Аксолотль

Аксолотль

История эта началась лет эдак с пятнадцать тому назад, ну, по крайней мере, для меня. И началась она, с появления в нашем дворе довольно странной личности. Тут, необходимо сделать некое «лирическо-краеведческое» отступление. Дело в том, что «неординарных» личностей, в нашем доме, более чем достаточно. И связано это, прежде всего, с ним самим – с домом. Полагаю, что подобных строений, почитай уж и нет, а если где какой и затесался, то пересчитать их можно по пальцам одной руки! Стоит он, в самом центре огромного мегаполиса, в середине маленького, пыльного скверика, спрятавшись за спинами могучих монстров из стекла и бетона, которые принято, почему-то, называть – современной архитектурой… Построил его известный, в те давние годы, купчина – меценат слегка «повёрнутый» на средневековой романтике. Решивший, что даже небольшие доходные дома обязаны выглядеть, как итальянские палаццо эпохи возрождения. Вот и забабахал в городском центре, эдакий колонно-пряничный трёхэтажный дворечек. И все бы ничего, но на следующий, после сдачи объекта, год бухнуло баковое орудие «Авроры», и пришел гегемон…  Новая власть, не сразу обратила внимание на этот шедевр зодчества, и только лишь к концу гражданской войны, почесав небритый подбородок, и окинув не очень трезвым взглядом колонны и портики,  решила создать тут коммуну. И не какую-нибудь, а коммуну-общежитие «Новаторов пролетарского искусства и науки»! И заселились, под резные арочные своды потолков, десятки тружеников Мельпомены и Каллиопы, с чадами своими и домочадцами. Представляете себе контингентец-то? Сумасшедший дом на гастролях! Справа, за стенкой, кто-то ревёт арию варяжского гостя, а сверху взрывается реторта с меркаптоэтанолом, распространяя бодрейший аромат тухлой капусты на пару квадратных километров вокруг… Лепота! Ну так вот. Летели годы… Заклеила, белыми бумажными крестами, стрельчатые окна Великая Война, проревели, в вихре начёсанных коков и взметнувшихся юбок-клеш, буги-вуги, отбренчали бардовские гитары покорителей Саматлора, замер рвущий душу голос Высоцкого, мелькнули и исчезли в беспросветных сумерках баулы челноков… Время шло… К чему это я?! Да вот к чему – с тех самых, давних пор, жители дома не менялись! Никто и никогда не продавал квартир, не разменивал на другие районы, не дарил непонятно кому, счастливо избегая «черных риэлторов». Поколения за поколениями жили в том же доме, в тех же квартирах, что и изначальные «первопоселенцы – коммунары»! Презрительно называя – «понаехавшими» те, несколько семей, которых подселили в конце войны, взамен не вернувшихся с фронта жильцов. Такой вот странный дом… Такие вот, странные люди… И вдруг! Неизвестно откуда, поговаривали, что из какого-то «номерного» городка, появляется - он! И, совершенно наглым образом, заселяется в квартиру только что умершей Виолетты Генриховны! Называя покойницу - тётей! Абсурд, да и только! Ну, наши-то домовые активисты, тоже, не лыком шиты! Прибывший участковый долго крутил поданные ему документы, смотрел их на свет, звонил в какие-то инстанции, и… Разведя в недоумении руками, поплёлся к себе в участок, под испепеляющее-гиперболоидными  взглядами домового комитета. Так у нас появился - Либер. Ну, то есть, Либером называл его только я. Остальные… Остальные же, долгое время вообще не знали, как его зовут, поскольку сам он ни с кем не разговаривал, а желания побеседовать с ним, у окружающих, тоже не возникало. И только случайно брошенное в чужой ящик письмо, явило домовому истеблишменту его настоящее имя. На красивом, заграничном, конверте значилось имя получателя – Григорий Либерман.  Правда, перед именем получателя ещё было напечатано короткое – «Проф.», но… Общим мнение было решено, что это, скорее всего, опечатка. Нет, ну действительно, какой из этого типа может быть профессор?! Курам на смех, да и только! Новый жилец был чрезвычайно худ, высок и нескладен. Видимо стесняясь своего роста, он постоянно горбился, походя на иссушённый пустынным солнцем, вопросительный знак. При этом, обладал потрясающе-торчащей во все стороны чёрной шевелюрой, карими глазами на выкате, а-ля «вся грусть еврейского народа», спрятанными за круглыми стёклами «ленноновских» очков, и огромным, вечно текущим, носом. Хотя нет, носом эту часть организма назвать было нельзя. Не нос, а… Носяра! Нет! Нет! Даже не носяра, а… Шнобель! Именно – так! Когда Либер появлялся из-за угла, то первым выплывал он – шнобель, а затем и все остальные части его фигуры. Зимой и летом, этот типус одевался в одну и ту же, протертую до белизны, косуху, растоптанные кроссовки и коротковатые, эдак едва до середины щиколоток, коричневые вельветовые брюки. Где он работал, и работал ли вообще – долгое время оставалось тайной за семью печатями. Тетя Вера, из седьмой квартиры, настоятельно убеждала всех, что Либер не иначе, как подрабатывает в крематории. Основывая свои умозаключения на том, что выползает он из своей берлоги (прости господи, во что квартиру Виолетты Генриховны превратили! Ах, какая была женщина – звезда оперетты…), всего пару раз в неделю. А как же! Людей, чай, не каждый день жгут! Да и машины какие за ним приезжают? Правильно! Всё больше чёрные, и, замете, с чёрными же номерами! Не иначе, как из крематория посылают! И всё было бы смешно, если бы не было, отчасти, правдой. Да, большую часть времени Либер проводил дома, не особо утруждая себя походами на службу. И – да, машины за ним регулярно приезжали, раза два или три в неделю. Правда, к ритуальным услугам, этот автотранспорт отношение имел весьма слабое: чёрный Мерседес, он у кого угодно есть, однако чёрные номера с небликующими цифрами – прерогатива министерства обороны… Ну, не буду вас мучить загадками: по профессии Либер был – биофизиком, в чем сам мне как-то и признался. А трудился сей ученый муж, в какой-то жутко секретной шарашке. В какой именно, и чем он там конкретно занимается – так и осталось невыясненным. На мои робкие попытки выудить из него хоть какую-нибудь информацию по этому поводу, Либер сразу же скашивал глаза к переносице и уходил в глухую несознанку, обиженно утыкаясь шнобелем в экранчик смартфона, не желая продолжать разговор.
Теперь пару слов о том, как я вообще оказался в центре этой истории. Все дело в том, что покойная Либеровская тётка проживала на последнем, третьем, этаже нашего дома. Точнёхонько над нашей квартирой! И вот, нам, горемычным, пришлось на своей шкуре… Ну, в смысле – на своей штукатурке, узнать – что такое иметь его соседом сверху. Этот гад, нас топил! Причем делал он это с завидной регулярностью – пару раз в месяц! Как заведённый, я носился вверх по стертым мраморным ступеням лестничных маршей, что было силы, колошматил в дверь, чтобы застать всю ту же картину. Посередине комнаты, столбом торчала фигура вредителя, в закатанных по колено штанах, судорожно вцепившаяся лапками в половую тряпку. Которой, он пытался не столько собирать океаны разлившейся воды, сколько разогнать её ровным слоем по всей площади пола. При этом диверсант, издавал какое-то маловразумительное курлыканье, и глядел из-под перекошенных очков взглядом побитой собаки. Ну, вот как к этому можно было относиться?! Разве что, как к стихийному бедствию… Как к капризу мироздания… И вот, однажды, вернувшись из очередной экспедиции, я вошел в свой подъезд и поднявшись по лестнице увидел совершенно потрясающую картину: все мое семейство, только что вернувшееся с дачи, где они проводили все летние месяцы, застыло перед распахнутой дверью. Скинув с плеча рюкзак, и набрав полную грудь воздуха, я шагнул за порог, уже представляя, во что этот гад превратил фамильное гнездо за время нашего отсутствия. Шагнул… И… Застыл, с отвисшей от изумления челюстью. Вместо родного, скрипевшего при любом шаге, паркета, пол был устлан каким-то невероятным ламинатом, стены прихожей облицованы темными мраморными панелями с похожими на фантастические водоросли, светлыми прожилками. Через каждый метр висели вычурные бра, освещая пространство вокруг странным, мистическим светом… Пройдя чуть вперёд, я замер, бессильно прислонившись к дверному косяку – вся наша квартира несла на себе тяжелую печать «дизайнерской» вакханалии… Первая мысль, пришедшая в голову, была о том, что за время отсутствия, кто-то умудрился продать нашу собственность, подделав необходимые документы, и нагло въехал в квартиру, предварительно сделав бешено дорогой ремонт. Хотя… Почему же тогда, этот неведомый злоумышленник, оставил нашу мебель? Да и фотографии на стенах, тоже, не поменялись… И тут, внимание моей жены привлек одинокий листок бумаги, лежавший посередине стола. Она аккуратно, словно он мог ее укусить, вгляделась в бумажку и, взяв ее двумя пальцами за уголок, сунула мне под нос. На стандартном, размера А4, листе пищей бумаги, «курьелапым» почерком были написаны маловразумительные извинения за назойливое вторжение, и уверения, что этого больше никогда не повториться, и что этот ремонт есть то самое малое, что могло быть сделано, дабы загладить вину… А в нижнем углу, под текстом, стояла крайне оригинальная подпись – «Ваш Сосед». Выкурив пару сигарет, и приняв, дабы снять последствия стресса, граммов сто ледяной водки из морозильника, я взял заныканную, «до лучших времен», бутылку коньяка, и, выслушав наставления супруги о том, что нужно немедленно договариваться об оплате в рассрочку стоимости этого ремонта, поплелся на третий этаж. Вот так и состоялось мое знакомство с этим странным, непонятным человеком.
Мы тогда очень здорово напились, прикончив сначала мой коньяк, а затем и все  Либеровские запасы. После чего, взвесив, стоит ли идти «за еще», или ну его на фиг, решили, что, пожалуй, уже хватит. Но не выпить «стремянную» - всё равно, что загубить все до этого выпитое! Либер вспомнил, что у него где-то есть ещё спирт, и мы отправились на поиски оного. Вся берлога соседа была заставлена немыслимым количеством сборных, металлических стеллажей забитых какими-то электронными блоками, связанными паутиной разноцветных проводов, колбами, ретортами, шариковыми холодильниками и прочей физико-химической белибердой. Чем напоминала, эдакую, лабораторию современного алхимика. Более-менее свободным оставался лишь небольшой кусок спальни, с промятым диваном и стоящим подле него огромным, чуть не тонным, аквариумом. В зеленоватой глубине, едва освещенной неяркой люминесцентной лампой, по крупной, ровным слоем выложенной на дне, гальке, ползали странные, белёсые обитатели. Довольно большие, с ладонь, они очень напоминали саламандр, у которых вокруг головы вырос пушистый, розовый воротник жабр.
- Слышь, Либер?! А это кто у тебя в аквариуме? – спросил я.
-  Это… Ик…- он стыдливо прикрыл рот рукой, - Это, Бродяга, самые удивительные обитатели нашей планеты – аксолотли! Ну что – пшшли, накатим по последней? – Либер махнул зажатой в руке пол-литровой колбой, и, нетвёрдо ступая,  направился в кухню. Хочу сразу отметить, что «Бродягой» он решил меня называть, после того, как мы выпили за науку, и я сообщил, что по профессии - геолог. А вот он – Либер, обладает совершенно уникальной памятью на числа, чего нельзя