- «С милым рай и в шалаше», - сказал Валерий Павлович, поздоровавшись со мной. Он застенчиво при этом улыбнулся, как бы извиняясь. – Чего-нибудь, Вася, построю. Может, действительно шалаш получится.
Берестов начинал стройку на месте едва остывшего пожарища. А я заехал к другу на дачный участок посочувствовать ему, а, главное, дать возможность высказаться. Но слов утешения нашлось немного:
- Вот так вот, Валера, - сказал я – и всё.
Стоило ли приезжать с таким «утешением?».
Да и чего тут скажешь?!
Дачный домик Берестовых лет двадцать простоял украшением «Мичуринца». Не домик - образец. Резные наличники и карнизы, узорчатый конёк жестяной крыши, плетёная из ивовых прутьев ажурная терраса, обвитая плющем. У Берестовых и флюгер на крыше был необычный – в виде четырёхмоторного самолёта с четырьмя крутящимися на ветру «пропеллерами». Так пожелала супруга Валерия Павловича Людмила Васильевна, бывшая работница Аэропорта.
Один пепел от всего остался, и Валерий Павлович вновь взялся за пилу и топор.
- Построить дом, какой был, мне не по силам, - пожаловался Берестов. - Сарайчик или навес – другое дело. Лишь бы крыша была над головой. Верно, я говорю, Люда?- спросил он подошедшую жену.
- Конечно, верно, - ответила Людмила Васильевна и позвала нас в беседку к столу. – Спасибо, Вася, что заехал, - поблагодарила она меня за визит. – Извелся Валерий вконец по сгоревшему домику. Никакие слова его не успокаивают. Я ему, как молитву с утра и на ночь один хороший стих пересказываю:
Не ищи меня, богатый:
Ты постыл моей душе.
Что мне, что твои палаты?
С милым рай и в шалаше .
- Да и на самом деле!- вдруг оживился за крепким чаем Валерий Павлович. – «С милым рай и в шалаше». Мне очень жаль вандала. Веришь, Вася? Очень жаль! Его никто никогда не любил. Его, наверно, даже мать не долюбила. А ужаснее того, что он сам никогда не был влюблён. Люди влюбленные не бывают варварами. Скажи, Люсь?!
- Не бывают, - отозвалась жена.
- Вандалы – люди завистливые и серые…
Мысли Валерия Павловича были похожие на горячий монолог, вырвавшийся из недр души наружу. «Пусть выскажется человек», - радовался я, что не зря вовсе заглянул к друзьям на дачу.
- «У меня нет того, чем гордишься ты, пусть и у тебя этого не будет, - так, наверно, мыслит вандал. – У меня жизнь плоская и серая, но и ты не выдвигайся». – Громят, выравнивают всё под себя. И литературу, и музыку… Чем талантливее человек, тем невыносимее жить ему на свете. Есть в «Мичуринце» у нас «земледельцы» - ни кола, ни двора. Жёны «пилят» их: вон у Берестовых домик, какой, вон Берестовы, как живут. Взяли и сравняли наш домик со своими «домами». Ну, так и что?! А у нас с Люсей и в шалаше будет рай. Сожжёшь шалаш, мы землянку построим, и осветим, и обогреем её любовью. Да нам и в могиле будет светло. А ты, дикарь, никогда не испытаешь счастья. Счастье люди испытывают душой и сердцем. А у тебя не было и нет ни души, ни сердца.
