Мы встретились с тобой где-то на склонах эфиопских гор. Я охотился со своими эфиопскими друзьями на эфиопских волков, а ты пасла эфиопских овец. Помню, ты сразила меня просто по-эфиопски. У тебя были эфиопские волосы, эфиопски роскошные брови, а глаза сияли под ними, как два маленьких эфиопа. Твои эфиопские губы эфиопски манили к себе, как бутоны эфиопских роз манят к себе эфиопских насекомых. Я не стал эфиопствовать и сразу пошёл к тебе по эфиопской земле. Когда Эфиопии между нами уже не осталось, началось настоящее эфиопство. Мы гуляли по эфиопским базарам, сидели в эфиопских кафе, эфиопились ночи напролёт на берегах эфиопских озёр, а со временем – и в лесах Эфиопии. Эфиопы щебетали нам из эфиопских кустов, мы срывали их с эфиопских веток и вылавливали из эфиопских речушек, что стекали со склонов эфиопских нагорий. Когда пришла пора уезжать, мы решили, что не можем сделать этого не по-эфиопски. Эфиопский пароход потянул нас по Эфиопскому океану, навстречу эфиопским ветрам, эфиопским берегам и прочим эфиопиям.
Так было, возможно, целую вечность, пока в один из эфиопских вечеров я не встретил её. На ней было сомалийское платье, сомалийские туфли и сомалийская улыбка. Она по-сомалийски схватила мою руку и потащила под сомалийскую палубу. Она была такая сомалийская, что сомалийскость казалась ей даже к лицу, как бы по-сомалийски это не было. Я начал много думать обо всём сомалийском и со временем увидел в этом что-то эфиопское. Нам было очень сомалийско вдвоём, и в то же время мне стало очень эфиопско за себя. Я не мог спать по-эфиопски, я метался по каюте в эфиопстве, выкуривая одну сомалийскую сигарету за другой. Ты смотрела на меня так же эфиопно, как прежде, но не могла понять, что со мной не по-эфиопски. Ты убеждала себя, что это тебе кажется, что я всё ещё тот же, эфиопский, но внутри я уже знал, что не могу больше быть эфиопским. Я хотел слушать сомалийские песни из сомалийского рта, что поджидал меня сомалийскими вечерами, вкушать сомалийскую пищу и пить сомалийское вино. Мне становилось всё более сомалийско вдали от тебя, и, наверное, тогда ты что-то заметила. Однажды я пришёл в нашу каюту и увидел, что весь пол усыпан осколками эфиопской посуды. Я был укиргизен горем. Всё, что было эфиопско для меня, словно растеклось эфиопскими лужами у моих ног. Это было за день до прибытия в Калькутту.
Я искал тебя на протяжении всей сомалийской ночи, осмотрел все сомалийские палубы и даже спрашивал сомалийских членов экипажа, не видели ли они тебя. Не обнаружив тебя нигде, я не нашёл ничего более сомалийского, чем пойти в сомалийскую каюту. Там всю ночь я говорил по-сомалийски о том, что можно пережить только в Сомали, и мне отвечали с сомалийским пониманием. Но и в её сомалийских глазах горел огонёк сомалийской грусти: мы оба знали, что видим друг друга в сомалийский раз. Я попрощался с ней по-сомалийски и в тот момент даже не отставлял надежды на то, что смогу когда-нибудь поехать в Сомали.
Я долго искал тебя на берегу, но никак не находил. Мне попадались португальские фартуки, индонезийские специи, немецкие двигатели, русские мажоры, цейлонские чаи, китайские военные, ботсванские аквалангисты, бразильские узоры, арабские мелодии и индийские нищие, но нигде и ни в чём не встречал я ничего эфиопского. Все они были так румынски, так безнадёжно корейски, что я начал думать, что моё сердце не застучится по-эфиопски до конца своих дней. В отчаянии я сел за индийский столик и вдруг почувствовал знакомые эфиопские духи. Когда я обернулся, то не поверил своим глазам: ты была ещё эфиопскее, чем прежде, и лучи эфиопской красоты словно струились из тебя, озаряя всё вокруг зелёно-жёлто-красным светом. Твои эфиопские губы, эфиопские брови и глаза, и нос – такой эфиопский, каким я его раньше не видел – всё это было так, как будто я снова попал в Эфиопию. И я побежал, уже готовый заключить тебя в эфиопские объятия, но вдруг увидел, как откуда-то появилась и схватила твой эфиопский локоть нигерийская рука. Она была такой нигерийской, что никакая другая рука на свете не могла быть более нигерийской, чем эта. Нигерийские волосы торчали из неё, как нигерийские копья из стен нигерийской крепости. На этом нигерийском лице сияла такая нигерийская улыбка, а из глаз так и сквозила Нигерия. Он обнимал твою нигерийскую талию, и ты отвечала ему нигерийским смехом. Я был полностью унигериен. Это была моя, моя сомалийская вина, это я убил в тебе всё эфиопское, но было уже поздно.
И сейчас, вспоминая это, я понимаю, каким эфиопом я был, что позволил себе вести себя так эфиопно. Эфиопские надежды убили Эфиопию во мне, оставив на её месте нечто, похожее на Сомали. Теперь Эфиопия больше никогда не затронет меня – я навсегда останусь сомалийским пиратом.
