Дед
Банда уже неделю стояла в селе. Самогон лился рекой, повизгивали поросята, кудахтали и разлетались куры, спасайся, кто может. Но мало кто из них спасся.
Уже не раз всходило и заходило солнце, а конца разгулу не предвиделось. Рыскали хлопцы по хатам, всё самогон искали, и не было этому предела. Десять человек потеряны в бою, с конным красноармейским отрядом по борьбе с бандитизмом. Вот и зализывали волки свои раны, полученные в бою, и пьяно выли по погибшим дружкам.
Ночью в окошко тихо постучали, только чуткое ухо Марка Ивановича уловило этот стук. Ждал он разведчиков из отряда, не могли они на след бандитов напасть. В хату торопливо вошли трое. Один из них, видно, старший приблизился к хозяину вплотную: «От Якимова мы». Затем последовал пароль. Разведчики торопливо ели картошку прямо из чугунка, торопливо жевали хлеб. «Третий день мы наблюдаем за бандой, а куда девался главарь, понять не можем, словно в воду канул, мерзавец». «Наверное, на хуторе он, у любовницы своей, Аниськи, наведывается он к ней часто, - решил Марк Иванович, - больше ему деться не куда».
Лес подступал к хутору с трёх сторон. Гулял здесь атаман Синцов с красавицей, хозяйской дочерью. Тишина здесь, день и ночь. Родных он отправил в село, да те и не перечили, больно лют был бандит, мог и порешить всех в одночасье. Зато подарками всех баловал, не скупился, никого не обходил вниманием, ведь не потом они заработаны, вот и не жалел он добра.
Всю ночь лежали разведчики в огороде, наблюдали за домом. Во дворе стояла тачанка атамана. Из охраны только двое, остальных отправил в село Синцов, чтобы не мозолили ему глаза. Даже лошадей не выпрягли телохранители, крепко пьяны были бандиты, оттого что чувствовали себя в полной безопасности.
В хлеве мычали недоеные коровы, не утерпела хозяйка и с подойником поспешила к ним. Бандиты дремали в тачанке. «Брать
надо сейчас, больше такого случая не будет», - зашептал Марк Иванович разведчикам. По-кошачьи скользнул он в дверь хаты. За ним старший из разведчиков, остальные остались на своих местах.
Разметался бандит на перинах. Маузер лежал у изголовья, револьвер и пара гранат в ногах. Короткий удар рукояткой револьвера. И упала бессильно голова атамана. Крепко связали его ремнями. Прислушались. Тишина придала спокойствия тревожно бившемуся сердцу. «Берем тачанку!» - решили. Трое разведчиков скользнули к бандитам, в дверях ждал Марк Иванович с атаманом на спине. Телохранители и пикнуть сквозь сон не успели, как их оглушили и бросили на них Синцова. Всхрапнули лошади и понесли подальше отчаянных бойцов-разведчиков. Выскочила из хлева любовница атамана, но кроме сумрака ничего не увидела на дороге. Привыкла она к неожиданным визитам ночного гостя и к его быстрым исчезновениям. «Наверное, укатил по своим делам, или дальше гулять умчался», - на том и успокоилась хуторянка.
Вернулся мой дед огородами в свою хату. Как не отговаривали его разведчики, не мог он бросить свою семью. Но всё обошлось тихо, село ещё не проснулось толком, да и бандитов боялись, зря не показывались на улице люди. Только на второй день хватились бандиты, что нет атамана, и рыскали конные всадники по всем дорогам с розыском. Здесь и подоспел конный отряд из другого уезда, послали его разведчики. Бой был жестокий, но короткий. Большая часть банды была перебита, пленных не брали. Рассеялись остальные и собрались в лесу, но и здесь их находили пули красноармейцев. Так никто и не узнал из сельчан, где был Марк Иванович в ту ночь, долго ещё было опасно о том заикаться. Хотели поплатиться за атамана бандиты, но так никого и не нашли.
И вот далёкий двадцать восьмой год. Страна лишь расправила плечи. И орден есть у деда на груди и кусок осколка от гранаты под лопаткой.
Скромный был мой дедушка Марк Иванович Дедушкин. Не любил он хвастаться своими подвигами. Только хорошо знал я, что орден Боевого Красного Знамени зря в ту пору не давали, равносильно Герою Советского Союза награда была по тем временам. Тогда и приехал он в Биробиджан с первыми переселенцами обживать Дальний Восток. Кочки, болота, комары, да станция Тихонькая - вот и всё, что было тогда здесь на месте города. Никто не верил, что когда-то зацветут здесь сады и вырастут красивые цветы. Трудно было поверить в эту сказку.
К боевой награде он добавил ещё и медаль «За Трудовую Доблесть», иначе он не привык трудиться, от сохи крестьянин.
Маленький домик, где он жил с бабушкой Анастасией Григорьевной, утопал в цветах. Более ста сортов было их. И сад удивлял многих, мало у кого в городе был такой. Вообще тогда считалось, что не растёт здесь ничего. Но труженики - старожилы доказали, что это не так. Бабушка не раз занимала первые места на выставках цветов, оба пенсионера радовались своему счастью.
Почётным членом охотничьего общества являлся мой дедушка. Сколько всяких баек охотничьих да рыбацких мне рассказал он под треск костра и говор звёзд, слушал я деда увлеченно.
«После войны переселенцев сюда приехало очень много, со всех концов страны. И вот одному из них надо ехать в село, за пятьдесят километров от станции. Сам с Украины мужичок, а тут бурундуки носятся стаями возле самых его ног. Увидел тот шустрых зверьков, и спрашивает - что это за зверь такой? Решил я пошутить и говорю ему, это тигрята маленькие, резвятся, пока тигрицы нет, а что им делать ещё? А сам улыбаюсь. Как услышал переселенец про тигрицу, так и всякое желание ехать куда-то пропало. Здесь тигрята маленькие носятся, а чуть дальше и в зубы тигрицы попадёшь - беда. Упёрся он и не хочет никуда ехать, пока оружие не дадут. Долго смеялись, окружающие его люди, что приехали раньше, и понимали шутку, но как объяснить человеку, которому столько наговорили страстей о Дальнем Востоке? Пообещали ему, что получит оружие сразу, как приедет на место, тем дело и кончилось. Смех и грех».
Ещё я запомнил на всю жизнь, что кто бы ни зашёл в дом деда, то его, прежде всего накормят, напоят и дадут отдохнуть.
Выслушают, и если надо, то помогут, чем можно. Бывало, что и нищие заходили и ночевали в доме. Клали им в торбу чего- нибудь съестного, и они шли дальше. Говорил мне дед, что, прежде всего самому надо быть человеком и в других видеть человека себе равного, не возноситься над нищими, больными, несчастными, неизвестно, кем ты ещё сам будешь. Если высоко вознесёшься, больно падать будет, ох больно, а подниматься ещё тяжелее. Восемьдесят шесть лет прожил мой дед, тяжёлую и трудную жизнь.
Растёт город, зеленеет. И нет уже ни дома деда, ни сада - на том месте многоэтажные дома. Обидно, конечно, но что поделать. Строили старожилы город и верили в сказку. И вот та сказка явь. Им благодарность не нужна теперь, для них одна награда - память.
