Жаркий летний день в Крыму, прежде чем идти к морю, решил зайти на базар купить что-нибудь, чтобы было чем перекусить там, на пляже и подольше усладиться морским купанием и солнцем. Не доходя базара, уже на улице, торговали фруктами, овощами, и прочей снедью. Моё внимание привлекла молодая грузинка, торгующая капустой, огурцами, черешней и молоком. Совсем непонятно почему возникли странные мысли – как здесь оказались грузины, что за напасть выгнала их с родины, с солнечной благодатной и вроде, благополучной Грузии сюда. Окаянное время видимо и туда пробралось.
Залюбовавшись грузинкой, я купил у неё пол литра молока. Она поблагодарила за покупку и вежливо попросила меня и впредь по необходимости покупать у неё молоко и овощи. Взаимно поблагодарив её, довольный покупкой и приятным общением я поспешил к морю. Там жарился на солнце и купался почти до самого вечера. Проголодался, но уходить не хотелось. Тем более что моя знакомая, купаясь в море, радостно махала мне рукой и кричала – Лёшка, хватит там жариться на солнце, давай скорее сюда, освежись. Она пришла на море, уже ближе к вечеру. А мне, нужно было уже скоро собираться и уходить, хотя всё ещё не хотелось. Бутылка с молоком оказалась весьма, кстати; утолившая мой голод, и снова почему-то напомнила мне о той молодой, торгующей грузинке. Тёплое море и жаркое солнце на пляже на какое-то время вселяют блажь, точно так же, как в мало известной песне – сияет шамбала и нежится душа в нирване воскресения.
Но время пришло, и в пятом часу, простившись со своей знакомой, я уходил с пляжа, она же, напомнила мне, крикнув вслед – Лёшка, часам к девяти подходи к ротонде, погуляем по набережной или в парке. Я кивнул ей, что мол, вероятнее всего, так оно и будет. Непонятно почему, прохожу, то место, где сегодня утром покупал молоко. Молодая грузинка всё так же торгует. Молоко было уже продано, остались овощи и черешня.
Много не раздумывая, предвкушая приятное общение, я попросил её взвесить мне килограмм черешни. Ягоды манили своей свежестью и утоляющим жажду вкусом вместе с такой привлекательной хозяйкой торгующей ими.
На этот раз она не была такой приветливой, видимо, уставшая к вечеру от работы и дневной жары. Равнодушно посмотрев на меня, взвесила килограмм и сказала – три пятьдесят, я подал ей двадцать гривен, получив сдачу и посчитав её, обнаружил, что вместо шестнадцати пятьдесят получил семнадцать пятьдесят, на что сказал ей, что она ошиблась, неправильно отсчитала мне сдачу. Недоуменно посмотрев на меня, девушка сказала, что дала сдачу правильно семнадцать пятьдесят, я же настаивал на том, что она ошибается. Смутившись, как мог, пытался доходчиво и подробно ей всё разъяснить, она же, стояла на своем, что всё правильно она сосчитала, и дала ту, названную сдачу семнадцать пятьдесят. Может быть, вы посчитали за два пятьдесят – всё ещё настаивал я, пытаясь установить истину – нет, я посчитала за три пятьдесят, с ещё большей уверенностью в своей правоте опровергла моё утверждение девушка – продавщица.
Я больше не спорил, лишь снисходительно, даже, может быть, галантно протянул ей гривну и ещё раз сказал, что она ошиблась. Девушка с гневом и обидой посмотрела на меня своими большими с длинными ресницами глазами, будто хотела сказать, да не смущайте меня вашим дешёвым благородством, но ничего не сказав, отвернулась и больше в мою сторону не смотрела.
Чувство вины и не удобства ещё долго не покидало меня. Я никак не мог оправдать себя, создал нелепую ситуацию и обидел девушку, чего очень даже не желал, не мог найти какое-то иное решение, так как-то невзначай возникшей, столь трудной задачи, не превращая её в такое вот почти нелепое событие. Было бы гораздо более разумным согласиться с её, пусть и неверной версией.
В продолжение дня, вечером у ротонды встретились с Наташкой, побродили в парке, по набережной, поглазели, как и многие другие отдыхающие на самодеятельных артистов – поющих, играющих, танцующих (акробатов и шутов), на произведения художников, в обилии выставивших свои картины на продажу. Который раз уже проходим и сувенирные лавки, длинными рядами расположившиеся по обе стороны улицы вблизи набережной, работающие до поздней ночи, чуть не до утра, когда идёт летняя путина. Она молодая, в голове туман, поиск чего-то или кого-то, кого нет на самом деле и настроение – я больше не могу, и мне не надо больше...
За целый день утомлённые солнцем отдыхающие, суетно ищут всяких развлечений теперь вечером. В курортном городке их, не знающих чем себя занять, полным полно. Всюду звучит музыка зазывающая (завлекающая) их в иллюзионы счастья, благоденствия и чего-то ещё не мирского. Там, нет, конечно, не под музыку Вивальди, отправляют снедаемых скукой отдыхающих, посетивших эти заведения, в далёкую синюю даль, подальше от грешной Земли. Обещающие своим приютом осчастливить их, доставить им райское наслаждение и почувствовать им там во всю мощь их богатого воображения, что жизнь удалась; за довольно, кругленькую сумму. Оплатив полученную дозу счастья, закаченные (заправленные) большим оптимизмом, посетители покидают иллюзион до следующего сеанса счастья. Это конечно, наиболее дорогостоящее развлечение из многих других, но наиболее эффективное. Многие, если не большинство отдыхающих, с удовольствием развлекаются такими предлагаемыми им миражами счастья. А на самом деле, всё как обычно – скушно, пресно, обыденно, уже совсем не так, как было в молодые годы, ну, лет десять назад. Наташка всё просит – Лёш, хочу то, хочу это. Но я уже не хочу быть поэтом. И снится ей придуманный Тошка, герой её романа, вот, как только, он где-то закончит свои важные дела, и непременно, навсегда вернётся к ней мечтала она тогда. А Тошка потерялся в этом совсем непростом мире бурь и гроз, и не может до сих пор отыскаться.
А ей всё снится Тошка,
Опять ей снится Тошка,
Ей снится только Тошка,
Ей снится только он,
Один и тот же сон.
Он крутится в её сознании, словно колесо.
P. S. Это один самый обычный день нахождения моего друга Лёшки – художника и поэта на отдыхе у моря. В пору его, уже довольно зрелого возраста. Эта зарисовка с его великодушного разрешения.
|
