Каждый день из окна кухни невольно бросаю взгляд на балкон пятого этажа, который напротив. И балкон этот неухоженный, заставленный разной ерундой, верхушки которой торчат над перильцами, а над ними… и под стать ему, за давно немытыми стеклами окон, уныло висят выцветшие шторы. Хозяина этого балкона, полноватого, лысого пожилого мужчину, вижу иногда или на балконе, или делающим что-то на подоконнике, и он почему-то всегда только - в майке или вовсе без неё. «Картина бомжовая», как говорит дочка, но дело не в ней.
К этому неухоженному балкону прицепилась березка и ей уже годика три. Её лепестки почти всегда весело лепечут на ветру, а в предзакатные часы, когда солнце лучами дотягивается и до этого балкона, то начинают серебриться и своим свечением словно приглашают порадоваться прощальному привету вечерней зари. Иногда хозяин выбрасывает на перильца серое одеяло или темный половик, накрывая им березку, и каждый раз ахаю: уцелеет ли?.. не полетит ли вниз, сбитая тяжестью? Но нет, в очередной раз освобождённая от груза, она вновь радуется жизни. Но сколько ей осталось? Ведь корешки слабы, влаги мало, а уже - осенняя непогодь, дожди, ветры… Надолго ли хватит сил удержаться?
А иногда думается: ну почему бы и человеку не жить так же, как эта березка, - ничего не отвергая, ни на чём не настаивая, не ставя перед собой дальних целей? Научиться бы смиренно и безропотно сплетать светлые и темные нити жизни в одну, принимая реальность такой, какова есть и ежечасно дорожить тем, что именно тебе был дан шанс родиться. А посему терпи и радуйся тому, мимо чего плывешь, ведь и, не выруливая к намеченной цели, можно много интересного увидеть на берегах, мимо которых несут волны Жизни. Ну, а если и на тебя набросят «темный половик», и ты, сломавшись, полетишь вниз…
Что ж, всё в нашем мире конечно и лучше заранее поверить в мудрость, подсказанную Владимиром Набоковым:
Утихнет жизни рокот жадный,
и станет музыкою тишь,
гость босоногий, гость прохладный,
ты и за мною прилетишь.
И душу из земного мрака
поднимешь, как письмо, на свет,
ища в ней водяного знака
сквозь тени суетные лет.
И просияет то, что сонно
в себе я чую и таю,
знак нестираемый, исконный,
узор, придуманный в раю.
О, смерть моя!
С землей уснувшей
разлука плавная светла:
полет страницы, соскользнувшей
при дуновенье со стола.
