- Ты пиши нам, хоть изредка, хоть пару строчек, пиши, - просила мамка, провожая меня очередной раз в далёкие края.
- Конечно, - отвечал я, с полной уверенностью, что писать буду. И не писал. Вернее писал, но очень редко, два-три письма в год, от отпуска до отпуска. А о чём писать, всё нормально. А если не нормально, зачем писать, расстраивать.
- Вы звоните нам, или пару строк на почту, в скайп, - прошу детей, при очередном расставании.
- Конечно, - отвечают дети, наверняка в полной уверенности, что звонить будут. И не звонят. Вернее звонят, но редко, пару раз в месяц. А о чём звонить, всё нормально. А если ненормально, зачем звонить, расстраивать.
В армию мамка присылала мне письмо, с вложенным в него, пустым конвертом. На конверте был её адрес, написанный старательно, большими буквами, с ошибками:
«Ты, если некогда писать, отправь мне мой конверт, хоть пустой. Я буду знать, что ты жив и здоров», просила она.
Пустой конверт я конечно не отправлял, да и вообще отправлял другой, с адресом написанном без ошибок. А мамка всё слала и слала свои конверты в каждом письме.
У нас был хороший замполит, умный, понимающий, и наверное любящий своих родителей. Примерно раз в месяц он собирал нас в Ленинской комнате и заставлял писать письмо мамам. Не друзьям, не девушкам, а именно мамам. У кого не было конверта – выдавал, потом проверял адрес отправления. Когда я сам стал замполитом, то продолжил эту традицию.
«Здравствуйте мама и папа», всегда начинал я свои письма бабушке с дедушкой, потому, что всегда их так называл, всю жизнь.
Но я не знал, что папка умер, через две недели после моего ухода в армию. Мамка не хотела меня расстраивать, и я писал: «Здравствуйте мама и папа».
Сейчас, если бы были живы те, кому я так мало написал писем, наверное, я мог бы написать и рассказать так много. Но писать некому. |