Главный танцовщик центрального артиллерийского музея

          Существует предвзятое мнение, что когда стреляют пушки, музы молчат. Николай Девлет-Гериев был в корне с этим не согласен.
          С ранней юности он мечтал стать солистом Большого театра, однако ноги были кривоваты и Николай пошёл по стопам отца и деда, в военное училище. В ходе обучения довольно быстро выяснилось странное тупоумие Николая в математике – чтобы он не складывал или умножал, получался один чёрт ноль. Юноша был вынужден оставить служение Отечеству и отправился странствовать.
          Денег хватило только до Киева, где его зачислили ракетчиком в новорожденную украинскую армию. Однако и оттуда его вскорости изгнали за политическую неблагонадёжность: на учебных стрельбах Николай метил в Москву, а попадал всё время в Гамбург.
            Пребывая в пустыне белокаменной и страдая от голода и жажды, Николай узрел однажды вакансию смотрителя в центральный артиллерийский музей. Николай приобрёл новый картуз, побрился, представился отставным капитаном Тушиным и поступил на работу. Музейное начальство приняло его не без осторожности, однако кто же в наше время согласится работать полный день за столь мизерную оплату, кроме бывшего артиллериста.
            Днём Николай честно экскурсоводил с редкими посетителями, а вот по ночам. По ночам Николай Девлет-Гериев самозабвенно танцевал. Гаубицы, противотанковые пушки, миномёты и средневековые мортиры составили ему оркестр, весьма снисходительный, поскольку сами играли частенько невпопад и легко прощали солисту технические промахи. Особенно дивно у них получалось адажио Бизе. Под переливчатый стрёкот зениток Николай двигался в темпе а ля Нижинский по широкому мраморному залу вдоль диаграммы роста промышленного вооружения СССР накануне Великой Отечественной войны.
            Как-то на ночной шум заглянул наряд милиции, их ласково встретил пулемет «Максим», напевая арию трубадура Верди. Милиционэры перекрестились, твёрдо пообещали, что больше не будут пить и умчались ловить преступников.
            Сия вакханалия продолжалась ровно неделю. Через неделю из Бородинской панорамы на ядре прилетел поручик Ржевский. Он сдержанно поаплодировал, попенял на несовременность репертуара и пообещал в следующий раз доставить бабский батальон. Николай вздохнул, велел испепелить мерзавца из огнемёта, запил и вскоре умер.