19 Гендер Армс. Закат и заря

Моногамия стала очередным камнем преткновения между феминами и Чертовками Легалайза.
Прилетевшая за Мишелем, Джули без обиняков, в лоб сформулировала проблему:
– Суки завистливые, сами не могут и другим не дают!
Подразумевалось: по деньгам не потянут содержать больше одного мужчины.
Принципиальность фемин в том вопросе, что гарем это – фу, это независимо от гендера, патриархатом воняет, была непоколебима. Они даже согласились на форум с приглашёнными консультантами мужского пола. Не для консультаций, о нет!
Говоря простым языком, они рассчитывали показать с трибуны «ужас-ужас» в лице некоего замшелого гаремообладателя, с той целью, чтоб это зрелище на долгие годы вперёд проассоциировалось с конкурентками и не отлипло от них.
Представитель нашёлся ближе, чем они рассчитывали, на периферии круга Терры, чудом сохранившийся благодаря статусу заповедника у планеты Хвощ.


Объяснение Бочи Бондаря, за каким он собрался на осиный форум, если понятно, что пугалом, было в высшей степени лаконично:
– За кофейным, и билеты за их счёт!
А если серьёзно?
– Не хочу, чтобы лезли.
Мишель покрутил головой, кастратам понятно, Омеле тоже. Ему не понятно.
– Один большой шум – выгодное зло, против множества шушуканий, – пояснил Боча. – Фемины уже пронюхали больше, чем хотелось бы. Слетаю, выкажу им, а дальше пусть по-крупному обсуждают, заповедные... – как это? – регламенты... Можно лезть на Хвощ или... – как это? – достояние Хвощ. Ведь мы не ввязывались в эту, – как её?.. – в Гендер Армс. Мы были в стороне. Итоги Гендер Армс на нейтральные планеты не распространяются. Пока они про это жужжат, не будут к нам лезть. А судя по тому, что я видел, они долго будут жужжать! Кратче: пока не решили, кому можно лезть на Хвощ, а кому нельзя, всем будет знобко: стоит ли? Вдруг да нарвёшься?
– Браво!
И Боча Бондарь улетел. С Мишелем, с Джули. Омела осталась.


Трансляция форума пришлась на глубокую ночь.
Осы дневные существа, Шарира не исключение. Вместе с Омелой они посмотрели самое начало. Увидели, как размерено переставляя костыли, Боча пересекает зал и всходит на трибуну….
Омела никогда не чувствовала своего сердца, как в книжках пишут, а тут сердце защемило, будто прищемленный палец. Нехорошо, непривычно видеть Бондаря со стороны. При пиджаке, нелепость... Не бывает таких широких спин в пиджаках, у кого такие спины, те пиджаков не носят. Обросшая морда, небритая, глаза острые, шапку натянул до носа.
«Зачем??? Зачем ему в колонном зале парламента шапка???»
Вопросы слушает внимательно, одним ухом к переводчице разворачиваясь. Почему? Что за лицедейство? На слух, вроде, не жаловался.
«Это часть моей жизни, – завопило что-то в Омеле. – Вы не имеете права смотреть на него!»
«Стокгольмский синдром...» – подсказала другая часть.


На форуме разгорался спор. Сразу тупик, на вопросе, какой у приглашённого статус.
– Какой у вас статус на родине? Наследственный правитель? Избранный делегат?
– Не, не, – отнекивался Боча, у нас такого нету... Оселенец я. Где поселился, там и живу.
– Это понятно, ведёте оседлый образ жизни, но кто вы?
– Говорю ж, оселенец.


– Слово партии Амазонок!
Фемины:
– Против!
Чертовки Легалайза:
– Дать!
Вопрос от Амазонок:
– Хорошо. Оселенец чем-то отличает от иных сословий?
– Мммм... Эээээ? Кратче: да!
– И это виртуальное отличие?.. Но мы не можем полагаться на ваши слова! Дамы, чтобы принять, как аргумент, предъявленное должно быть всесторонне изучено, фактически! Удостоверено многосторонней комиссией и лишь тогда...
Боча, развернувшись ухом, башку наклонив, прислушивается к переводчице:
– ...да хоть сейчас, удостоверяйтесь! Вот доказательство, что я не оса и не кастрат, а оселенец!
Вывалил и на трибуну положил.
Осы, постельничий и садовник прыснули. Омеле смешинка не залетела в нос...
– У вас непонимание про гаремы? – продолжал Боча. – Я, как оселенец – за, но только для ос! Не гудите, у вас жу-жу-жу, от пустого полугодия без течки, иначе, зачем толпой собрались? Годные на пест, луковые осы поодиночке гуляют, сладкого ищут себе. Так вот, у вас жу-жу-жу, а у меня опыт...


Смешно, весело, но уже ночь. Осы засобирались на колокольню... Спать.
«Жу-жу-жу…» – перешептывались осы, легонько покусывая Омелу на прощание, благодаря, что позвала посмотреть, развлечься.
Шарира сделала несколько ласковых попыток увести её, так и этак заинтересовав собой. Не получилось. Куснула в шею и тоже ушла.
Осы другие, они все немного другие. Но те, что в мониторе, чужие совсем! До отчаянья, до полного неприятия.
Кастраты ушли, Омела не заметила как.
Она осталась одна. Планета летела в космической тьме, гонимая ледяным ветром.


«Дурацкие съезды, дурацкие фемины! Приглашали бы его тут, рядом, можно на лодке приплыть!»
Из-за них Бондарь оказался на дальнем краю галактического альянса, куда на лайнерах с двумя пересадками лететь. Ничего, кроме этого громадного расстояния, не было у Омелы в душе, а расстояние было раной.
Почему её носит по свету, почему всё вырывает у неё из рук? Как знать, из такой бездны вернётся ли он вообще, захочет ли, сможет ли вернуться? Трансляция кончится, и он исчезнет, пропадёт с глаз и вообще…
Нет дела до этого ветреным осам, к другому оселенцу перелетят.


«Я больше не выдержу. Я не хочу больше перемен... Никаких! За что мне всё это? За что?! Стокгольмский? Да хоть перестокгольмский! Пусть вернётся!!! Какая бездна пространства и пути... Как долго, невыносимо долго! День, два, третий пойдёт... Я умру... Я не доживу до утра. Что завтра – что никогда. Хочу сейчас обнять! Немедленно! Вот бы пришёл... Будто с островов ближних, с леса... Зашёл, как всегда... Я только хочу, чтобы всё шло, как всегда! Как вчера, шло и шло себе... Я аленький цветочек, я чудище, я подох. Никаких воскрешающих поцелуев. Ждал, ждал, не дождался и подох...»
Холодный ветер сквозил через незакрытые ставни, Омела не вставала, не подходила к окну.
Сквозняк усилился, пробивая зал насквозь. Видно, отворило входную дверь, кастраты её не заперли... Всё рушится без хозяина...
Омела завернулась в плед и уставилась в монитор.
Сгорбленная, широкоплечая фигура, уже в пристойном виде. Излагает что-то про ос, скупо жестикулируя... На примере что-то хочет показать… Направился важной фемине в первом ряду, комедия! Фемина пятится, кривится!
«Ты-дыц» костылей, перекрывает смех и возмущение зала.
«Не получилось у них в одни ворота сыграть. Всё равно щемит сердце смотреть на него со стороны!»


Слёзы брызнули, Омела ударила ладошкой по столу:
– К чему, зачем?! Зачем ты делаешь это?!
– Что ему повелено, то он и делает, – раздалось ворчание от дверей. – На то он и кастрат.
«Ты-дыц, ты-дыц...» – костыли.
Боча привалился к двери и поставил корзину на скамейку. Лесом пахнет, сыростью, ягодой. Голубичный ранет, он пахучий...
– Ты здесь...


Омела взвилась на шею.
– Боча, ты – там?! Ты – тут? Ты – здесь?
– Дык, вроде, здесь! Кратче, проводил я этих, указал, чего привезти, сколько арабики, сколько в зернах, а какого и помолу, семян всяких, ну, и шоколаду тебе... Домой отправился, по пути за ягодой свернул. На вырубке Минога встретил. Настойку его опробовали, добрая настойка, пробирает – брр... А там и ночь...
– Шоколаду? Арабики?! Кто на форуме, Боча? Что он должен им говорить?
– А не всё одно? Пусть говорит, чего хочет. Не узнала, кто? Помнишь кастрата, которого я вместе с осой привёл? Он помельче меня, а так-то похоже... Мы отличаемся в одной лишь детали!.. Но её ты, помнишь, связала? Помнишь, пест обвязала по форме, я просил?.. Документ ему сопроводительный, что он это я! Я сам полечу? Ещё чего!.. Ногу подогнул и вперёд, на посадку!
– Боча!


– Да пусть мелет, чего на ум взбредёт! Ты слушала что ли? Конечно, тебе больше и дела нет, ни огорода нет, ни сада нет, а только дела, что в монитор, смотреть. Кратче: завтра...
– Боча!
– Ну?
– А ты, правда, можешь отдать меня Дуднику?
– Эээ?.. Луковая моя Стрелка, неместная ты... Какой Дудник? Нет же никакого Дудника. Это так говориться, вроде как – чорт... Ругаться сподручней чтобы. Ну, или детей пугать.
– Но бочар то оказалось, есть!
– Э-хе, так то бочар! Бондари – род, он идёт от Тритонов... Сядь, я тебе расскажу...
– Я помню, ты рассказывал! Боча, не смей!
– Что не смей?
– Никогда, никогда, ни за что, никогда!
Рыдает.


«Эти звёзды, стоит подойти к окну в зале ожидания, в самолёте, они тянуться и дотягиваются. Они выцарапывают, тащат острыми когтями наружу, грозят: мы исколем тебя, разорвём тебя на клочки, между собой поделим! Ты не спрячешься, не надейся! Ты вечно будешь летать в огромном-огромном чёрном небе! Пока не разорвём на клочки, мы будем царапать тебя, колоть и швырять, как мячик!»
Омела всегда плакала тихо, но в этих её слезах можно было утонуть, захлебнуться.
Половину Бондарь вовсе не понимал, вторую не понимал, к чему?
Она говорила про космодромы и аэропорты, четырёхполосные автомагистрали длиной с млечный путь, продаваемые дома, едва привыкнешь, переезжай. Про мир, который постоянно рушится. Обваливается громадными кусками. Про звёзды, острые, как когти ос, которые достают ее, где бы она ни была, выцарапывают... Холодно, ветер, негде укрыться. Чёрное небо, яркие огни... Всё огромное. Самолёты, лайнеры, громадные окна! Она – совсем маленькая, ей страшно.
Говорила, говорила, не отпуская его шею.
– А я не хочу, не хочу никуда! Я хочу остаться, я хочу чтобы – ты!
– Чтобы я?..
– Никогда, никогда больше! Не смей, не уходи, не продавай меня! И никого, слышишь, Боча, ни одного кастрата, ни какой осы не продавай! Пусть все будут вокруг, а не звёзды насквозь! Не уходи!
Рыдает.
Но это хотя бы понял, это в целом понятно.
– Можешь быть, кратче, уверена. Не продам и сроду не продавал, в этом ты можешь быть спокойна. Сладкая, я жрать хочу. Что случилось-то, Луковая Стрелка?