в седле, подбросил свои волосы тонкими пальцами, крепко схватился за поводья и прокричал:
- А вот и нет!
Дон Сальвадор отвёл взгляд в сторону.
- Анхель, ты пьян, - повторил он.
- А ты дурак, - обиделся Анхель. – Это же правда.
Он в этот момент походил на маленького ребёнка – глупого и наивного. Как будто он нёс какую-то несусветную околесицу и никто не понимал его, не верил, что было справедливо. Сальвадор катал деревянные бусинки между подушечками пальцев и думал обо всём том, что успел услышать от спутника. То был не более чем пьяный бред.
Но падре заметил, что спутник его, всхлипывая, склонился в седле и утирал грубым рукавом мантии лицо.
- Ты плачешь? – догадался он.
- Да, - огрызнулся Анхель. – Почему ты такой дурак? Я действительно женщина. Хочешь, докажу?
Дон Сальвадор промолчал.
Тогда Анхель остановил свою кобылку, спрыгнул на землю. Ишачок падре тоже остановился. Доктор быстрыми движениями скинул с себя мантию, и она слетела на землю большекрылой чёрной птицей, затем он принялся расстёгивать неподатливые пуговицы на камзоле, тоже сбросил его с себя, затем стянул рубаху, шоссы. Взору дона Сальвадора предстала обнажённая женщина с маленькой грудью, хрупкими плечами, узкой талией, кудрявым треугольником лобка и стройными ногами.
- Теперь ты мне веришь? – спросила она всё тем же низким хриплым голосом.
Падре пошатнулся, чуть не выпав из седла в дорожную пыль. Правая рука его потянулась четырьмя пальцами сначала ко лбу, затем коснулась правого, левого плеча... Он с недоумением осматривал хрупкое женское тельце, ощущая приятную боль и тяжесть в паху. Длинная шея, узкие покатые плечи, покрытые рыжими веснушками, угловатые ключицы, тонкие руки, маленькие остренькие груди...
- Анхель, ты... – вздохнул, дрожа всем телом, дон Сальвадор и запнулся.
- Анхела, - поправила девушка, - такое имя мне дали при крещении. Хочешь сказать, что я ведьма, да?
- Да, - согласился падре. – И немедленно оденься!
- А что, тебя смущает? – разозлилась Анхела. – Да ты знаешь, как долго я хотел тебе сказать правду! О, какая ложь – моя жизнь! Самому себе гадок, - кажется, она окончательно протрезвела. – Это же я был, понял? Тогда, в ту ночь. Просто я любил тебя, дурак. И даже если бы Ана не была мне сестрой, я бы всё равно с тобой поехал.
- Я тебя ненавижу! – вскричал Сальвадор и уже было дёрнул ишачка, но Анхела вцепилась в его подол, возражая:
- Нет, любишь. Всегда любил, но не понимал.
Действительно, дон Сальвадор ещё в университете как-то выделял из всех Чертенёнка-Анхеля, относился к нему с большей нежностью, но сам не осознавал этого. Что-то в студенте-медике не давало ему покоя. Какая-то тайна была в нём. Теперь она раскрылась. Теперь Сальвадор почувствовал удовлетворение, опустошение и отвращение. Сложно было разобраться во всех этих чувствах, так сразу обрушившихся на его сознание в один момент. Как глупо, противно, радостно, интересно. Как хочется коснуться губами тонкой шеи, объять это хрупкое тельце, слиться с ним в одно целое. Нельзя. Как это низко. Нужна плеть, обжигающая спину. Нужно преодолеть это искушение.
Деревянные бусины быстрее закрутились в пальцах. Сальвадор дёрнул поводья на себя – и ослик побежал по пыльной дороге, вздымая копытами пыль. Падре хотел бежать дальше и дальше, чтоб его не видели эти мокрые зелёные глаза нагой женщины.
- Дурак, - прошептала она. – От своих чувств тебе не убежать, как бы далеко от меня ты не был.
